ами клерикалов и монархистов, начали менять свою позицию. В это время президент Фор внезапно умер, как было объявлено, от апоплексического удара (это случилось 10 февраля 1899 г.). На его место был выбран Эмиль Лубе, здравомыслящий лидер с умеренными взглядами. Ему оказалось гораздо легче поступить с Дрейфусом так, как не смог поступить Фор.
8. Теперь вопрос о пересмотре приговора был передан на рассмотрение в Кассационный суд, высший суд Франции. Судьи с восхитительной профессиональной твердостью, не поддаваясь чувствам и не уступая угрозам, начали подробно изучать дело с технической точки зрения. В итоге они постановили следующее: весь предыдущий процесс недействителен, Дрейфус должен быть возвращен с каторги, и его нужно судить заново.
9. Дрейфуса судили вторично в городе Ренн, в Бретани. Военный трибунал по его делу заседал с 7 августа по 9 сентября 1899 г. Все семь его судей были военными и, разумеется, считали подсудимого-узника по меньшей мере орудием, которым другие пользуются, чтобы вызвать презрение к армии и опорочить ее честь. К тому же они явно хотели спасти репутации тех высших офицеров, которые поверили в виновность ответчика, как в религиозную догму.
Страсти народа накалились до предела. Кто-то пытался убить главного адвоката Дрейфуса. Многие доказательства, благоприятные для ответчика, не были признаны судом, ходило много слухов по поводу процесса. Судьи пятью голосами против двух вынесли вердикт «Виновен, но есть смягчающие обстоятельства» и приговорили Дрейфуса только к десяти годам заключения. Это решение было, конечно, нелепым. Будь Дрейфус действительно виновен, он заслуживал бы кары, которая была бы почти смертью, потому что в таких случаях не может быть «смягчающих обстоятельств».
10. И националисты, и дрейфусары (сторонники Дрейфуса. – Пер.) были одинаково недовольны приговором, но в это время подавляющее большинство французов за пределами узкого круга военных было убеждено, что в этом деле произошла грубая судебная ошибка. Кабинет министров рекомендовал президенту Лубе помиловать Дрейфуса, и президент это сделал. Несчастному капитану вернули свободу, но не вернули доброе имя. Националисты и после этого гневно заявляли, что Лубе будто бы продал честь Франции «за золото евреев». Но в конце концов все успокоились. В 1900 г. были амнистированы все участники дела. Францию начали интересовать другие проблемы, и «дело Дрейфуса» перестало ее волновать.
11. Однако пострадавший и его семья, разумеется, упорно добивались его полного оправдания. В Кассационном суде был поставлен вопрос о законности второго приговора. На этот раз правосудие сознательно тянуло время, чтобы дать страстям остыть еще сильнее. В 1900 г. высший суд наконец отменил второй приговор так же, как раньше первый. Эстергази был заклеймен как истинный преступник. Дрейфус был возвращен в армию и получил звание майора, которое должен был иметь, если бы не был опозорен. Пикар, изгнанный со службы в 1898 г. за то, что стоял за правду, теперь тоже был возвращен в армию в звании бригадного генерала; немного позже он стал генерал-майором и был назначен военным министром нового кабинета Клемансо. Золя умер до того, как завершилось восстановление справедливости. Его останки были похоронены в Пантеоне, который во Франции то же, что Вестминстерское аббатство в Англии. Офицеры, которые участвовали в сговоре против Дрейфуса, или были уволены из армии, или остались в ней, но опозоренными и со сломанной карьерой. Так закончилось знаменитое дело. «Как в популярных романах, все герои получили награду, а все злодеи были наказаны».
Даже прочитав всю огромную массу свидетельских показаний, невозможно понять, почему все-таки так много высших офицеров армии слепо поверили в версию о виновности Дрейфуса, даже если они не любили его лично и евреев вообще. Несомненно, что основания считать Эстергази одним из подозреваемых были с самого начала. В основных фактах, относящихся к этому делу, нет никаких сомнений, но могли быть какие-то личные обстоятельства, которые никогда не станут известны. Без сомнения, многие честные солдаты считали, что доброе имя армии поставлено под вопрос перед всем миром и что лучше ради сохранения этого имени незапятнанным оставить одного жалкого капитана томиться на Чертовом острове, чем ради чести оплота Франции опозорить этот оплот судебными процессами. Однако суд по «делу Дрейфуса», помимо оправдания невиновного человека, оказал большую услугу Франции. Он выявил беспечность, разложение, а в некоторых случаях даже продажность французских офицеров определенного типа. Эти пороки нужно было вырвать с корнем, иначе страна пришла бы к новому Седану. К чести Третьей республики, эта необходимая работа была выполнена отважно и беспощадно. Офицерский корпус армии был очищен и оздоровлен; были установлены новые, более высокие стандарты исполнения профессиональных обязанностей. И когда наступил кризис 1914 г., армия находилась в руках гораздо более честных и способных людей, чем те, кто беспринципно сделал правосудие своим инструментом в 1894 г., а потом сам давал ложные показания, защищая несправедливость в 1898–1899 гг. Возможно, без «дела Дрейфуса» не было бы победы на Марне.
