11 апреля 1937 г. Франко встретился с Фаупелем. Темой беседы были предстоявшие 18 апреля выборы национального «вождя» фаланги. Серьезных претендентов, кроме Эдильи, на этот пост не было. Франко объявил себя самым горячим приверженцем идей фаланги. Он хорошо был осведомлен о том, что гитлеровцев не устраивает его тесная связь с монархистами и католической иерархией. Тем не менее он сообщил Фаупелю о своем намерении слить фалангу с монархическими группами и лично возглавить эту «объединенную партию»[852]. Армия была всесильна в мятежной зоне, и Франко был уверен, что это обстоятельство подскажет Фаупелю «здравое» решение. И он не ошибся.
13 апреля Фаупель встретился с представителем зарубежной организации нацистской партии и представителем итальянской фашистской партии Данци, и они решили, что, «несмотря на все их расположение к фаланге... в конфликте между Франко и фалангой они поддержат Франко»[853]. События последующих дней ускорили развязку: 16 апреля на внеочередном заседании политической хунты притязания Эдильи на пост национального лидера фаланги, по его собственным словам, поддержали только три члена политической хунты из семи[854]. 18 апреля участь его была решена окончательно: из 22 членов Национального совета фаланги за Эдилью проголосовали только 10, 8 предпочли бросить пустые бюллетени, 4 проголосовали против. Для Франко не оставалось сомнений в том, что в фаланге царит разброд. Настало время действовать без промедления.
На другой день с балкона епископского дворца в Саламанке, где находился тогда генеральный штаб мятежников, Франко провозгласил декрет о слиянии всех реакционных партий в единую «Испанскую традиционалистскую фалангу и ХОНС». При этом каудильо дал понять, что речь идет не о передаче власти фаланге, а о подчинении ее государственным целям.
«Национальным шефом» фаланги Франко назначил самого себя. Милиция фаланги и рекете сливались в единую национальную милицию, выполнявшую роль вспомогательных воинских частей. Много лет спустя Эдилья обвинил Суньера, одного из авторов декрета, в том, что тот-де «продал фалангу Франко»[855]. Однако в тот день он сам стоял на балконе рядом с каудильо и как будто с удовлетворением принял назначение на пост председателя политической хунты новой фаланги.
Между тем Эдилья не мог не разделять недовольства большинства членов «старой» фаланги: власть над страной, как им казалось, такая близкая, ускользнула из их рук. Особое недовольство у фанатичной и разнузданной фалангистской «вольницы» вызывало подчинение милиции армейскому командованию. Франко и Суньер не принимали всерьез эту первую отрицательную реакцию «старых» фалангистов. В дальнейшем же для предупреждения каких-либо эксцессов были приняты превентивные меры: в ночь с 24 на 25 апреля Эдилья и 20 ведущих фалангистов были арестованы и по обвинению в заговоре против каудильо предстали перед военным судом. Эдилью и еще троих фалангистов осудили на смертную казнь, которую затем заменили на длительное тюремное заключение. Остальных Франко и его окружение рассчитывали подкупить, включив их в бюрократическую иерархию создаваемого фашистского государства.
Определяя основную «миссию» фаланги, как прочное соединение всех политических сил «нового государства», Франко в выступлении, опубликованном 19 июля на страницах «ABC», обратил особое внимание на существование в Испании громадной нейтральной массы, не испытывавшей до того времени привязанности к какой-либо партии, как на основной резерв фаланги[856]. Но приходилось до поры до времени считаться и со «старыми» фалангистами, которых поддерживала Германия.
Дом сестры основателя фаланги Пилар Примо де Ривера в Саламанке стал своего рода штаб-квартирой «старой» фаланги. Именно здесь состоялись переговоры между посланцем Франко Серрано Суньером и представителем фалангистов Д. Ридруехо, 24-летним «хефе» («вождем») провинции Вальядолид. Фалангистам были обещаны партийные посты и «теплые» места в административном аппарате, а также сохранение принципов фалангистского движения, которые были «священными» для Примо де Ривера[857]. Взамен фалангисты обещали свою поддержку. 4 августа 1937 г. был опубликован декрет о структуре руководящих органов фаланги. Ее прежняя структура в целом сохранялась, за одним весьма существенным исключением: вновь было подтверждено положение декрета 19 апреля, что принцип выборности «национального шефа» отменяется. Этот пост Франко, который уже был и главнокомандующим, и «главой» государства, предпочел оставить за собой.
