[469], была 2 декабря 1852 г. упразднена и официально. Луи-Наполеон и на этот раз избрал для провозглашения новой империи эту знаменательную для династии Бонапартов дату — годовщину коронации на императорский престол Наполеона I, совпадавшую с годовщиной Аустерлицкой битвы. Фактически он уже со времени сенатус-консульта от 7 ноября, санкционированного плебисцитом 21 ноября, был облечен титулом «императора французов под именем Наполеона III». 2 декабря, покинув свою резиденцию в Сен-Клу, Луи-Наполеон торжественно въехал в Париж, сопровождаемый военным кортежем во главе с генералитетом французской армии. Через Триумфальную арку на площади Этуаль, воздвигнутую в честь побед Наполеона I, и Елисейские поля он верхом проследовал мимо выстроенных на его пути войск и теснившихся вдоль тротуаров жителей столицы к Вандомской площади и оттуда к Тюильрийскому дворцу — резиденции французских монархов. Здесь его ожидала пестрая толпа придворных, спешивших засвидетельствовать новому властелину Франции свои верноподданические чувства. Город был украшен специально построенными триумфальными арками и другими временными сооружениями, огромными плакатами, на которых превозносили «императора Наполеона III, спасителя современной цивилизации», дарованную им конституцию и другие его государственные акты. Его портреты были выставлены рядом с портретами Наполеона I.
Первый день нового государственного режима был сер и дождлив. Пасмурен был, по свидетельству очевидцев[470], и новоявленный император, настороженным, беспокойным взглядом обводивший исподлобья толпы встречавшего его народа. Год, прошедший с декабрьского государственного переворота, не способствовал укреплению его доверия к населению Парижа. Два плебисцита этого года, принесшие ему, казалось бы, триумфальные победы, показали вместе с тем, насколько непопулярен был он в столице: оба плебисцита были омрачены для него результатами голосования парижан[471]. Да и в целом по стране огромное число — свыше 2 млн. — воздержавшихся во время второго плебисцита таило в себе предвестие будущих опасностей.
После провозглашения империи пышные празднества сменяли друг друга в Тюильрийском дворце. Они увенчались 29 января 1853 г. гражданской церемонией бракосочетания Наполеона III — ему было в то время 44 года — с 27-летней испанской аристократкой Евгенией Монтихо. 30 января брак этот был со всем великолепием ритуала освящен в соборе Нотр-Дам. Он был встречен неодобрительно окружением Наполеона III: Евгения Монтихо по рождению не была особой царствующей фамилии.
Период авторитарной империи (1852–1860 годы)
Во Франции установился режим бонапартистской диктатуры — особой формы государственной власти, своеобразие которой заключалось в том, что, управляя страной методами военно-полицейского террора, способствуя крайнему усилению бюрократического гнета, возрождению могущества католического духовенства, она в то же время постоянно лавировала между враждебными друг другу основными двумя общественными классами — пролетариатом и буржуазией, заигрывая то с одним, то с другим, то с обоими одновременно. Это лавирование позволяло ей выдавать себя за «общенациональную» государственную власть, стоящую над классами общества и выражающую интересы каждого из них.
Установление бонапартистского режима стало возможным во Франции потому, что в результате революции 1848 г. силы пролетариата и буржуазии оказались более или менее уравновешивающими друг друга. Ни один из этих классов не завоевал в ходе революции прочного перевеса над другим. Вступление экономики Франции, как и других развитых капиталистических стран, на рубеже 40-х и 50-х годов в полосу высокого подъема, сменившего экономический кризис и депрессию предшествовавших лет, облегчило Луи Бонапарту осуществление государственного переворота. Оно обеспечило ему «нейтралитет громадного большинства рабочего класса»[472], который к тому же не имел никакого желания после июньской бойни 1848 г. отстаивать парламентарную республику, возглавляемую крупной буржуазией в лице «партии порядка»[473].
Облеченный — согласно январской конституции 1852 г. — всей полнотой исполнительной власти, Наполеон III не замедлил почти полностью завершить уничтожение демократических завоеваний революции 1848 г., начатое при его участии до государственного переворота 1851 г. и продолженное после него. Единственный институт, сохраненный от революции, — всеобщее избирательное право, распространявшееся, в соответствии с конституцией, на всех граждан, достигших 21 года, и выражавшееся в форме парламентских выборов и плебисцитов, — и тот был фактически превращен в орудие личной власти императора.
