Итальянские антифашисты считали долгом чести доказать, что лучшая часть итальянского народа не причастна к действиям Муссолини. На стороне республиканской Испании плечом к плечу сражались коммунисты и социалисты, члены движения «Справедливость и свобода» и антифашисты, не принадлежавшие к политическим партиям. Наибольший вклад в создание итальянских формирований внесла коммунистическая партия. Из 3354 итальянских добровольцев в Испании почти 2 тыс. человек были коммунистами[206]. Общим лозунгом итальянских добровольцев был призыв «Сегодня — в Испании, завтра — в Италии!»
Вступление Италии в мировую войну. Военные поражения и кризис фашистского режима
Когда 1 сентября 1939 г. Гитлер, напав на Польшу, развязал вторую мировую войну, итальянский Совет министров опубликовал заявление о том, что Италия намерена придерживаться статуса «неучастия». Подобный оборот дел был большой неожиданностью для многих, в том числе и для Гитлера.
Объяснение этому следует искать прежде всего в том, что после многолетних усилий фашистского режима Италия оказалась все же не подготовленной к войне. Вскоре после заключения «Стального пакта» Муссолини послал в Германию генерала Каваллеро, который вручил Гитлеру пространный меморандум. Констатируя, что война между «плутократическими консервативными нациями» и «бедными нациями» неизбежна, Муссолини высказывал мнение, что потребуется не менее трех лет для военной, политической и моральной подготовки к этой войне.
Большое место в меморандуме Муссолини уделил рассуждениям об общей стратегии. Так, он высказывал мнение, что на Западе война будет носить позиционный характер и лишь на Востоке и Юго-Востоке Европы страны «оси» смогут проявить свой динамизм. Он предлагал «для обеспечения стран «оси» сырьем и промышленными поставками» захватить Грецию, Румынию и Турцию. Не предвидел затруднений Муссолини и в расправе над Польшей, «до того как ей будет оказана конкретная помощь»[207].
В Германии, где уже был выработан план действий и велась усиленная подготовка к его осуществлению, туманные рассуждения Муссолини были встречены весьма холодно. Гитлер ничего не ответил Муссолини, и до августа 1939 г. итальянская сторона продолжала считать, что отсрочка войны принята немцами. Лишь после свидания итальянского министра иностранных дел Чиано с Риббентропом, происшедшего 11 августа 1939 г. в Зальцбурге, итальянцам стало ясно, что начало войны — вопрос ближайшего будущего. Весь остаток августа 1939 г. Муссолини переходил от одной крайности к другой. То он заявлял, что Италия должна выступить для достижения своих целей на Балканах, то начинал рассуждать, что страна совершенно не готова к войне и воевать не может.
15 августа Муссолини беседовал с Чиано шесть часов подряд и говорил «с грубой откровенностью». Он сказал, что Италия «не должна следовать за Гитлером с завязанными глазами», в случае если Франция и Англия выступят в защиту Польши. Однако еще есть вероятность, хотя и небольшая, что они воздержатся от вмешательства. В этом случае Италия должна выступить вместе с Германией, потому что она также надеется «получить часть добычи». «Таким образом, — по мнению Муссолини, — надо было найти решение, которое позволило бы: а) если демократии атакуют, «не теряя чести», оторваться от Германии; б) если демократии «проглотят пилюлю», воспользоваться случаем, чтобы раз и навсегда свести счеты с Югославией»[208].
Это был план действий мелкого хищника, который, следуя по стопам более сильного партнера, жадно осматривается вокруг в надежде урвать свою долю. Не испытывая никакой солидарности к своему собрату, он готов при первых признаках серьезной опасности спрятаться в кусты, бросив союзника на произвол судьбы.
25 августа в Рим прибыло послание, в котором Гитлер давал понять, что нападение на Польшу последует в ближайшее время, и просил «понимания с итальянской стороны». Можно было по-всякому толковать эту фразу, и Муссолини решил вступить со своим партнером в торг. Вечером Чиано продиктовал послу в Берлине ответ Муссолини на личное послание Гитлера: «Если Германия атакует Польшу и конфликт будет локализован, Италия окажет Германии любой вид политической и экономической помощи, которую от нее потребуют. Если Германия атакует Польшу и ее союзники контратакуют Германию, я предпочел бы не брать на себя инициативу по развязыванию военных действий... учитывая современное состояние итальянской военной подготовки, о которой неоднократно и своевременно сообщалось вам, фюрер, и Риббентропу.. Однако наше выступление может быть немедленным, если Германия тотчас же предоставит нам военные средства и сырье, необходимые для того, чтобы выдержать удар, который англичане и французы направят преимущественно против нас»[209]. Это было заведомым вымогательством: в составленном вскоре списке значилось 170 млн. т военных материалов, для транспортировки которых понадобилось бы 17 тыс. железнодорожных эшелонов. Даже при желании Германия не способна была выполнить требования итальянцев. В своем ответе от 27 августа Гитлер просил лишь не сообщать о решении Италии соблюдать нейтралитет, продолжать мобилизационные мероприятия, чтобы держать в напряжении Францию и Англию.
