Мысль о «нелепости» оценки термидорианского переворота как контрреволюционного содержалась и в выступлении к. и. н. Д. М. Туган-Барановского (Волгоградский государственный университет). Смысл этого события, утверждал он, заключался в «возвращении революции в буржуазное русло».
Другая большая группа вопросов, обсуждавшихся на «круглом столе», - проблемы, находящиеся сейчас в центре внимания мировой историографии, в изучении которых советская наука не имеет пока столь глубоких традиций, как в исследовании якобинской диктатуры.
В выступлениях А. В. Адо, В. В. Согрина, А. М. Салмина, к. и. н. Л. А. Пименовой (МГУ), к. и. н. А. В. Чудинова (ИВИ) отмечалось: преобладающий у нас подход к трудам немарксистских историков, особенно консервативных, не способствует дальнейшему развитию отечественной науки. До сих пор на события Французской революции как бы проецируется опыт Октябрьской революции, а большевики порой предстают наследниками якобинских традиций. «Это ведет к тому, что <...> деятели революции делятся на “своих” и “врагов”. Создается идеализированная картина революции» (Л. А. Пименова). Соответственно, любая попытка ее критического осмысления до недавнего времени неизменно вызывала весьма болезненную реакцию.
Научный анализ работ немарксистских исследователей авторы наших историографических обзоров довольно часто подменяли чисто идеологической критикой, выдержанной в духе политической публицистики. Так, при характеристике трудов консервативных историков прошлого (Э. Бёрка, И. Тэна, О. Кошена и др.) в советской литературе, как попытался показать в своем выступлении автор этих заметок, широко используются весьма далекие от объективности оценки, принадлежащие их идейным противникам и обусловленные политической ситуацией современной им эпохи. Что касается ныне живущих историков консервативного толка и «ревизионистов»[371], то полемика с ними, подчеркнул В. В. Согрин, ведется, как правило, на примитивной основе «от обратного»: во что бы то ни стало доказать прямо противоположное тому, что говорится в их работах.
Нередко одной только констатации консервативной направленности взглядов того или иного автора оказывается достаточно для признания его построений «ненаучными». Такое положение не может рассматриваться как нормальное. Разумеется, установление действительной принадлежности исследователя к той или иной историографической традиции - необходимый этап научной критики его работ. Необходимый, но не последний. Решающую роль при оценке исторических трудов должна играть их познавательная значимость, а отнюдь не другие установки автора. Пример конструктивного подхода к творчеству А. Токвиля был продемонстрирован А. М. Салминым, указавшим на плодотворность токвилевского взгляда на проблему континуитета - той связи времен, которая неизбежно восстанавливается после великих революционных потрясений.
Ряд проблем, поставленных в острой полемической форме представителями «ревизионистского» направления, рассматривался и в выступлениях участников «круглого стола». А. В. Адо поднял важнейший теоретический вопрос о месте революции в процессе перехода Франции от феодализма к капитализму. Он отметил, что трактовка данной проблемы в марксистской литературе, и в частности характеристика общественного строя Франции накануне революции, не свободна от упрощений. При акценте на феодальном его компоненте недооценивается зрелость капиталистического уклада в недрах Старого порядка. Буржуазная революция не могла победить в стране, где «господствовали старые, средневековые феодальные отношения в их самой грубой и дикой форме»[372]. Данные новейших исследований свидетельствуют о достаточно высокой для того времени степени развития капиталистического уклада. Революция, говорил А. В. Адо, не должна рассматриваться в качестве творца нового социально - экономического строя, она предстает скорее как решающий событийный рубеж внутри протяженного по времени межформационного периода. Такой подход, несомненно, открывает гораздо более широкие возможности для диалектического объяснения связи сравнительно быстротечного революционного разрыва с социально - экономическими процессами большой временной протяженности, нежели прямолинейная попытка втиснуть историю в рамки жесткой социологической схемы: формация А - революция - формация Б.
О том, что только в контексте длительного периода экономического развития можно обнаружить стимулирующее влияние революции на хозяйственную жизнь Франции, шла речь в выступлении к. и. н. А. В. Ревякина (ИВИ). Непосредственное же воздействие революционных потрясений на экономику было преимущественно негативным.
Важным условием успеха в дальнейшем осмыслении революции, по мнению к. и. н. Г. С. Чертковой (ИВИ), является отказ от стремления рассматривать революцию прежде всего с точки зрения ее результатов. «Сегодня важнее, отнюдь не отказываясь от стадиальной характеристики революции, посмотреть на нее из начальной, а не из конечной точки, от истоков, а не от результатов». О необходимости исследовать революционное десятилетие в тесной связи с изучением социальных процессов предшествующего периода говорил и С. Л. Сытин.
