Таким образом, конвент увеличил число мелких собственников и этим создал тот класс французского общества, которому суждено было стать такой сильной помехой для дальнейшего развития Франции и духе демократии. Конвент не использовал представившегося ему удобного случая для организации сельского хозяйства в крупных размерах. Он не думал о восстановлении старого общинного хозяйства в улучшенной современной форме и видел в мелком собственнике тип нормального человека. Таким образом, молодая демократия укрепилась на непрочном фундаменте, который не мог обеспечить ей продолжительного существования. Нам могут возразить, что в своей борьбе с внешними и внутренними врагами демократия не могла за недостатком времени остановиться на основательном рассмотрении вопроса об обновлении земледельческого хозяйства. Но на это мы можем ответить, что ни у одного из самых светлых умов ее не явилось даже мысли о том, что увековечение мелкого хозяйства может воспитать эгоистическое поколение, которому недоступны никакие идеалы. Позднейшие две наполеоновских войны явились следствием подобного разрешения земельного вопроса.
Гора заставляла конвент принимать все более энергичные меры. Отложение генерала Дюмурье последовало как раз в то время, когда по предложению коммуны было решено устроить близ Парижа лагерь в 40 000 человек и когда домовладельцам было приказано обозначать на входных дверях домов имена, возраст и сословие всех квартирантов. После измены Дюмурье Горе удалось провести свой план создания нового и сильного правительства в самом конвенте. Под влиянием возбуждения, вызванного отложением Дюмурье, был учрежден 6 апреля 1793 года знаменитый комитет благоденствия, и этим самым было осуществлено выставленное Маратом требование диктатуры. Этот комитетстоял над министрами, и его девять членов были уполномочены делать все, что, по их мнению, требовалось для благоденствия страны. Заседания комитета были закрытые. Он контролировал министров, которые должны были исполнять его приказания. Он не знал над собою никакой власти. Зависимость его от конвента выражалась в том, что он должен был представлять принятые им меры на утверждение конвента после того, как эти меры приводились в исполнение. Но созданный конвентом комитет благоденствия не совсем соответствовал маратовской идее о диктатуре. Марат хотел, чтобы диктатура была сосредоточена в руках одного человека. Ограничением для этого диктатора должна была быть его ответственность перед конвентом. Передав диктатуру и руки нескольких лиц, конвент раздробил ее силу и положил начало всем тем отрицательным явлениям, которые повели потом к падению демократии.
Комитет общественной безопасности существовал рядом с комитетом благоденствия; в его руках сосредоточилась внутренняя полицейская власть; но комитет благоденствия мог издавать приказы об арестах должностных лиц, а это предоставляло ему всемогущую власть. Он стал знаменит благодаря тому, что оказался в силах отразить нападение Европы на республику и победить ее внутренних врагов. Однако в первое время жирондистам удалось свести деятельность комитета к нулю. Правда, они подали свои голоса за арест членов орлеанской фамилии по делу заговора Дюмурье, потому что хотели очистить себя от подозрения в том, что они одобряли и поддерживали планы Дюмурье. Но они добились того, чтобы в комитет благоденствия были выбраны чуть ли не одни только члены Долины, вследствие чего комитет не мог проявлять той энергии, которой ожидала от него партия Горы.
Жиронда, пользуясь тем обстоятельством, что в конвенте преобладание колеблется, стремилась парализовать большую часть попыток Горы и значительно увеличила опасность, угрожавшую республике. Это повело к тому, что в партии Горы и парижском населении злоба на жирондистов возросла до того, что было решено уничтожить их и этим спасти республику от людей, мешающих ее победе.
Угрозы, которыми осыпали друг друга партии, были предвестниками трагического исхода борьбы. В разгаре борьбы обе партии бросали друг другу самые страшные обвинения. Гора утверждала, что жирондисты находятся на жаловании у Питта, а Жиронда обвиняла Гору в том, что она подкуплена Пруссией и Австрией. Люди угрожали друг другу смертью. Дантон угрожал жирондистам войной на жизнь и смерть, Робеспьер объявлял их врагами революции, а Марат в своей газете требовал их уничтожения. В это же время на улицах Парижа преданные жирондистам «союзники» и солдаты требовали смерти Марата, Дантона и Робеспьера. Один раз понадобилось даже вмешательство властей, так как толпа возбужденных марсельцев хотела поджечь дом, в котором жил Марат.
Марат был в это время председателем клуба якобинцев, и в одном из подписанных им адресов клуба население провинции призывалось на борьбу с жирондистами. Этот адрес пестрел страшно резкими выражениями, как это было тогда в моде. Жирондисты, смотревшие на Марата, как на своего главного врага, решили пустить в ход против него те самые учреждения, которые были созданы партией Горы. Трусливые члены центра поддержали их и, таким образом, удалось с большим трудом провести обвинительный декрет против Марата. Марат был предан суду революционного трибунала. Но вместо гибели Марата ждало торжество.
До этого времени революционный трибунал произнес четыре смертных приговора, из которых один был совершенно бессмысленным: это был смертный приговор, вынесенный какой-то кухарке, отозвавшейся плохо о республике, потому что ее любовник должен был отправиться на войну. Теперь жирондисты ожидали от трибунала смертного приговора для Марата. Но известие об обвинении, поднятом против Марата, возбудило весь Париж, и коммуна энергично вступилась за своего любимца. Мэр Паш появился в конвенте и потребовал в петиции, одобренной 35 секциями, исключения из конвента 22 наиболее выдающихся жирондистов, являвшихся, по заявлению петиции, врагами революции. Петиция требовала народного голосования по поводу жирондистов. Но жирондисты, которые в процессе короля сами настаивали на народном голосовании, теперь отвергли это предложение и были поддержаны при этом друзьями Дантона. Конвент отклонил петицию 35 секций, объявив ее клеветнической.
