сему этому ему пришлось снова воевать с Австрией.
Габсбурги реформировали свою армию. Теперь (в 1809 г.) они призвали всех немцев последовать примеру испанского народа и восстать против угнетателя. Призыв оказался преждевременным. Пруссия была бессильна; в ней начались волнения, но они не дали никаких результатов. Князьки Южной Германии охотно следовали за своим французским повелителем. Только в Тироле произошло отважное, но неудачное восстание, которое возглавлял Андреас Хофер, владелец гостиницы. Наполеон быстро вторгся в Австрию, во второй раз захватил Вену, но в Асперне, на Дунае возле австрийской столицы, он, к своему изумлению, проиграл бой. Это, несомненно, было поражение, но это не было полной катастрофой. Великолепная французская военная машина продолжала работать. Император не пожелал отступить из Вены, удержал свои позиции и 6 июля 1809 г. возле Ваграма смыл пятно со своей славы победой в своем прежнем стиле. Австрия не получила серьезного удара, но ни один союзник не присоединился к ней, а одна она уже больше не могла выдержать тяжесть войны. В том же 1809 г. Франц II опять согласился заключить мир. По новому Венскому мирному договору Австрия уступила по меньшей мере 32 тысячи квадратных миль своей территории, основная часть которых досталась союзнице Наполеона Баварии, и отдала последние округа, которые связывали ее с морем. Она покорно вернулась в континентальную систему. Казалось, авторитет Корсиканца еще никогда не был так высок.
В 1809 г. Наполеон развелся с Жозефиной[197]. Она не родила ему детей, а положение императора было бы прочнее, будь у него сын, наследник его власти. После безуспешных переговоров о браке с русской принцессой дипломаты сосватали ему Марию-Луизу, дочь самого Франца II Габсбурга. Невесту-эрцгерцогиню с надлежащими церемониями отправили в Париж, и 1 апреля 1810 г. император вступил с ней в брак в соборе Нотр-Дам. Шлейф платья новой императрицы несли пять королев! В марте 1811 г. Наполеону, казалось, повезло еще больше: он стал отцом сына – злополучного Наполеона II, которому не было суждено царствовать, но который уже в колыбели получил величавый титул «римского короля».
Казалось, в 1811 г. Наполеон по-прежнему был на вершине успеха. Правда, французы стали ворчать по поводу его деспотизма, благодарственные гимны в церквях уже начали казаться утомительными и скучными, и было похоже, что континентальная блокада подрывает торговлю Франции, но не заставляет англичан заключить с ней мир. Да и весь французский народ начинал всерьез возмущаться тем, что молодых мужчин безжалостно забирали в армию. Но все же Корсиканец выглядел более могущественным, чем когда-либо. Один из его братьев, Жером, был королем Вестфалии – области на северо-западе Германии. Другой брат, Жозеф, был благодаря французским штыкам королем Испании. Правда, третий брат, Луи, отказался быть марионеткой в Голландии и только что отказался от королевского титула, но это лишь значило, что его брат-император присоединил бывшую Голландскую республику к Франции. В Неаполе Мюрат, зять Наполеона (муж одной из его сестер), самый энергичный и стремительный генерал его кавалерии, царствовал во дворце изгнанных местных Бурбонов. Малые германские государства были объединены в Рейнскую конфедерацию, бессильную и находившуюся под «защитой» императора Франции. Пруссия выглядела раздавленной и послушной. Россия, казалось, по-прежнему была союзницей Франции. Император Австрии теперь был тестем Корсиканца. А границы самой Франции постоянно расширялись: каждый месяц появлялись постановления о присоединении к ней новых территорий. Кроме Голландии, западной части Рейнского края и Бельгии[198], новые «департаменты» теперь создавались вдоль северного побережья Германии, включая Бремен и Гамбург, до реки Траве. Часть северо-восточных областей Италии была объединена в новое Королевство Италия; Наполеон сам был его королем, но правил через наместника. На ее юге Мюрат, разумеется, по-прежнему владел своим Неаполитанским королевством. Но Пьемонт, Генуя, почти вся Тоскана и отрезок западного побережья были присоединены к самой империи; ими управляли французские префекты по законам, поступавшим напрямую из Парижа. Папа римский был политическим узником во Франции.
Армия по-прежнему выглядела той идеальной военной машиной, которой она была десять лет назад; но, к сожалению, битва при Фридланде лишила Наполеона слишком многих ветеранов, и непрерывные боевые действия в Испании постоянно опустошали армейские резервы и военный бюджет. Несмотря на все церемонии своего парижского двора, Наполеон, находясь в войсках, часто снова выглядел «маленьким капралом». Он по-прежнему мог покорить воображение своих солдат пылкой речью и добиться от них слепой верности тем, что сидел с гренадерами на привалах, пробовал их суп, называл отважных рядовых по имени и лично их награждал, звал солдат своими товарищами и проявлял большой интерес к их благополучию. Короче говоря, каждый солдат считал, что император доверяет ему и лично видит все, что он делает. Для ветеранов, которые следовали за Наполеоном во всех его войнах, верность императору из долга стала религией. Один маршал писал в 1813 г.: «Я не могу найти слов, чтобы рассказать Вашему величеству, как мои солдаты любят Вас. Никогда ни один муж не был так предан своей жене, как они преданы Вам». А вот что чувствовала Старая гвардия императора, окружавшая его во время всех кампаний: в 1815 г., после битвы при Ватерлоо, когда все было кончено, один из офицеров откровенно пожаловался: «Вы видите: нам не выпало счастья умереть на вашей службе».
