активных и пассивных граждан. Активным гражданином считался всякий достигший 25-летнего возраста и плативший ежегодно налог в размере не меньше трехдневного заработка (3 франков); все остальные относились к числу пассивных граждан. Избирательное право принадлежало только активным гражданам, которые могли участвовать в выборе избирателей. Чтобы быть избирателем, нужно было владеть участком земли ценностью в 150–400 франков. Что же касается депутатов, то они должны были удовлетворять одному только условию: не быть моложе 25 лет.
Демократия энергично выступила против этого избирательного фильтра, но безуспешно; Камилл Демулен справедливо замечал в своих статьях, что самое понятие «активный гражданин» заключает в себе ложь. Согласно этому определению, какой-нибудь рантье был «активным гражданином», а выбивающийся из сил земледелец, не платящий трех франков налога, был «пассивным гражданином» и не имел политических прав.
Департаменты были подразделены на округа, округа – на кантоны, причем последние были установлены только для выборов. Низшей государственной единицей с этого времени является коммуна (община), организовавшаяся повсюду с 14 июля. С течением времени коммуны приобрели большую силу и часто имели решительное влияние на судьбы революции. Как значительная сила, уже скоро обнаружила себя парижская коммуна; она относилась к венскому департаменту и управлялась выборным генеральным советом и муниципалитетом. Национальное собрание постановило, однако, издать для Парижа особое коммунальное положение. Под влиянием Лафайета и Бальи, парижская коммуна пока еще оставалась преданной интересам почтенной буржуазии. Муниципалитетом был учрежден комитет для выработки проекта организации парижской коммуны, но национальное собрание отвергло этот проект, и муниципальное управление подчинилось. Национальное собрание теперь само выработало проект организации. Париж был разделен на 48 секций; городское управление состояло из мэра и 16 администраторов; муниципальный совет состоял из 32 членов, и, кроме того, на каждую секцию было назначено по два нотабля, так что представительство парижских коммун или общин состояло из 90 лиц. Это представительство называли и просто коммуной. Секции избирали мэра. Была еще установлена должность генерал-прокурора и двух помощников. Такова была организация парижской коммуны. В течение революции ей предстояло еще перейти в руки народа и крайней демократии и сыграть крупную роль. Пока же мэром оставался Бальи, а командиром национальной гвардии – Лафайет, так что сила коммун была в распоряжении конституционалистов и направлена против демократии.
В это время финансовые затруднения стали более невыносимыми, чем когда-либо, и приходилось искать какого-нибудь выхода из них. Одни проценты государственного долга вызывали дефицит в 400 миллионов франков, и поэтому было решено продать те духовные имения духовенства, которые были объявлены государственной собственностью. Декретом 2 декабря 1789 года было постановлено продать на 400 миллионов франков национальных владений. Продажу эту, конечно, нельзя было закончить в короткий срок, причем в цели национального собрания вовсе не входило значительным предложением понизить цены. Парижский муниципалитет предложил государству значительные суммы под залог соответственного количества национальных земель: другие муниципалитеты сделали то же самое. Они не платили металлическими деньгами, но выдавали билеты, которые назывались муниципальными билетами. Этими билетами предполагалось покрыть требование государственных кредиторов; выкуп же этих билетов должен был совершиться сейчас же после того, как муниципалитет получит нужные для того деньги от продажи уступленных ему государственных имений. От муниципальных билетов перешли к государственным билетам; государство само стало выпускать под именем ассигнаций известные бумажные деньги революции. Этими билетами государство удовлетворяло требование своих кредиторов. Билеты обращались как деньги, так как для них был объявлен принудительный курс. Таким путем они попадали в руки покупателей государственных имуществ, и государство получало цену национальных имений ассигнациями по узаконенному курсу. Те ассигнации, которыми оплачивались государственные имения, полагалось уничтожить, но позже это перестали делать, и это вызвало большое замешательство.
Нужно отметить, что эти бумажные деньги, которые ставят обыкновенно в связь с демократией, были выпущены во время укрепления конституционной монархии для погашения долгов, наделанных абсолютной королевской властью во Франции.
При помощи ассигнаций французское государство, прежде всего, освободилось от своих долгов. Но потом, когда количество бумажных денег чрезмерно возросло – в течение семи лет было выпущено приблизительно 40 000 миллионов франков ассигнациями, – это стало причиной непрекращающегося кризиса во Франции. Цены на товары росли с такой же быстротой, с какой падал курс бумажных денег.
