consolamentum — «утешения», совершавшегося путем возложения рук на голову грешника. В деревнях распространению ереси несомненно способствовало возросшее усердие церковников при взимании десятины. Во франкских и бургундских землях и даже на севере Аквитании, в тех местах, где порядки, установленные во времена Каролингов, строго соблюдались, требования натуральных выплат из урожая, естественно, плохо воспринимались крестьянами и в ходе периодически возникавших волнений их гнев сразу же обрушивался на закрома, где монахи и каноники хранили собранные в счет этого налога продукты. Однако в этих местах десятина взималась с незапамятных времен и воспринималась как вполне законная. Иначе обстояло дело на юге королевства и в Провансе: здесь, судя по всему, десятина никогда ранее не взималась. Но это не помешало духовенству потребовать ее «восстановления» во второй половине XII века, именно тогда, когда уже возникла и ширилась торговля продуктами земледелия, а перестройка и украшение храмов поглощали все более значительные денежные суммы. Пытаясь как-то обосновать поборы, прелаты не стали ссылаться на обычаи или же на заповеди Ветхого Завета. Они обратились к римскому праву. Для них десятина имела и знаковый смысл как атрибут imperium, вселенского господства, на которое претендовала Римская Церковь. Упорное сопротивление требованиям выплаты десятины было, конечно же, отнесено на счет ереси.
И все же, если ересь столь сильно проявила себя именно в южных провинциях, где потребовалось немало усилий для ее искоренения, то причину этого следует искать, главным образом, во властных отношениях, в социальных структурах и в светском характере местной культуры, способствовавших восприятию проповедей «добрых людей» и выступлениям в их защиту. В первую голову свою роль здесь сыграл более глубокий, чем в иных местах, разлом, разделивший господствующий класс на два лагеря. Все, что могло служить ослаблению светской власти священнослужителей, получало поддержку со стороны их соперников — баронов и рыцарей. Несомненно, епископы и папские легаты имели основание видеть в светских властителях опору ереси. Она самым естественным образом рождалась под кровлями рыцарских и патрицианских домов, широко раскрывавших двери перед проповедниками — еретиками. В долгих беседах с хозяевами за накрытым столом проповедники разъясняли, что бракосочетание не может являться святым таинством, что нет нужды в священниках, во всяком случае, таких, которые своею алчностью сокращали и без того скудные доходы семейств. К их словам особенно внимательно прислушивались женщины. Формы выражения еретической набожности не ставили женщину на низшую общественную ступень в отличие от форм, установленных официальной Церковью. Наравне с мужчиной она могла становиться «совершенной», выполнять обряды рукоположения, причащения. Я не уверен в том, что в социальном плане положение женщины в южных землях могло быть сколько-нибудь менее приниженным, чем на севере. Для проверки следовало бы провести более глубокие исследования. Тем не менее ясно, что женщины способствовали распространению религиозной практики, не знающей унизительного положения, в которое их ставила официальная Церковь. Сыграли свою роль и отношения солидарности, связывавшие в каструме жителей всех домов, расположенных рядом, стена к стене. Здесь еретическая зараза расползалась из наиболее состоятельных семейств, легко проникая во все остальные. Компактно застроенные кастели были рассадниками ереси в еще большей мере, чем города-сите. Организаторы католического контрнаступления довольно быстро это заметили и стали поступать с ними как с главными источниками еретической заразы.
Я уже говорил о жизнеспособности сложившейся в южных краях своеобразной светской культуры. То была культура свободной и открытой дискуссии. Привычное к обсуждению вопросов правового характера население городов и кастелей столь же публично и свободно обсуждало и вопросы, касающиеся религии. Сакральное здесь не было столь отчетливо отделено от светского, и вопросы религии могли обсуждаться в открытой дискуссии наряду с городскими делами. Собравшись на площади, люди поочередно выслушивали как строгих ревнителей католицизма, так и их оппонентов, подобно тому, как они слушали состязания трубадуров, сторонников противоборствующих политических лагерей. Арбитрами в спорах, проходивших под председательством сообщества сеньоров, выступали светские лица. Хронист Гильом де Пюилоран оставил подробнейшее описание одной из таких дискуссий, состоявшейся в 1207 году в каструме Монреаль неподалеку от Каркассона. Здесь против поборников катаров выступил папский легат Петр де Кастельно. «Спор продолжался несколько дней и велся он в письменной форме», перед лицом судей — рыцарей и горожан. «Стороны передали написанное светским судьям, которые имели право на заключение». Арбитры, однако, проявили осторожность (все это происходило в канун крестового похода), «не захотели вести обсуждение и разошлись, не закончив дела». Отметим здесь обращение к свободному мнению, право высказать которое предоставлено людям, не посвященным в церковный сан, только и позволяющий судить о святых материях. Это дает представление о мере падения в этих краях в начале XIII века авторитета церковной институции.