Новая фаланга не была прочным блоком. Мадридский корреспондент берлинской газеты «Националь Цайтунг» даже в июле 1940 г. обращал внимание на то, что «монархо-теократическая программа рекете находится в резком противоречии с идеалами фашистов»[858]. Генерал Аранда в беседе с полковником германского генерального штаба Крамером в июне 1939 г. заметил: «Проведенное Франко объединение национальных партий не дало желаемых результатов, так как здесь столкнулись друг с другом огонь и вода, получилось объединение, в целом представляющее компромисс бесспорно плохого свойства». В январе 1939 г. правительственным декретом была введена обязательная форма для новой фаланги — голубые рубашки, которые носили «старые» фалангисты, и красные береты — принадлежность официальной формы рекете. Аранда, смеясь, рассказывал Крамеру, «как одни ходят с поднятым воротником пиджака, дабы спрятать форменную рубашку другой партии, а другие, наоборот, выставляют напоказ рубашку, но зато носят под мышкой красный берет, чтобы его не заметили. Уже по одним этим внешним мелочам убеждаешься, что о каком бы то ни было единстве не может быть и речи»[859].
Среди членов новой фаланги не было единства и в вопросе о месте католической церкви. Хотя большинство «старых» фалангистов выступали как антиклерикалы[860], в фаланге было немало и тех, кто в свое время с удовлетворением воспринял интервью М. Эдильи, опубликованное в «Арриба» 6 января 1937 г., где он противопоставлял «языческий культ отечества и расы» в иностранных фашистских движениях «религиозному духу, который так хорошо согласуется с нашими традициями». Однако и те и другие твердо были убеждены, что «националистическая Испания» должна стать «идеологически ориентированным обществом», где определяющей формой идеологии призван быть фашизм. Франко и его ближайшее окружение, возлагая большие надежды на фалангу в будущем, напротив, полагали, что пока «только католическая церковь является в какой-то мере объединяющей связью»[861] и что новые институты должны быть проникнуты специфическим духом католицизма, а сама Испания может быть только католическим государством.
Католическая церковь вновь получила огромные привилегии. В школу было «возвращено» распятие, иными словами, восстановлено церковное преподавание. Первым франкистским министром просвещения стал карлист Педро Саенс Родригес, а с 1939 по 1951 г. этот пост неизменно занимал Хосе Ибаньес Мартин, в прошлом депутат кортесов от СЭДА и ревностный католик. И фаланге пришлось смириться с тем, что ей не была дана монополия на «духовную жизнь» и идейное воспитание молодого поколения.
Не было единомыслия и в отношении к монархии. Многие «старые» фалангисты отрицательно относились к восстановлению монархии, в то время как карлисты и прочие монархисты противились созданию корпоративного авторитарного немонархического государства. И все же объединенная фаланга не была лишь искусственным соединением абсолютно разнородных элементов, как считает весьма влиятельный либеральный испанский историк С. Мадарьяга[862].
В течение всей гражданской войны и последующего десятилетия центробежные тенденции отдельных компонентов новой фаланги проявлялись весьма незначительно. Ее члены были едины в своей ненависти к республиканской Испании. Эта ненависть, умело подогреваемая теми, кто желал всеми средствами отстоять классовые привилегии землевладельческой аристократии и финансовой олигархии, цементировали эту партию сторонников диктаторского режима. В равной степени всем им были свойственны воинствующий антикоммунизм, отрицание конституционно-демократических институтов вплоть до ликвидации самой системы политических партий. А к большей унификации руководители франкистского государства и не стремились, полагая, что соперничество между фалангистами и монархистами должно сохраниться как необходимое условие политики «баланса сил».
Отдавая должное поддержке монархистов всех тенденций и принимая во внимание их влияние в мире землевладельческой аристократии, в армии и на верхних ступенях церковной иерархии, глава государства вместе с тем пытался уравновесить их «старыми» фалангистами как в высших органах фаланги, так и в системе государственного управления. Из 50 членов первого Национального совета, назначенного Франко 19 октября 1937 г., лишь 20 были в прошлом фалангистами. Остальные места в этом органе распределялись так: 11 карлистов, 5 военных высшего ранга, 14 монархистов и других бывших членов консервативных группировок[863]. В сформированный 30 января 1938 г. первый кабинет вошли два монархиста, два карлиста и два фалангиста. Но функции фаланги далеко не исчерпывались ролью необходимого компонента в политике «баланса сил». Проводя политику физического уничтожения последовательных противников франкистского режима, строго изолируя всех недовольных, франкисты возлагали большие надежды на фашизм с его изощренной социальной и националистической демагогией.