Продажей национальных имений вначале было создано большое количество мелких собственников, сильно преданных революции. Но, почувствовав свою собственность обеспеченной, они стали консервативны и стали мечтать о правительстве, которое какой угодно ценой усмирило бы бурю революции. Политические завоевания мелкому крестьянству были безразличны; у него не было идеалов. Наполеон Бонапарт был для него самым подходящим человеком, и оно охотно поставляло ему солдат. Империя Наполеона обеспечивала ему то, что участки его не перейдут обратно в руки духовенства или эмигрировавшего дворянства, именья которого тоже объявлены были впоследствии государственной собственностью.
Никогда в истории Франции не было более удобного момента, как в 1789 году, для перехода к крупному государственному земледельческому хозяйству. Идея свободы получила бы в этом переходе совсем другую и более прочную основу. Только треть земли принадлежала крупным или мелким собственникам. Но национальное собрание всецело находилось во власти мещанских понятий о сельском хозяйстве и не только не подумало прочнее организовать его, но уничтожило последние следы того земельного устройства, которые напоминали об общественном производстве. Правда, общины получили обратно те земли, которые были у них отобраны феодалами, но и эти земли подверглись раздроблению, и остатки общинной собственности были окончательно уничтожены. Все три великих собрания революции – учредительное, законодательное и конвент – не обнаружили никакого сочувствия общинной собственности и непрерывными разделами понижали производительность земли и землевладельцев. Мелкое крестьянство заняло место феодализма, раздробление земельного владения было доведено до пределов возможного, и в сельском хозяйстве было, таким образом, увековечено мелкое хозяйство во всей первобытности его форм. Тот мелкий крестьянин, который обязан был революции освобождением от феодальных тягот и своим свободным владением, стал скоро тормозом всякого прогресса. Весь громадный класс мелких крестьян образовал неподвижный элемент, тормозивший прогресс социальный и прогресс освободительный.
Таким-то образом столь сильно удивившая всех мера – продажа государственных имений, которой хотели закрепить преданность народа революции, принесла скоро плоды, прямо противоположные ожидаемым. Были и такие провинции, где народ не понимал или ложно толковал предпринятую в его пользу меру, здесь дело не обошлось без духовенства, которое потеряло свои имения и которое со времени конфискации духовных земель было не на стороне революции. Мероприятие это оно называло церковным грабежом и сумело внушить свою ненависть к революции той части населения, которой еще приятны были патриархальные отношения. Во время позднейших кризисов революции то же духовенство зажгло гражданскую войну во Франции в тот именно момент, когда на нее напала великая коалиция иностранных государств. Кровавая война в Вандее тесно связана с этими событиями. Пока же духовенство старалось разжечь религиозный фанатизм против революции, с одной стороны, крикливым поведением в национальном собрании, а с другой – тайными происками в провинции. Все это объясняет нам те ужасные меры, в которым должны были впоследствии прибегнуть революционные правительства, чтобы удержаться у власти.
Национальное собрание уничтожило дворянское сословие, все гербы, наследственные титулы и ордена. Оно хотело уничтожить все следы прежнего порабощения. Народ следил за работами национального собрания, перенося нужду и не теряя надежды на то, что при новом порядке вещей уменьшится и его нужда. Но скоро стали обнаруживаться равные происки придворной партии, дворянства, духовенства и эмигрантов. Облегчив производство в высший чин, национальное собрание привлекло войско на свою сторону, придворная же партия не имела в нем особенно надежной опоры. Безуспешными оказались и попытки духовенства вызвать религиозные беспорядки в Южной Франции. В Париже был открыт заговор, составленный маркизом де Фавра, который задумал убить Лафайета и Бальи, разогнать национальное собрание и увезти короля из Парижа. Не было сомнения в том, что он был в сношениях с двором, но посредник между ними и двором был неизвестен. Когда суд приговорил его к смертной казни через повешение, он выразил желание сознаться во всем. Суд не пожелал компрометировать двор и постановил сознанию его не придавать никакого значения. «В таком случае я умру со своей тайной», – сказал Фавра.
Все это вызвало такое брожение, что можно было опасаться нового революционного взрыва. Король, чувствовавший всеобщее недоверие, прибыл 4 февраля 1790 года в национальное собрание и стоя обратился с речью к сидевшим депутатам. Речь его была довольно запутана и доказывала, что он, собственно, и сам желал всего, что сделано собранием. Он обещал также признать и охранять ту конституцию, которая будет принята собранием. Собрание расчувствовалось и принесло присягу верности закону, королю и пароду, обещая по мере сил охранять выработанную им и принятую королем конституцию. Эта противоречивая клятва, которая не исполнялась всякий раз, когда возникал конфликт между королем и народом или королем и законом, названа была гражданской присягой.