Таким казалось положение Наполеона и его империи в дни ее расцвета. После таких успехов вполне разумно было бы предположить, что этот император мог бы не только сплотить в одно целое свои обширные владения, но и прибавить к ним новые и даже создать новую Римскую империю – если бы он в час своего величайшего триумфа научился умеренности. Но, к его несчастью, уже в 1811 г. его безжалостные нападения на другие страны вызвали столько гнева у оскорбленных им народов – испанцев, пруссаков и других, что, вероятно, положение императора было не таким прочным, как выглядело.
Однако перед рассказом о том, как «слава и безумие» привели его к полному краху, нужно немного пристальнее взглянуть на менее драматичные, но более долговечные дела Наполеона – государственные реформы, которые он осуществил во Франции.
Глава 17. Наполеоновский режим во Франции: консульство и империя
Анархия и убожество. Скрытый абсолютизм. Успех новой системы. Назначение епископов. Бонапарт укрепляет свою власть. Казнь герцога Энгиенского. Имперский режим. Мечты и честолюбивые планы Наполеона. Огромная переписка Наполеона. Высшие сановники. Контроль над прессой. Государственная монополия на образование. Заключение папы в тюрьму. Призыв новобранцев в армию. Большие улучшения в жизни общества
Наполеона Бонапарта обычно считают только неутомимым «всадником», который девятнадцать лет гипнотизировал Францию и пугал весь мир своими военными успехами, которые, вероятно, превосходят то, что совершили Александр, Ганнибал и Юлий Цезарь. Если его изучают не как полководца, то как правителя, который распоряжался тронами всей Европы, устанавливал и переделывал все границы, как волшебника, по слову которого возникали и исчезали королевства. Иногда считают, что его роль в истории – только роль разрушителя, который разбил средневековых кумиров континентальной Европы на такие мелкие осколки, что даже вся злая сила Меттерниха и его собратьев-реакционеров, наблюдавших за падением Корсиканца, не смогла остановить движение человечества к сравнительно высокой производительности труда, счастью и свободе.
Все то, что сейчас было сказано о внешней политике Наполеона, верно. Но поскольку мы рассматриваем только Францию, нам важно осознать, что гений Наполеона был разносторонним и позволил ему стать не только завоевателем других стран, но и реформатором своей страны. Наполеону Франция обязана многими мирными учреждениями, которые продолжали существовать и спустя век после того, как его победы и его кровавая слава стали историей. Вестфальское королевство и Рейнская конфедерация исчезли навсегда. Но Кодекс Наполеона и теперь остается законом для многих миллионов просвещенных французов. Поэтому мы посвящаем эту главу не подробностям военных успехов императора, а наполеоновскому режиму во Франции в годы консульства и империи. Для выбора этой темы есть и еще одно оправдание: лишь в очень малом числе сочинений по истории народов есть подробный рассказ о достижениях Корсиканца в качестве гражданского правителя.
Консульство, установленное после переворота 9 ноября 1799 г., существовало до 18 мая 1804 г. В это время Бонапарт, носивший тогда титул первого консула, дал Франции ее четвертую конституцию – конституцию Восьмого года, а затем полностью реорганизовал административную систему, органы правосудия и финансы страны. Принятая тогда конституция (в которую были внесены изменения в 1802 и затем в 1804 г.) действовала только до падения империи в 1814 г. Но административная, судебная и финансовая система Франции, созданная тогда, существует и сейчас – по крайней мере, основные характеристики остались те же. Поэтому ее подробности будут интересны читателям не только как памятники старины. Эти достижения и творения Наполеона имеют гораздо большее значение, чем многие знаменитые битвы Корсиканца.
Ко времени государственного переворота 1799 г. Франция еще не залечила раны, которые нанесли ей сначала революционеры своей жестокостью, а потом члены Директории своей неумелостью, и потому опять, хотя и не полностью, погрузилась в анархию. По словам заслуживающих доверия свидетелей, она «выглядела как страна, опустошенная долгой войной или покинутая своими обитателями, которые до этого жили в ней много лет». На юге вода снова залила земли, с трудом отвоеванные у болот. На востоке порт Рошфор был заблокирован песчаными наносами. На севере, возле Остенде, была готова рухнуть дамба, которая защищала от моря часть Фландрии (присоединенной тогда к Франции). Дороги везде были практически непроходимы из-за того, что их не ремонтировали. В окрестностях городов и деревень местные жители даже разбирали покрытие дорог, чтобы употребить камни из него на починку своих стен. В открытой местности преградами на дорогах стали болота, в которых кареты вязли, а порой подвергались опасности утонуть. Везде рушились мосты.