Каково же было действительное состояние итальянской военной машины осенью 1939 г.?
После войны в Италии было потрачено море чернил, чтобы доказать слабость вооруженных сил страны. Больше всего усердия проявили представители высших военных кругов, которые помогали Муссолини готовиться к войне и несли вместе с ним ответственность за состояние армии. Эти работы свидетельствуют прежде всего о том, что итальянская армия была совсем не такой, какой ее изображала фашистская пропаганда и какой ее привыкли видеть во время многочисленных военных парадов.
И это происходило в то время, как военный бюджет Италии быстро возрастал. С 1930 по 1937 г. военные ассигнования страны исчислялись примерно в 5 млрд. лир ежегодно, в бюджете 1937/38 г. они поднялись до 6 млрд., а в следующем году достигли 8 млрд. Наконец, в 1939/40 г. на военные цели было затрачено 11 млрд. лир. В конце 1939 г. были опубликованы общие цифры военных расходов: по официальным данным, фашистская Италия затратила на подготовку к войне более 133 млрд. лир[210]. Может быть, этих денег было недостаточно, чтобы подготовить непобедимую армию, но их явно должно было хватить, чтобы армия была в гораздо лучшем состоянии, чем в августе 1939 г.
Приводимые итальянскими генералами цифры рисуют столь мрачную картину[211], что невольно возникает вопрос, каким образом, начав войну в условиях, когда запасов в лучшем случае якобы должно было хватить на шесть месяцев, орудия итальянской армии стреляли, самолеты летали, а солдаты, пусть не так уж хорошо, но все же были одеты и получали пищу на протяжении трех лет войны.
Дело заключается в том, что все статистические выкладки, приводимые итальянскими военными специалистами, основывались на предварительных ориентировочных цифрах, которые были намечены штабами еще до начала войны. В итальянской исторической и военной литературе не было попыток рассчитать действительные нужды вооруженных сил на основе данных военных лет. Сопоставление имевшейся военной техники и военных материалов с предварительными наметками создает заведомо ложную картину. Реальным критерием для такого рода анализа могло бы послужить сравнение итальянской армии с армиями Англии и Франции. Такое сравнение говорит, что каждый из двух основных противников Италии в отдельности по основным показателям вооружения не превосходил того, чем обладала Италия[212].
Таким образом, не только понимание серьезных недостатков в подготовке вооруженных сил удержало Муссолини от выступления в сентябре 1939 г. Он руководствовался при этом и желанием выждать более благоприятный момент, понаблюдать некоторое время со стороны, как пойдут дела у его партнера.
Период «нейтралистских» колебаний Муссолини был кратковременным. Империалистические интересы итальянских правящих кругов настойчиво толкали к участию в войне. Итальянский посол во Франции Р. Гуарилья в канун 1940 г. приехал в Рим. По его словам, он мало виделся с политическими деятелями, зато часто встречался с представителями промышленных кругов. «Может быть, кто-нибудь из них помнит, — пишет он, — как во время встреч в Гранд-Отеле я говорил, что они с бóльшим успехом, чем кто-либо в Италии, способны противостоять стремлению Муссолини участвовать в конфликте. Они держали в руках промышленное производство, которое является основой войны. Муссолини был склонен пренебрегать мнением политических деятелей и военных, считая себя бесконечно выше их, но ему труднее было бы возражать руководителям итальянской промышленности... Однако я с сожалением должен был констатировать, что среди них, так же как среди тех, кто навещал меня в Париже, господствовало восхищение немецкой промышленной мощью, соединенное с убеждением, что возможности промышленности США раздуты американскими газетами»[213]. Осторожный дипломат Гуарилья не пишет прямо, что его собеседники стремились к войне на стороне Германии, однако из его слов это вытекает со всей непреложностью.
Решающее влияние империалистических расчетов на позицию фашистской Италии хорошо понимал Гитлер. Делая общий обзор положения на совещании военных руководителей рейха 23 ноября 1939 г., он говорил: «Италия имеет важные объекты для укрепления своей империи. Фашизм и лично дуче являются главной движущей силой этой идеи. Королевский двор против этого. До тех пор пока дуче будет жить, можно быть уверенным, что Италия ухватится за любую возможность для достижения своих империалистических целей»