Но прошли годы. Во французской «классической» историографии Революции сменились лидеры. Во главе нее теперь стоят люди нового поколения, не имеющие той идеологической закалки, которая не позволяла их предшественникам внимать сугубо научным аргументам оппонентов. И вот, как еще недавно казалось, нерушимые основы «классической» трактовки стали осыпаться одна за другой. Из публикуемого ниже текста читатель узнает, что сегодня во французской «классической» историографии фактически идет та же «смена вех», что уже давно произошла в России. Правда, во Франции, где в отличие от нашей страны Революция XVIII в. все еще остается идеологически значимой темой, этот процесс происходит намного более медленно и прикрывается множеством смягчающих оговорок и оправданий. Тем не менее происходящее сейчас во французской историографии убедительно подтверждает то, что, сменив в свое время «вехи», российские историки не только выбрали правильный курс, но и смогли в этом оказаться впереди своего былого «флагмана»...
Публикуемый ниже аналитический обзор современной французской историографии впервые вышел в журнале «Вопросы истории» со значительными редакционными купюрами[573]. Ниже он дается в полной авторской версии.
Новое и еще не забытое старое: о современной французской историографии Революции XVIII в.
Революционная тематика опять актуальна. Бурное начало XXI столетия, ознаменовавшееся волной «цветных» революций и «арабской весной», вновь пробудило в мировой историографии интерес к изучению революционного опыта прошлого и придало мощный импульс соответствующим исследованиям. Различные научные центры охотно организуют коллоквиумы, посвященные сравнительному изучению революций, а одной из четырех главных тем на XXII Международном конгрессе по историческим наукам в Цзинане (Китай, 2015 г.) была тема «Революции в мировой истории: сравнение и взаимосвязь».
Начался новый подъем и в мировой историографии Французской революции XVIII в.: возросший интерес к революционной проблематике наполнил ветром и ее паруса, несколько опавшие было в 1990-е гг. после крушения мировой системы социализма и упадка левых движений в Европе. Тогда, в эпоху, казалось бы, повсеместного и окончательного апофеоза либерализма, который американский философ Ф. Фукуяма не без доли иронии определил как «конец истории», многие и в самом деле считали изучение революций анахронизмом, тем более Революции, произошедшей более двухсот лет тому назад. Сегодня ситуация радикально изменилась.
О каких бы революционных пертурбациях в наши дни ни заходит речь, обязательно вспоминают и о Революции XVIII в., ведь именно ее традиционно принято считать «матерью», или, как теперь чаще говорят, «матрицей» всех революций современности. Французские издатели недавно вышедшего коллективного труда «Народы в революциях» так, например, определяют ее непреходящую актуальность: «...Массовое участие мужчин и женщин Туниса, Египта и других стран в уличных манифестациях и в занятии ими общественного пространства ради осуществления своих политических и социальных требований напоминает о политических практиках Франции 1789 года и [последующего] революционного десятилетия. Сражения против тирании и построенного на неравенстве социального порядка свидетельствуют не только о жизнеспособности универсальных принципов свободы и равенства в специфических социально - политических условиях, но и о жизненной важности демократических требований для современного мира»[574].
О значении, которое сегодня придается изучению событий конца XVIII в. международным сообществом историков, говорит, в частности, тот факт, что организация вышеупомянутой «революционной» сессии МКИН была поручена Международной комиссии Французской революции.
Впрочем, независимо от текущей конъюнктуры, на родине Французской революции ее изучению традиционно уделяется повышенное внимание, поскольку она считается основополагающим событием для формирования политической культуры современной Франции. При одном взгляде на занятые литературой по революционной истории полки парижского книготоргового гиганта «Жибер Жозеф», где теснятся многие десятки изданий, регулярно пополняемые все новыми наименованиями, или на ежегодно публикуемые в журнале Annales historiques de la Révolution française (далее - AHRF) библиографические списки сотен новых статей по революционной проблематике испытываешь трепет, как при виде безбрежного моря. Даже специалисту, не говоря уже о неискушенном читателе, непросто разобраться во всем этом множестве разнокалиберных и далеко не равноценных между собой работ.
