Капетинги пытались вернуть королевские прерогативы, играя на противоречиях между своими вассалами, но результаты были скорее негативными. Вмешательство монарха в свои дела они отвергали, напоминая, что именно они сделали Капетингов королями. Даже внутри своего домена (земли между Орлеаном и Парижем) короли вскоре перестали чувствовать себя полными хозяевами: бароны самовольно возводили здесь замки, и навязать им королевскую волю становилось все труднее.
Однако новая династия преуспела в главном — ей удалось удержать за собой королевский титул, который продолжал пользоваться уважением. Представителям Капетингов даже случалось подвергаться церковному осуждению за то, что они спешили заключить новый брак в случае бездетности первой супруги, обеспечивая тем самым непрерывность наследования по прямой линии. При этом старший сын короновался еще при жизни отца, чтобы не возникало повода оспорить порядок наследования короны. Так, в период правления Гуго Капета (987—996) был коронован Роберт Благочестивый (996—1031), который, в свою очередь, короновал Генриха I (1031—1060). Генрих I вторым браком был женат на Анне Киевской, дочери Ярослава Мудрого. Русская королева родила долгожданного сына, дав ему греческое имя, диковинное для Западной Европы, — Филипп. Его также успели короновать при жизни отца — в возрасте семи лет. Характерно, что на коронации Филиппа I (1060—1108) отсутствовали герцог Нормандский и граф Шампанский, его непосредственные соседи, зато прибыли южане — герцог Аквитанский, граф Овернский, граф Ангулемский, виконт Лиможа. Они тем охотнее признавали священный авторитет короля, что он не мог угрожать их реальной власти.
Еще один несомненный успех Капетингов заключался в том, что в целом им удавалось сохранять союз с церковью, в отличие, например, от несравненно более могущественных германских императоров. Этот союз лучше всего выражался в таинстве миропомазания. Клирики настаивали, что именно миропомазание есть источник власти короля и его достоинства. В это время распространилась легенда, гласившая, что, когда св. Ремигий короновал Хлодвига, небесный посланник — голубка принесла в клюве склянку со священным елеем. С тех пор этот сосуд («святая ампула») хранился в Реймсе и чудодейственным образом оказывался полным всякий раз накануне очередной коронации. Но во времена Капетингов постепенно распространяется вера в то, что и, помимо церкви, король обладает чудодейственным даром и может лечить золотушных больных своим прикосновением. В исследовании, посвященном «королям-чудотворцам», выдающийся французский историк Марк Блок показал, как благочестиво собираемые легенды укрепили это верование, ставшее одним из особых атрибутов королей Франции.
Французское королевство, как и весь христианский Запад, оказалось затронутым процессом феодальной раздробленности. Основу военного могущества первых Каролингов по-прежнему составляли свободные земледельцы, обязанные служить в войске. Власть на местах осуществляли назначаемые императором графы и виконты. Постепенно они превращались в наследственных самостоятельных правителей, «приватизируя» публичные (военные, судебные и административные) функции. В свою очередь, независимости от графов добивались виконты, в дальнейшем самостоятельность обретали коменданты крепостей и замков — шатлены.
Ополчение уходило в прошлое, да и самих свободных людей становилось все меньше: они вынуждены были отдавать себя под покровительство какого-нибудь монастыря или могущественного господина. Все большую роль играли профессиональные воины, спаянные отношениями верности или дружбы со своим вождем. Короли награждали своих верных воинов за службу земельными и иными пожалованиями. Такие же «верные», или вассалы, имелись у большинства знатных людей, а подчас даже у епископов и аббатов. Вассал приносил своему сеньору (от лат. senior — старший) особую клятву на священных реликвиях. Первые упоминания о вассальных присягах относятся ко временам Меровингов, однако лишь в условиях распада империи такая личная связь человека с человеком распространилась на всех, кто носил оружие. Какой-нибудь простой воин подчинялся виконту, виконт — графу, граф — герцогу не потому, что один видел в другом представителя государства, выразителя монаршей воли, а оттого, что их связывал между собой ритуал вассальной клятвы — оммаж.
За свою верную службу вассал получал пожалование, именуемое феодом, или фьефом. Это дало историкам основание именовать всю систему отношений в обществе того времени феодализмом. Первоначально фьеф предоставлялся в виде бенефиция только на время службы, но очень скоро он, подобно публичным должностям, стал наследственным. Фьеф представлял собой не только определенные земельные владения, но и уступку власти над проживавшим там населением.
