Ослаблено оказалось лишь национальное единство, выразителями которого считают себя государственные органы. Это произошло как в результате десакрализации национального единства, так и вследствие логики европейского строительства — или по причине глобализации. Возврат полномочий на локальный уровень представляет собой другое проявление права народов на разнообразие, права людей на автономное участие в жизни страны — без авторитарного противодействия центра.
Таким образом, политики не только утратили рычаги влияния и опорные точки, — они лишены полномочий сверху, они потеряли доверие в низах, они дискредитированы со стороны. Их власть становится все менее реальной, а правительство управляет страной постольку, поскольку играет роль арбитра — избегая участвовать в дебатах, способных угрожать ему. Приходится констатировать, что своими действиями правительство, конечно, стимулирует множество политических дебатов большого размаха: о статусе иммигрантов, о реформе судебной системы, об этических проблемах и т. д. Но решения по этим вопросам сложно принимать, и еще сложнее претворять их в жизнь — а это еще один упрек, который общество адресует власти.
Действительно, во Франции критика, исходившая от двух крайних сил политического спектра, которых поддерживала та или иная часть общества, долгое время парализовала процесс поиска консенсуса, который американцы (и особенно англичане) сумели сделать своей целью уже два века назад. Теперь же подобные крайние мнения в обществе исчезают. Это означает, что наиболее яркие особенности «французской исключительности» уходят в прошлое.
Накануне XXI в. практика «сосуществования» смягчила простейшие антагонизмы, которые влияли на политическую жизнь Франции. Можно ли сказать, что именно «сосуществование» положило конец «французской исключительности», которая есть не что иное, как атмосфера бесконечной гражданской войны? Приняв к сведению это изменение — вместе с предыдущими, — политики могут счесть, что их функции утратили свой смысл. И действительно, обрисованный здесь итог является диагнозом, в соответствии с которым требуется провести переоценку роли политики в жизни Франции.
Итак, нам кажется, что, лишь по-настоящему приняв в расчет новые силы, а именно СМИ, науку, международные финансовые институты, а также европейское строительство, мы сможем поставить вопросы, значимость которых будет настолько же высока, как и значимость вопросов, поставленных прошедшими эпохами. Но это произойдет лишь при условии обновления наиболее эффективных каналов связи между настоящей Францией — с ее коммунами, кантонами, общественными ассоциациями и прочими институтами гражданского общества — и органами народного представительства. Пока же создается впечатление, что в политической сфере первые существуют отдельно от вторых.
ЭПИЛОГ
Нападение на World Trade Center[375] и Пентагон 11 сентября 2001 года стало событием глобальной значимости — переломным моментом, затронувшим весь западный мир.
Во Франции, где оно вызвало массовую реакцию, люди осознали, что исламский фундаментализм может таить в себе угрозу гораздо более серьезную, чем революция аятоллы Хомейни 1979 г. в Иране, результаты которой заставили затрепетать мир (см. работу Ксавье Рауфера[376]). Именно тогда французское (а также американское) руководство помогало Саддаму Хусейну — вождю светской партии «Баас» и диктатору Ирака, сдерживать веяния исламской революции, разразившейся в Иране. В 1980-е годы инфекция под названием «исламизм» начала распространение по миру, и французов обуял страх, как бы иммигранты североафриканского происхождения (беры) не стали союзниками этого течения. Разумеется, и тогда случались теракты, но все-таки медленная интеграция беров во французское общество одержала верх. Это подтвердилась в ходе войны в Персидском заливе, когда после вторжения Ирака в Кувейт и его аннексии (1990), Франция, по решению Франсуа Миттерана, вместе с США приняла участие в войне, получив на это мандат ООН.
На смену этому межгосударственному конфликту пришла война, которую скрытые исламисты Усамы бен Ладена объявили американским интересам. После нападения исламистов на Нью-Йорк президент США Дж. Буш-мл. нанес удар по их опорным базам, в первую очередь, по Афганистану: ведь правительство талибов было воплощением фундаменталистских сил, выпестованных Саудовской Аравией и Пакистаном —…союзниками Соединенных Штатов. Франция оказала поддержку США в Афганистане, но позже раскритиковала решение Джорджа Буша-мл. отыграться на Ираке. Следствием этой распри стало ослабление европейского строительства, поскольку британский премьер Тони Блэр поддержал американцев, а немецкий канцлер Герхард Шрёдер стал на сторону Парижа.
Поражение коалиции левых сил на парламентских выборах в апреле 2002 г. во Франции в целом не затронуло основ ее внешней политики, слегка окрашенной антиамериканизмом. Жан-Пьер Раффарен сменил Лионеля Жоспена на посту премьер-министра, а Жак Ширак остался президентом. Тем самым, третьему «сосуществованию» во Франции пришел конец.
Но выбывание Лионеля Жоспена в первом туре президентских выборов 2002 г. (его обошел Жан-Мари Ле Пен, а некоторое «пробуждение» республиканских сил в связи с угрозой победы Национального Фронта обеспечило Жаку Шираку переизбрание с 82 % голосов[377]) стало сигналом того, что коалиция левых сил потерпела крах на выборах в Национальное Собрание, а их лидеры отдаляются друг от друга. Доминик Вуане[378] оставляет коалицию ради «Зеленых», Жан-Пьер Шевенман[379] — ради движения «Республиканцев», Робер Ю — ради компартии, которая практически исчезла с политической арены на радость ультралевым троцкистам (правда, последние, ввиду особенностей избирательной системы, не проходят в парламент, как и Национальный Фронт).
Как можно оценить итоги этого «кораблекрушения» левого кабинета, несмотря на уменьшение безработицы, унификацию системы социального страхования по болезни, введение 35-часовой рабочей недели? Помимо негативных последствий сокращения рабочего времени — а именно, дезорганизации, ограничения доходов, у нас преобладает ощущение того, что французские руководители, действуя под флагом прогресса, позволяют окутать себя путами либерализма, рамками Европейского Союза, мало обращая внимание на неурядицы среди рабочего класса: лишь 13 % его представителей, ставших жертвами увольнений, проголосовали за социалистическую партию[380]. Наконец, правительство, судя по всему, из опасений показаться репрессивным, озаботилось в большей степени тем, чтобы предоставить гарантии безопасности преступникам, а не их жертвам: в результате в обществе возросло ощущение незащищенности. Политика предупреждения правонарушений, которую вело правительство левых сил, оказалась несостоятельной.