Крах этой попытки поддержать несправедливость стал последним ударом для монархистов. Было ясно, что агитацию националистов финансировали орлеанисты. Какой возмутительной и искусственной была эта антисемитская агитация, доказывает тот факт, что богатые спекулянты-евреи, вероятно, давали деньги роялистам на финансирование антисемитских газет, несомненно, рассчитывая получить очень большие проценты с этих сумм, когда «король» занял бы свой трон. После 1900 г. во Франции вряд ли осталось столько откровенных роялистов, чтобы они были ощутимой опасностью для республики.
Для клерикалов результаты «дела Дрейфуса» стали еще бо́льшим бедствием. Они неразрывно связали себя с «честью армии» и теперь поплатились за это. Французский клерикализм стал таким безнадежно политическим, что попытки папы Льва XIII, весьма дальновидного и благоразумного политика, вытащить французских клерикалов из союза с монархистами, в котором они запутались, имели лишь слабый успех. В 1802 г. папа направил французским католикам послание, в котором предупреждал их, что церковь не должна быть верна какой-либо одной конкретной форме правления и что они, как хорошие граждане, должны быть лояльными по отношению к Третьей республике. Лишь часть клерикалов исполнила это наставление, по-видимому, честно. Остальные, кажется, отвергли его и следовали ему лишь настолько, чтобы не бросать открыто вызов своему святому отцу. Таким образом, когда французская католическая церковь вошла в ХХ в., слова «клерикал» и «роялист» в устах народа означали если не совсем, то почти одно и то же. А потом на духовенство обрушилась надолго задержавшаяся буря.
Эти слова написаны слишком вскоре после отделения французской католической церкви от государства. О нем еще невозможно говорить только как о прошлом и ответственно, как должен поступать историк. Вероятно, большинство американцев похвалят или осудят то, что было сделано во Франции, с 1901 по 1907 г., в зависимости от того, протестанты или католики они сами. Правда, очень многие католики с радостью признают, что надо было изменить прежнее положение, когда церковь находилась под контролем светского правительства, когда многие входившие в него политические лидеры были свободомыслящими, или не верящими в Бога социалистами, или же протестантами или евреями.
Вскоре рабочий союз французского правительства и папского престола, возникший еще в VIII в. в дни Пипина, был грубо разорван, и к началу Великой войны обида потерпевших сторон еще не вполне угасла. Однако конкретно спор между Третьей республикой и церковью произошел из-за огромного множества мелких формальностей и из-за вопросов, понятных только французам, а потому автору было бы очень трудно, углубившись в подробности, сохранить при этом ясность изложения. И ради этой ясности, и ради беспристрастия будет лучше еще раз ограничиться только обнаженными до предела фактами.
Первоначально спор начался из-за вопросов, связанных с образованием. Несмотря на некоторые враждебные действия республиканцев, контроль над обучением французской молодежи в значительной степени оставался в руках многочисленных церковных организаций. Их обвиняли в том, что они внушали своим ученикам если не промонархические, то очень недемократические взгляды. Кроме того, число членов католических религиозных орденов и конгрегаций заметно увеличивалось, несмотря на законы, очень затруднявшие (и это еще мягко сказано) для некоторых из них получение разрешения на деятельность и увеличение численности. Утверждали, что значительная часть богатства страны (в 1900 г. – больше миллиарда франков) попадала «под мертвую руку» (то есть в собственность без права передачи. – Пер.) этих орденов. Количество монахинь превысило более 75 тысяч, монахов стало более 190 тысяч. С точки зрения государства это была настоящая регулярная армия «соперничающей с ним власти». И в 1900 г. Вальдек-Руссо, премьер-министр с более чем средними способностями, крепко державший палаты в руках, заявил, что такое положение угрожает безопасности республики. Многие действия монашеских орденов в «деле Дрейфуса», несомненно, давали премьеру право на это обвинение. Поэтому в 1901 г. он предложил на утверждение проект ставшего в определенном смысле знаменитым Закона об ассоциациях. Согласно этому закону все церковные конгрегации должны были иметь разрешение на деятельность. Те из них, у которых не было такого разрешения (а его имели лишь немногие), должны были обратиться за разрешением в палаты; те, которые не подадут такую просьбу или получат на нее отказ, немедленно распускались, а их имущество правительство конфисковало и отдавало на благотворительные цели.
В 1902 г. Вальдека-Руссо сменил на посту Комб, злейший враг церкви. В молодости Комб учился на священника, но потом полностью порвал с католиками. Клерикалы, разумеется, в своих обвинениях сравнивали его с древними языческими гонителями христиан. «Клерикализм, – заявил он, – фактически стоял за каждой агитацией и интригой [во Франции] в течение последних тридцати пяти лет!» В руках такого министра Закон об ассоциациях вскоре стал грозным оружием против монахов. Лишь очень немногим орденам было разрешено существовать и дальше. Были упразднены более пятисот преподающих, молящихся и «коммерческих»