Так как денежные затруднения росли, то де Бриенн попытался вступить в соглашение с парламентом. Но он опять взялся за дело неумело. Он привлек на свою сторону несколько старых членов парламента и, полагаясь на их влияние, вернул парламент из Труа; недолго думая, он представил ему проект займа в 400 миллионов, с реализацией в течение четырех лет. Де Бриенн обещал в течение этих четырех лет созвать Генеральные штаты, опубликовать государственный бюджет и восстановить Нантский эдикт.
Чтобы не терять народного расположения, парламент должен был пойти дальше по избранному им пути, к тому же он был уже связан своим заявлением по вопросу об утверждении налогов. Решительное заседание состоялось 20 сентября 1787 года. Отношение к нему герцога Орлеанского придало этому заседанию особое значение. Повздорив с двором, этот распутный принц стал на сторону оппозиции. Многие думали, что он надеется таким образом попасть на престол после низвержения старшей линии Бурбонов и ищет только популярности; были и такие, которые видели в нем человека, действительно преданного народу; многие, наконец, безусловно не доверяли ему. Чего ему нужно было? Может быть, он и сам этого не знал и просто из любви к приключениям примостился к революции, а она поглотила его. Словом, 20 сентября он выступил в парламенте вождей оппозиции. Когда король появился для занесения указа о займе в реестр, герцог Орлеанский своим дерзким поведением совершенно смутил его, и Людовик XVI, вконец растерявшись, покинул заседание. Заем был отвергнут, но герцог Орлеанский был сослан в один из замков, а много знаменитых парламентских ораторов заключены были в государственную тюрьму. Арест членов парламента во время заседания возбудил, конечно, сильное недовольство во всей Франции.
Де Бриенн окончательно потерял надежду справиться с парламентом обыкновенным путем и вместе с королем задумал совершить государственный переворот. Но как ни держались в секрете эти приготовления, парламент узнал о них; он энергично и искусно приготовился к самообороне. 4 января 1788 года он объявил незаконными бланки о задержании и произвольные аресты вообще, а 27 апреля последовало объявление основных законов французской монархии. К числу их, между прочим, были отнесены утверждение налогов Генеральными штатами, несменяемость судей, право парламента отклонять противозаконные эдикты, право гражданина на справедливый суд и гарантии от произвольного ареста. Этим впервые было заявлено, что Франция – монархия, управляемая королем на основании законов; ввиду предполагаемого государственного переворота, это заявление носило характер самого недвусмысленного протеста.
И только теперь, увидев, до чего доведен парламент, двор испугался, но Бриенн все-таки не отказался от своего проекта. Было опубликовано три королевских эдикта, которые заранее стали известны парламенту через члена его д’Эспремениля; последнему они были кем-то присланы, и он принес их в парламент. Эти эдикты лишали парламент всякого политического значения, отнимая у него функцию регистрации эдиктов. Место его должна была занять исполнительная камера (cour plénière), составленная из лиц, зависимых от двора. Судебная компетенция парламента тоже была значительно сужена, а число членов его уменьшено.
Эдикты эти были опубликованы 8 мая 1788 года, но они не возымели никакого действия. Парламенты всей Франции заявили протест против этого нарушения основных законов и объявили бесчестными всех будущих членов исполнительной камеры. Дворянство отправило к двору депутации для выражения протеста. 12 дворян, составлявших такую депутацию от дворянства Бретани, по приказу короля были заключены в Бастилию, но вместо них явилось пятьдесят других. Во многих провинциях начались народные восстания, вызванные недородом и голодом. Войско тоже не находилось вполне в распоряжении правительства; правительству приходилось теперь расплачиваться за недопущение к офицерским должностям лиц недворянского происхождения. Офицеры очень хорошо понимали, что в борьбе парламентов с монархией дело идет о привилегиях дворянства, и склоняли войска к неповиновению. Один полковник в Дофине заявил, что в его полку все, кончая полковником, ненадежны. В Париже каждую минуту можно было ожидать всеобщего восстания. При таких условиях попытка к государственному перевороту сверху успеха иметь не могла. Над головой де Бриенна не переставала висеть опасность неизбежного государственного банкротства. Двору пришлось уступить и созвать Генеральные штаты, давно ставшие уже народным лозунгом. Королевским эдиктом исполнительная камера была окончательно отменена и созваны Генеральные штаты на 1 мая 1789 года.
Бриенн не мог дольше оставаться у власти, так как до созыва генеральных штатов тоже нужны были деньги. Две пятых общей суммы процентов государственного долга он хотел выплатить бумажными деньгами, выплату же капитального долга отсрочить. Все громко говорили о государственном банкротстве, и, в конце концов, и двор, и король отвернулись от Бриенна. 24 августа 1788 года он вышел в отставку, и отставка его была радостно принята народом. На площадях Парижа народ сжигал портреты Бриенна.