Вассал был обязан давать сеньору «совет и помощь» (consilium et auxillium). Он должен был служить с оружием в руках (обычно 40 дней в течение года), защищать его владения и помогать ему материально, если сеньор попал в плен, если он посвящал в рыцари своего старшего сына и выдавал замуж свою старшую дочь. Кроме того, вассалы составляли курию, или двор, сеньора, в их присутствии сеньор судил своих вассалов. Такой суд назывался «судом равных» (пэров). За измену или отказ от выполнения своих обязательств сеньор мог конфисковать фьеф своего вассала (обычно для этого требовалось решение пэров). Но и вассал мог отказаться от служения сеньору, если тот нанес ему личное оскорбление или не предоставил ему помощь в случае опасности. Отобрать феод у вассала на самом деле было непросто. Вот как писал в 1025 г. Одон, граф Блуа, королю Роберту Благочестивому: «...хорошо тебе ведомо, что пока я был у тебя в милости, служил тебе и при дворе, и в войске, и на чужбине. Если же потом, когда ты наложил на меня опалу и данный мне феод порешил отобрать, я, обороняя себя и феод свой, нанес тебе какие-либо обиды, то ведь совершил я это, раздраженный несправедливостью и вынужденный необходимостью. Ибо как же я могу оставить и не оборонять феода своего? Бога и душу ставлю в свидетели, что лучше предпочту умереть на своем феоде, нежели жить без феода. Если же ты откажешься от замысла меня феода лишить, ничего более на свете не буду желать, как заслужить твою милость».
Таким образом, в X—XI вв. сформировалась новая социальная иерархия, во главе которой стоял король, «сеньор всех сеньоров», а на нижних ее ступенях находились «однощитные» рыцари (экюйе). Причем на территории Северной Франции действовал классический принцип феодальной системы «вассал моего вассала — не мой вассал».
В этот период Франция становится страной замков. Первоначально замки служили для защиты от набегов норманнов или иных врагов. Их возведение было прерогативой короля или его графов. Но со временем замок стал собственностью феодалов, залогом его почти полной независимости, символом его власти над местным населением, убежищем для него во время частых междоусобиц.
Результатом социальной эволюции явилось возникновение новой социальной группы благородных воинов-рыцарей (лат. miles — воины, франц. chevaliers — конники). Согласно установившемуся (обычному) праву, большую часть наследства благородного человека получал его старший сын. Младшие сыновья, зачастую не имевшие иных доходов, но с детства обученные военному искусству, поступали на службу к какому-нибудь могущественному сеньору. На самом деле доступ простолюдинов (во Франции их называли ротюрье) в среду рыцарства никогда не был полностью перекрыт, но в сознании людей именно благородство оказалось связанным со способностью носить оружие и иметь боевого коня, с военной функцией, которая и обеспечивала социальное господство.
Новая социальная группа воинов отличалась особым образом жизни и ценностями, своеобразным кодексом чести, который нашел отражение в памятниках рыцарской литературы. Постепенно понятие рыцарства наполнялось нравственным содержанием: этический кодекс рыцаря объявлял несовместимыми со званием шевалье такие качества, как трусость, измена, подлость, неуважение к даме. Истинный рыцарь обязан был выступать защитником слабых (вдов, сирот), обеспечивать защиту церкви. Именно нравственное содержание понятия «рыцарь» привело к распространению его на всех сеньоров. Позднее, с XIII в., даже короли хотели быть посвященными в рыцари — столь высок стал авторитет этого звания.
Посвящали в рыцари в возрасте 15—19 лет, в XIII в. — с 21 года. Церемония заключалась в опоясывании мечом и ударе ладонью по шее. Сначала будущего рыцаря воспитывали женщины. С семи лет он переходил под мужскую опеку, овладевая навыками верховой езды, владения оружием и ношения доспехов, и часто поступал на службу к сеньору как паж и оруженосец. Рыцарское облачение становилось все более сложным и тяжелым. Если первоначально, в X—XI вв., оно состояло из щита, кольчуги и шлема, то постепенно дополнилось панцирем, наплечниками и наколенниками. К XIII в. тяжелые (до 50 кг) латы закрывали все тело и были пригодны только для конного боя. Юный оруженосец подавал тяжелый меч сеньору и помогал ему сесть на коня в сражениях и на турнирах. Находясь при дворе, сопровождая сеньора на охоту, будущий рыцарь постигал основы рыцарского этикета. Несколько позже, на рубеже XIII— XIV вв., Раймонд Луллий даст определение рыцаря — им является тот, кто «благородно поступает и ведет благородный образ жизни».
Если раньше общество делилось на «свободных» и «несвободных», то теперь — на «сильных» и «слабых», на тех, кто носит оружие, и тех, кто сам нуждается в защите и покровительстве. В состав «благородных» вошли и потомки каролингской знати, и выходцы из свободных общинников, богатых и смелых настолько, чтобы приобрести коня и оружие или овладеть военным искусством, и даже несвободные воины из числа «челяди» знатных сеньоров.
К категории «слабых» относились теперь все крестьяне, как зависимые, так и бывшие свободные. Это отразилось и в языке: старый термин «серв» (лат. servus — раб) остался, но обозначал теперь человека, имевшего свой надел, семью, имущество, однако находящегося в личной зависимости от сеньора. Сервы не могли вступать в брак без уплаты особой пошлины хозяину, платили они и за вступление в права наследования (так называемое право мертвой руки). В остальном сервы мало отличались от прочих крестьян, поэтому для обозначения настоящих рабов (а они все же оставались) использовали иной термин — «склав», «эсклав» (esclavus), поскольку такого рода рабов привозили из земель славянских язычников.