Иными словами, и здесь картина минувших событий, воссозданная средствами научного исследования, оказывается значительно богаче красками, полутонами и нюансами, чем схематичные, черно - белые образы исторической памяти.
Если сюжеты Термидора и Вандеи получили в советской историографии хоть какое - то отражение, пусть даже в форме жестких идеологических клише, то тема «Масоны и Французская революция» в ней даже не поднималась. За два столетия, минувшие после событий конца XVIII в., в мире вышли сотни исторических работ о роли масонства в подготовке и осуществлении Французской революции, но на протяжении большей части советского периода для отечественных ученых этой темы словно не существовало. Думаю, причины тому опять же находятся в сфере идеологии. За рубежом данную тематику долгое время разрабатывали в основном авторы, принадлежавшие к двум соперничавшим лагерям: с одной стороны, историки и публицисты консервативного направления, с другой - либеральные ученые и литераторы, сами являвшиеся членами Ордена «вольных каменщиков»[518]. Однако и консерваторы, и либералы были для большевистского режима идеологическими противниками. К тому же муссировавшаяся теми и другими - первыми с осуждением, вторыми с восхищением - идея о том, что масоны якобы целенаправленно подготовили и совершили Французскую революцию, была абсолютно несовместима с марксистским представлением о революции как творчестве масс. И наконец, у большевиков были собственные основания для неприязни к «вольным каменщикам», связанные с ролью тех в событиях 1917 г. В период с февраля по октябрь многие видные деятели российского масонства находились в рядах противников большевизма, будучи представлены как в высших органах государственной власти, так и в руководстве партий кадетов, эсеров и меньшевиков. Позднее, оказавшись в эмиграции, чтобы оттуда вести борьбу против коммунистического режима, они нашли дружеский прием и поддержку у зарубежных масонских организаций[519]. Впрочем, каковы бы ни были причины враждебного отношения большевиков к Ордену «вольных каменщиков», факт остается фактом: история западноевропейского масонства, активно разрабатывавшаяся за рубежом, не находила практически никакого отражения в советской научной литературе до начала 1980-х гг.[520] Подобное игнорирование, или, точнее сказать, полное забвение, одного из немаловажных аспектов предыстории и истории Французской революции имело, как оказалось на исходе советского периода, довольно печальные последствия для отечественной историографии.
Существует не так много сюжетов, в разработке которых российские историки Французской революции могли бы на равных конкурировать со своими французскими коллегами. Это обусловлено прежде всего неодинаковыми у тех и других возможностями доступа к соответствующим архивам: там, куда одним можно попасть, лишь получив грант на заграничную командировку, да и то на относительно короткий срок, другие могут проводить чуть ли не каждый день, проехав пару остановок на автобусе, а то и просто перейдя улицу. Зато в разработке тех аспектов революционной истории, которые обеспечены источниками, находящимися в российских архивах (например, биография Бабефа или французская эмиграция), российские специалисты способны не только состязаться на равных с зарубежными, но и опережать их, выступая первооткрывателями.
Именно такая возможность открылась перед нашими историками в конце 1980-х гг., когда они получили доступ к документам масонских лож Франции, хранившимся в московском Особом архиве (ныне его фонды находятся в Российском государственном военном архиве). Эти материалы, изъятые в годы Второй мировой войны у французских масонов полицией режима Виши и гестапо, а затем вывезенные в Германию и Польшу, где их захватила Советская армия, никогда ранее не были объектом научного исследования. Таким образом, наши историки получили уникальную возможность изучения неизвестных страниц истории французского масонства, в том числе кануна и периода Революции XVIII в. Подобная ситуация была сравнима с той, что имела место во Франции двумя - тремя десятилетиями ранее. Тогда в научный оборот были введены материалы Масонского фонда, хранящиеся ныне в отделе рукописей Национальной библиотеки Франции. Этот фонд был также составлен из документов, изъятых во время оккупации у масонских лож немецкой и французской политической полицией, но оставшихся во Франции или вернувшихся в нее сразу после войны. Открытие историкам доступа к этим источникам вызвало во Франции 1960-х гг. настоящий бум исследований по масонской тематике, не прекращающийся до сих пор. В России же все случилось прямо наоборот. За те десять с лишним лет, пока масонские документы не стали предметом реституции и еще находились в Москве, они не были привлечены в качестве источника ни в одном отечественном исследовании по истории Франции.