Таким образом, нападение коммуны на жирондистов потерпело пока крушение, и. Марат предстал 24 апреля 1793 года перед революционным трибуналом. Ему было предъявлено обвинение в возбуждении к грабежу и убийству, в стремлении к установлению враждебной народу власти и к роспуску конвента, так что в общем он обвинялся некоторым образом в государственной измене.
Марат предстал перед судом с полной уверенностью в своей невиновности и держал себя не как обвиняемый, а как обвинитель жирондистов. Революционный трибунал единогласно оправдал его.
При выходе из здания суда Марат был встречен громадной толпой; его подняли на украшенные цветами носилки, на голову надели ему венок и с торжеством понесли к конвенту. Там он снова занял свое место. Выступил бородатый сапер и обратился к конвенту с следующими словами: «Мы приводим к вам обратно Марата. Марат был всегда другом народа, и народ будет всегда другом Марата. Если должна пасть голова Марата, то прежде падет голова сапера». Он поднял свой топор, и народ двинулся процессией по залу заседания, между тем как Марат с ораторской трибуны заявил конвенту, что он возвращается с восстановленной честью.
Этот процесс был прелюдией к падению жирондистов, и требование исключения 22 стало паролем для Парижа и провинции. В то время как жирондисты опирались на конвент и департаменты, Гора обращалась к парижскому народу. В том, каков будет исход этой борьбы, не могло быть сомнения.
Опасности растут
На северной границе Франции было сосредоточено очень много союзных войск. Клерфэ и неспособный принц Иосия Кобургский командовали здесь австрийскими войсками, а герцог Йоркский – английскими. Данпьер, занявший место Дюмурье, очутился в очень затруднительном положении. Армия была дезорганизована, и с нею было нелегко решиться на открытый бой. Произошло несколько мелких стычек, и в одной из них Данпьер был убит. Его место занял Кюстин, который раньше не был в силах ни удержать за собою Франкфурта, ни воспрепятствовать пруссакам осадить завоеванный им Майнц. Он укрепился в так называемом «цезаревом лагере» у Камбре, но должен был очистить это место. Его неспособность выступила тут с полной очевидностью, а плохой образ действий привел его на эшафот.
Опасность приняла грозные размеры, и, если бы теперь командование союзными войсками перешло к энергичному полководцу, Париж и республика попали бы в очень тяжелое положение. Но Иосия Кобургский, Клерфэ, герцог Йоркский и герцог Брауншвейгский были не особенно опасными врагами. К счастью для Франции, эти неспособные полководцы взялись за осаду крепостей и дали, таким образом, республике время для вооружения; а время было необходимо, так как массовое ополчение должно было еще быть собрано. Пруссаки стояли под Майнцем, герцог Йоркский под Дюнкирхеном, а герцог Кобургский – под Мобежем.
Благодаря этому, конвент мог располагать небольшим промежутком времени, который он использовал с поразительной энергией. Воодушевление народа росло вместе с ростом опасностей. А опасности все увеличивались, так как теперь, увидев борьбу партий в конвенте, внутренний враг тоже поднял голову.
Комиссары по делам набора были во многих департаментах встречены крайне недружелюбно. Лион, Марсель и Бордо были приверженцами жирондистов. Особенно Лион проявлял резкую антипатию к партии Горы. Купечество этого города не хотело приносить никаких жертв для демократии. Этот город поднялся против своего якобинского муниципалитета и свергнул его в тот самый день, когда в Париже были свергнуты жирондисты. Восстание Лиона против конвента вызвало продолжительную кровавую междоусобную войну.
Но значительно страшнее была опасность, грозившая со стороны Вандеи. Мы уже вкратце обрисовали общее состояние этой провинции. Тут дворяне и отказавшиеся от присяги священники не сочли для себя нужным эмигрировать, так как народ был до того предан своему дворянству и духовенству, что правительственные учреждения, поскольку они сами не стояли на стороне роялистов, не пользовались никаким уважением и авторитетом. Демократическим идеям в этой стране не было места, и феодализм, казалось, продолжал тут после 1789 года процветать, точно никакой революции и не было. Получалось такое впечатление, будто в этой провинции нашла себе приют старая Франция. Здесь, согласно патриархальным обычаям, дворяне и крестьяне занимались сообща охотой, и поэтому крестьяне были тут хорошими стрелками; а это обстоятельство сыграло крупную роль во время восстания. Крестьяне были тут мелкими наследственными арендаторами, и их хозяйства давали в среднем ежегодный доход в 500–600 франков; часть дохода они уступали своим помещикам. Население, доходившее в своей набожности до изуверства, было довольно своими скудными доходами, так как его приучили в ограничению своих потребностей. Дворянство и духовенство пользовались очень большим уважением среди этих простых и ограниченных крестьян. Конвент мог, пожалуй, повести себя более умело по отношению к Вандее, но столкновение было неизбежно, так как дворяне и священники после казни короля беспрерывно восстановляли Вандею против конвента.