Таким-то образом представители привилегированных классов отвоевали у абсолютной монархии одно из важнейших народных прав – право утверждения налогов народным представительством; парламенты, конечно, не имели в виду превратить Францию в конституционную монархию; дворянство и духовенство надеялись только спасти таким путем свое имущество от обложения. Такие удивительные цветы вырастают на почве классовой борьбы.
Созывом генеральных штатов было положено начало революции; она зажглась от трения между придворными партиями и привилегированными сословиями, а в движении широких народных масс огонь ее находил себе все новую пищу. Привилегированные классы расшатывали абсолютизм, опираясь на широкие народные массы. Но скоро должно было наступить время, когда народ лишит их этой опоры и начнет расшатывать привилегии дворянства и духовенства.
II. Учредительное собрание
После падения архиепископа де Бриенна оставалось только призвать обратно Неккера, и он занял пост первого министра и главного государственного контролера. Он по-прежнему был одним из наиболее популярных людей во Франции, и благодаря личному кредиту ему снова удалось с грехом пополам справиться с неотложными финансовыми затруднениями. Главным же образом, задача его заключалась в созыве генеральных штатов, не собиравшихся уже с 1615 года. Вся Франция, даже вся Европа с напряженнейшим вниманием следила за этим созывом, так как он должен был повлечь за собой глубокие изменения в общественных отношениях Франции.
Тут сразу возникло новое затруднение: Неккера озабочивали только финансы, и в созыве генеральных штатов он видел только средство раздобыть путем обложения дворянских и духовных земель новый источник доходов. Организация же Генеральных штатов была такова, что делала достижение цели невозможным, так как по старой системе представительства каждое сословие пользовалось одинаковым значением. Будет ли произведено голосование общее или по сословиям, – третье сословие всегда должно было остаться в меньшинстве перед двумя привилегированными сословиями, действовавшими, вполне естественно, заодно. Неккеру, таким образом, необходимо было усилить третье сословие настолько, чтобы оно могло бороться с двумя другими. После долгого сопротивления король согласился и на это. Однако эдикты, которыми, число представителей третьего сословия удваивалось и вводилось общее голосование, встретили ожесточенное противодействие со стороны парламентов; они отказывались внести их в реестр, и второе собрание нотаблей, созванное Неккером в ноябре 1788 года в Версале, тоже отклонило эти эдикты.
Таким образом, казалось, что попытка, произвести крупные реформы снова потерпит неудачу из-за чисто формального вопроса, неизвестно для чего припутанного сюда ограниченным и неловким Неккером. Общественное мнение, весь народ, за исключением привилегированных сословий, стояли на стороне Неккера. Воспротивившись этим изменениям в составе Генеральных штатов, парламент сразу потерял всю свою популярность. Глаза третьего сословия теперь раскрылись: оно поняло, что парламент действовал только в интересах привилегированных сословий. На арену борьбы классов выступает к этому моменту пресса, просвещая и подбодряя массы. В этом отношении громадное значение имело небольшое сочинение аббата Сийеса, как молния среди ночи осветившее положение. Оно носило заглавие «Что такое третье сословие?». Обрисовав в кратких, точных и ясных чертах громадное значение этого сословия, автор закончил так: «Третье сословие теперь ничто. Чем бы оно могло стать? Всем!» Сочинение это имело необычайный успех и способствовало тому, что автор его получил место среди представителей Генеральных штатов.
Неккер продолжал делать все большие и большие ошибки; вопрос о том, будет ли голосование общим или по сословиям, он оставил нерешенным. Этим он дал предстоящему народному собранию тему для долгих споров. Он предложил парламенту внести в реестр указ о созыве Генеральных штатов, и парламент это сделал. Вопроса о способах созыва и о составе Генеральных штатов он при этом вовсе не коснулся, хотя ему следовало решить его с самого начала.
Когда, наконец, созыв Генеральных штатов был окончательно назначен на 27 апреля 1789 года, крик радости пронесся по всей Франции. Чувствовалось, что настало новое время; все надеялись, что Генеральные штаты произведут коренные изменения в государственном и общественном устройстве. Уже по одной выборной агитации можно было предугадать, что Генеральные штаты вступят в борьбу с абсолютизмом. Но обойтись без них не позволяло затруднительное финансовое положение, которому необходимо было положить конец; пришлось закрыть глаза на приближение грозной бури. Дворяне и другие привилегированные группы, еще недавно пользовавшиеся народным расположением и потерявшие его за противодействие новой организации Генеральных штатов, увидели вдруг, что их привилегиям грозит опасность еще с одной стороны – не со стороны двора, а со стороны народа. Они снова обратились к двору, чтоб в союзе с ним найти себе защиту. Слабый и флегматичный король бездеятельно смотрел, как надвигаются грозовые тучи, и чаще, чем когда бы то ни было, уходил на охоту. Мария-Антуанетта сознавала свое бессилие и ушла в себя. Будь она мужчиной, она представила бы для революции громадную опасность.