Главной причиной того, что уникальный шанс был упущен, стало, на мой взгляд, продолжительное игнорирование масонской тематики советскими специалистами по французской истории. К тому времени, когда французские историки получили в свое распоряжение документы лож, они могли опереться на уже более чем полуторавековую традицию «масоноведения» в их стране. В XIX в. оно прошло стадию «околонаучного» - историко-публицистического и популяризаторского - обсуждения данной тематики. В первой половине XX в. помимо множества «околонаучных» публикаций стали появляться уже и собственно исторические исследования, авторы которых - Г. Бор, О. Кошен, Д. Морне и др. - пытались опереться хотя бы на те немногочисленные масонские документы, которые по какой-либо причине вышли из круга лож и стали доступны для непосвященных в тайны Ордена. К тому моменту, когда огромный массив документов Масонского фонда попал в руки историков, почва была уже взрыхлена и оставалось только посеять семена, чтобы получить обильные всходы. В аналогичной ситуации российские специалисты по французской истории оказались просто не готовы воспользоваться свалившимся к ним богатством. Когда Особый архив открыл перед ними свои двери, отечественная историография всеобщей истории, включая франковедение, еще только - только вступила в стадию «околонаучного» обсуждения данной проблематики и, по-видимому, не «созрела» для перехода к интенсивной исследовательской практике.
Сегодня в изучении масонской тематики отечественные франко-веды все еще пребывают на этой начальной стадии, в отличие, например, от русистов, которые уже в 1990-е гг. перешли к исследовательской разработке истории российского масонства. Более того, после публикации в 1980-е гг. познавательных научно-популярных работ Е. Б. Черняка[521] обсуждение истории французского масонства даже на первичном уровне приобрело вялотекущий характер. В данной связи нельзя не приветствовать выход в свет объемистой книги доцента исторического факультета Саратовского государственного университета им. Н. Г. Чернышевского, к. и. н. С. Е. Киясова «Масоны и век Просвещения»[522], которая, думаю, вполне может способствовать активизации подобного обсуждения.
Работа С. Е. Киясова отвечает всем требованиям научно-популярного жанра: хорошее знание аналогичной зарубежной литературы, яркий литературный стиль, широкие хронологические и географические рамки. По своему содержанию очерк выходит далеко за рамки обозначенной в заглавии темы. Автор не ограничивается одним лишь XVIII в., а свободно перемещается по истории от эпохи Средневековья, где знакомит читателя с далекими предшественниками «вольных каменщиков» Нового времени, до наших дней, затрагивая тему влияния масонских идеалов на политическую культуру современности. Столь же непринужденно он переходит из одной страны в другую, не замыкаясь только в Западной Европе, а «путешествуя» по всему северному полушарию - от бескрайних степей России до столь же бескрайних прерий Северной Америки - везде, где ступала нога членов масонского Ордена. Без большого преувеличения книгу Киясова можно назвать популярной энциклопедией масонства, так как она знакомит читателя практически со всеми основными вехами истории «вольных каменщиков» в различных частях земного шара на протяжении последних трех столетий, в том числе с некоторыми фактами их участия в Американской и Французской революциях, дает общее представление об идеологии и ритуалах Ордена.
Разумеется, при столь широком, почти безграничном размахе повествования и обилии затрагиваемых сюжетов неизбежны и различного рода досадные погрешности, ведь даже самая широкая авторская эрудиция имеет свои пределы. Так, говоря о «наметившемся в годы гражданской войны [в Англии XVII в. - А. Ч.] противостоянии между масонами - сторонниками Стюартов и их противниками - оранжистами», а затем поясняя: «оранжисты - приверженцы Ганноверской династии в Англии» (Киясов С. Е. С. 81), С. Е. Киясов допускает сразу ряд неточностей. «Оранжистами» называли сторонников Оранской, а отнюдь не Ганноверской династии. Противостояние же их со сторонниками свергнутого Якова II Стюарта «наметилось» не в годы гражданской войны, а только после Славной революции 1688 - 1689 гг. Характеристика Киясовым Э. Бёрка как одного из «писателей - ретроградов, для которых любые перемены - не более чем вред и ересь» (С. 185), свидетельствует лишь о том, что со взглядами этого мыслителя, не раз выступавшего в английском парламенте инициатором различного рода либеральных реформ, автор знакомился далеко не по первоисточнику. Графа же А. С. Строганова Киясов и вовсе путает с его сыном П. А. Строгановым, называя «первым русским якобинцем» (С. 312, прим. 73). Впрочем, хотя список подобных мелких неточностей перечисленными здесь отнюдь не исчерпывается, все же надо признать, что их общее количество вполне укладывается в рамки допустимой «погрешности», учитывая тот большой объем информации, который содержится в книге.