Церковь мобилизовалась перед лицом опасности. Когда во второй половине XII века эта опасность возросла, Церковь сразу же поняла, что ей следует действовать в городах, поскольку крестьянство не подавало голоса в спорах, продолжая умирять потусторонние силы словом и жестом, присутствуя на службах, совершавшихся их кюре, но также и тайно творя неискоренимые «суеверные» обряды, которые, видимо, представлялись более действенными. Церковь защищалась силой изобразительного искусства. Около 1170 года на широком фасаде монастырской церкви Сен-Жиль, словно на театральных подмостках, были поставлены монументальные скульптурные группы, созданные в том же торжественном стиле, что и триумфальные арки, оставшиеся от античного Рима. Изображения призваны были показать народу земную ипостась Христа, его жертву ради Искупления, ценность Евхаристии и символа Креста, могущество апостолов и их преемников — епископов. Церковь защищалась и словом. Теперь стало важным умение опровергать заблуждения оппонента убедительным выступлением, как в суде. От владения риторикой, диалектикой зависела победа в спорах. Епископальные школы стали лучше готовить к такого рода словесным баталиям своих учеников, заставляя их регулярно упражняться в искусстве «диспутов». Понадобятся усилия двух поколений, чтобы все это оружие было доведено до совершенства и точно било в цель.
Против еретиков Юга сначала были брошены самые «чистые» — монахи-цистерцианцы, считавшие себя совершенными. Было известно, что эти поборники жития в бедности скупали земли по выгодным ценам и с особенной жестокостью взыскивали десятину. Они были уверены в своем превосходстве, но потерпели поражение. Однако в период брожения в умах, последовавший за проповедями Генриха Лозаннского, появился блестящий оратор — Св. Бернард. Он проповедовал в наиболее крупных городах, таких как Тулуза, Альби, из которого незадолго до того чернь с насмешками изгнала папского легата. Ошибкой Бернарда было излишнее высокомерие и использование слов, не способных задеть слушателей за живое. Он ничего не добился. Не более успешными оказались и усилия продолжавших борьбу аббатов его ордена, отправившихся со своими проповедями в самые опасные очаги еретической заразы — кастели. Нужны были апостолы иного склада. Ими стали отцы-каноники, гораздо лучше подготовленные к диспутам. Они решили идти к несогласным как ученики Христовы — пешком, без охраны, в рубище. Пример был дан группой кастильских братьев, направленных в регион епископом Осмы, ему последовали члены кафедрального капитула Элна. Грамотность и бедность этих проповедников нового толка помогала мало-помалу наставлять вальденсов на путь истинный. Так было в Памье, где собравшиеся на диспут во дворце графа Фуа были «сражены в диспуте и дали себя убедить, как и преобладающая часть жителей каструма, в большинстве своем — людей бедных. Даже тот, кого поставили судьей в споре и кто сначала склонялся на сторону вальденсов, отрекся от ереси и отдал себя вместе с имуществом своим на милость епископа Осмы». И с этого дня он мужественно вступил в борьбу с еретическим суеверием. Так же поступил и Дюран из Оска, «член сообщества «бедных католиков», ставший ярым противником катаров. Переход инициативы в другие руки сыграл решающую роль. Наряду с учреждением Ордена доминиканцев он стал прологом полного обновления христианства и благодаря проповеди, обращенной к народу, благодаря примерам отрешения от благ мирских, рационализации догматического аппарата предвещал скорое поражение катаров.
Одновременно с использованием средств убеждения Церковь создавала и аппарат насилия. Вероотступники возмущали общественное спокойствие и, стало быть, нарушали мир Божий. Дело веры (negocuim fidei) сливалось, таким образом, воедино с делом мира среди людей (negocium pacts). Епископам было предписано использовать против еретиков те же средства, что и против грабителей, — предавать их анафеме, призывая на помощь вооруженных милитов. Традиционные мироохранительные установления были подкреплены нормами римского права. Папы конца XII века, обучавшиеся в Болонье, хорошо их знали и использовали наиболее жесткие из них. Выступления против законов Церкви приравнивались к оскорблению королевского достоинства, и виновные подвергались соответствующему наказанию — смертной казни с конфискацией имущества. «Подобно тому, как закон гражданский наказывают смертью и лишением имущества тех, кто виновен в оскорблении Величества… так и Церковь отлучает от Христа и лишает состояния заблудших в вере и выступающих против Господа нашего или Сына Его, тех, кто наносит этим тяжкое оскорбление величию Божйю», — писал Иннокентий III, обосновывая принятые им эдикты.
Действия по искоренению ереси развертывались в три этапа. В 1163 году Турский церковный собор определил пространственные рамки этой кампании — южные провинции королевства. 14 годами позднее граф Тулузский Раймонд V подает сигнал тревоги. В его письме аббату Сито обрисована картина очевидного роста ереси в землях графства. Мыслящий трезво, граф поясняет: «Те, кто впадают в ересь, считают, что действуют они ради вящей славы Господней», и потому ересь легко проникает в семьи, где вскоре женщины восстают против мужей и отцов. Инакомыслие затронуло и часть клира, добавляет граф, церкви опустели, а «все святые таинства стали считат