Результаты последних научных изысканий позволили по - новому взглянуть на сложный комплекс проблем истории Старого порядка накануне 1789 г. Л. А. Пименова подвергла критике принятую в нашей литературе характеристику предреволюционных социально - экономических порядков Франции как «Феодально-абсолютистского строя». Если второй компонент термина, по ее словам, предельно конкретен, то первый Из-за претензии на всеохватность не может не вызвать серьезных сомнений. «Что же было феодальным во Франции XVIII в.? Какую из сторон жизни мы ни возьмем для рассмотрения, везде картина будет выглядеть неоднозначной и не уместится в рамки определения “феодальный строй”». Вместо этого понятия Л. А. Пименова предложила использовать гораздо более гибкий термин, принятый во всем мире, - Старый порядок.
Значительно расширились в последнее время и наши представления о том, что считать политической предысторией Французской революции, но и здесь еще имеется немало нерешенных вопросов. К. и. н. И. Б. Берго (ИВИ), коснувшись роли парламентов во Франции, подчеркнула, что их оппозицию королевской власти нельзя признать составной частью политической предыстории революции. Хотя противостояние королевского правительства и парламентов являлось на протяжении многих десятилетий важным фактором общественной жизни, оно не было выражением противоречия «абсолютизм - буржуазия» и не несло в себе потенциала коренного преобразования общества. Это скорее столкновение двух различных программ частичной модернизации существовавшего строя.
Значительно более сложной, чем раньше, видится сегодня проблема идеологических предпосылок Французской революции. По мнению к. и. н. Н. Ю. Плавинской (ИВИ), содержащийся в работах В. П. Волгина, взгляд на Просвещение как на «буржуазную идеологию» представляется сейчас слишком узким. Учения просветителей оказали, возможно, ничуть не меньшее влияние на вождей контрреволюционного лагеря, чем на самых радикальных лидеров революции. Наследие философов использовалось как идеологическое оружие по обе стороны баррикад. Кроме того, влияние доктрин просветителей на деятелей революции далеко не всегда носило прямой характер. Необходимо дальнейшее исследование периода между временем расцвета философии Просвещения в начале 70-х гг. XVIII в. и началом революции. Именно тогда многие идеи, выдвинутые ранее просветителями в самом общем виде, подверглись существенной переработке, реинтерпретации и актуализации в произведениях сотен безвестных публицистов и газетчиков, приняв тот вид, в котором их и воспринимали многие участники революционных событий.
В ряде выступлений затрагивался вопрос о роли буржуазии во Французской революции. Освещение в нашей литературе связанных с этой темой проблем требует определенной корректировки, считает А. В. Адо. «При анализе не только социальных, но и политических преобразований первых лет революции преимущественно акцент ставится на буржуазной ограниченности, непоследовательности, неспособности на решительную ломку старого... Между тем масштабность политических реформ этого времени требует большего историзма оценок. В силу целого ряда причин уже Учредительное собрание оказалось способно в 1789 - 1791 гг. осуществить в европейских условиях той эпохи уникальные политические преобразования. Именно в эти годы на смену авторитарно - административной системе абсолютной монархии закладывались основы новой правовой государственности».
Грешат схематизацией и распространенные представления о политических «партиях» буржуазии революционного десятилетия. Так же, как и якобинцев, группировку жирондистов пытаются жестко привязать к постоянной и четко определенной социальной основе, для обозначения которой используются абстрактные понятия «крупная» или «средняя буржуазия», ни в коей мере не отражающие реального, гораздо более сложного состава предпринимательских слоев Франции XVIII в. Об этом говорил Э. Е. Гусейнов, указавший на необходимость учитывать значительную автономию участвовавших в революции идейно-политических объединений, ибо их деятельность и идеология были лишь опосредованно связаны с интересами тех или иных социальных групп. «Как и многие подобные организации, Жиронда не была порождена определенными социальными слоями для реализации их чаяний и устремлений. Вырастая из небольшого кружка политических единомышленников, она свободно «плавала» над кипящим социальным морем революционной эпохи, находя в нем базу для поддержки, Причем сама эта база претерпевала значительные изменения в период 1791 - 1792 гг., и особенно в 1793 г.». Упрощенная трактовка буржуазных политических объединений во многом порождена отнюдь не безупречным с точки зрения логики научного познания подходом к их исследованию, заключающимся в рассмотрении той или иной «партии» исключительно сквозь призму ее борьбы с другими группировками.