В стране осталась одна лишь видимость парламентского режима. Голосование в периоды выборов происходило при неприкрытом, грубом давлении на избирателей со стороны официальных властей, широко практиковавших запугивание и террор. В таких условиях ни одна из двух палат бонапартистской империи — не только сенат, 150 членов которого назначались пожизненно императором, но и законодательный корпус, состоявший из 251 депутата, избираемого всеобщей подачей голосов, — не выражала воли французского народа, перед которым, согласно букве конституции, был ответствен император. Всемерное покровительство так называемым официальным кандидатам, ставленникам правительства поддерживаемым на местах префектами и мэрами, и, наряду с этим, всевозможные препятствия, чинимые кандидатам, не пользовавшимся поддержкой правительства, произвольное установление границ избирательных округов, при котором промышленные города частично присоединялись для голосования к сельским местностям, право мэров уносить к себе домой в конце первого дня голосования урны с бюллетенями[474], в значительной мере предопределяли консервативный, в подавляющем большинстве верноподданический состав законодательного корпуса. Правда, в бонапартистской палате было немало орлеанистов, лишь формально присоединившихся к империи.
Полномочия законодательного корпуса были крайне ограниченны. Согласно сенатус-консульту от 25 декабря 1852 г., его компетенция в области бюджета, кредитов и в других вопросах, подлежавших обсуждению, была очень мала. Законодательная инициатива исходила не от него, а от стоявшего над ним государственного совета, члены которого назначались императором. Функции законодательного корпуса на деле сводились лишь к формальному обсуждению и утверждению в целом во время его ежегодных трехмесячных сессий представленных ему готовых законопроектов без права внесения в них существенных поправок или дополнений. Депутаты законодательного корпуса были лишены также права избирать своего председателя; его назначал император. Ни одна из палат не была правомочна публиковать протоколы своих заседаний, а должна была довольствоваться краткими отчетами о них [475].
Печать была подчинена строжайшей полицейской регламентации. До 10 июня 1853 г. она находилась в ведении восстановленного министерства полиции, после чего перешла в распоряжение министерства внутренних дел. Закон от 17 февраля 1852 г. о печати, объявлявший обязательными предварительное правительственное разрешение на издание любого политического органа, как и утверждение его главного редактора министром внутренних дел, вводивший вдвое больший, чем прежде, денежный залог и гербовый сбор, делал фактически невозможным существование демократической печати. Либеральная газета «Сиекль», претендовавшая на роль оппозиционного республиканского органа, в действительности покорно подчинялась указаниям правительства, с которым, по некоторым сведениям, поддерживала негласную связь[476].
Ее антиклерикальный тон, привлекавший к ней парижскую буржуазию, был в некотором роде на руку бонапартистским властям.
Помимо официального «Монитёр», правительственный курс представляли три другие крупные газеты: «Конститюсионель», «Ле Пейи», «Ля Патри». Владельцем первых двух был известный в то время финансист Леон Мирес, владельцем третьей — банкир Деламар, «один из виднейших парижских биржевиков»[477]. До начала 60-х годов лишь очень немногие органы печати представляли оппозиционные буржуазные партии. Наиболее видными из них были: орлеанистская «Журналь де Деба», легитимистские «Юнион» и «Газет де Франс», орган сторонников слияния обеих династий «Ассамбле Насиональ», газета «Ля Пресс», не имевшая определенного политического направления (ее главным редактором был до 1866 г. журналист Эмиль де Жирарден), вышеупомянутая либеральная «Сиекль», родственный ей сатирический «Шаривари», еженедельник «Фигаро» и некоторые другие. Органом клерикальной партии был «Юнивер», выступавший против отдельных мероприятий бонапартистских властей, шедших вразрез с притязаниями католического духовенства. В провинции существовало некоторое число местных газет, по преимуществу бонапартистского толка.
Малейшая «провинность» любого органа печати служила основанием для вынесения ему официального предупреждения. Двукратное предупреждение влекло за собой двухмесячный запрет; после третьего предупреждения газета подлежала полной ликвидации. За короткий срок в 14 месяцев (до 10 июня 1853 г.) министр полиции Mona и его префекты вынесли разным органам печати в Париже и в провинции 91 предупреждение и наложили двухмесячный запрет на три провинциальные газеты. Немногим лучше обстояло дело и в дальнейшем: министр внутренних дел Персиньи за один год (до 20 июня 1854 г.) вынес 32 предупреждения. Грубое вмешательство полицейских властей в повседневную жизнь периодической печати было обычным явлением.