Чтобы не утонуть в океане издаваемой сегодня во Франции литературы по истории Революции XVIII в., мы в этом обзоре ограничимся рассмотрением лишь ряда новейших тенденций в освещении французской историографией нескольких ключевых аспектов данной тематики. В этом путешествии по историографическому «морю» мы в качестве «лоций» используем новейшие труды двух авторитетных французских историков, занимающих сегодня ведущие позиции в изучении данной темы, - Эрве Лёверса, нынешнего главного редактора AHRF, и Жана - Клемана Мартена, в 2000 - 2008 гг. возглавлявшего Институт истории Французской революции (ИИФР)[575], а ныне почетного профессора университета Париж - I.
Обобщающая работа Лёверса о Революции и Наполеоновской империи написана, по признанию самого автора, именно для того, чтобы познакомить читателей с новейшими интерпретациями указанного периода в современной историографии[576]. В свою очередь, труд Мартена, не без амбиции названный «Новая история Французской революции», также является прежде всего осмыслением историографических достижений последних лет[577]. Помимо ярко выраженного синтезирующего характера обеих работ примем также во внимание и то, какое место их авторы занимают в научной иерархии Франции. Традиционно ИИФР и AHRF (наряду с издающим этот журнал Обществом робеспьеристских исследований) задают тон так называемой «классической» историографии Французской революции, которая занимает доминирующие позиции в изучении данной тематики со времен Третьей республики[578]. Соответственно, по работам руководителей указанных институтов можно с известной долей осторожности судить о новейших тенденциях в трактовке различных аспектов Революции историками данного направления в целом. Помимо названных трудов мы рассмотрим и оценки соответствующих аспектов революционной истории, высказанные в новейших работах представителей других историографических направлений.
Почему произошла Французская революция? Еще относительно недавно такой вопрос мог бы показаться наивным. С XIX в. историки, принадлежавшие к апологетической по отношению к Революции историографической школе - позднее именно ее А. Собуль назовет «классической», - принимали за аксиому то, что причиной Революции был системный кризис общества Старого порядка. Они считали, что социальное и политическое устройство дореволюционной Франции превратилось в тормоз для дальнейшего развития страны, экономика пришла в упадок, в результате недовольство широких слоев населения вылилось в революционный взрыв.
Однако обильный фактический материал по истории французской экономики, накопленный исследователями за вторую половину XX столетия и активно пополняемый до сих пор, заставил сначала усомниться в подобной интерпретации, а затем и вовсе от нее отказаться. Оказалось, что XVIII в. не только не был для Франции временем упадка, но, напротив, ознаменовался быстрым экономическим ростом[579].
И вот теперь мы можем воочию наблюдать, как аргументы специалистов по истории французской экономики побуждают также и Ж. - К. Мартена отойти от традиционной для «классической» историографии трактовки предреволюционного периода. Суммируя их выводы, он признает: «Таким образом, следует поставить под сомнение “кризис” Старого порядка, поскольку признаки процветания [нации] неоспоримы, а общий уровень жизни может быть оценен в цифрах. В 1790 г. более 28 млн французов населяло страну против 23 млн пятьюдесятью годами ранее. Если для многочисленных групп населения смертность все еще оставалась высокой, условия жизни трудными, а нищета вполне реальной, то рост оптимистических ожиданий у большинства невозможно отрицать. Эпидемии в стране почти прекратились; в то время как циркуляция людей, имуществ и идей приобрела значительный размах, активизировав жизнь в большинстве сельских районов Севера и на прилегающих к морским портам территориях»[580].
Вместе с тем Мартен отмечает, что в течение нескольких лет, непосредственно предшествовавших Революции, во французской экономике действительно наметились определенные негативные явления: спад производства в промышленности, повышение уровня безработицы, рост цен на продовольствие и соответственно снижение уровня жизни значительной части населения. Однако все эти сложности, по его мнению, носили кратковременный характер и были обусловлены колебаниями торговой конъюнктуры, погодными катаклизмами и рядом таких неудачных шагов правительства, как, например, заключение в 1786 г. торгового договора с Великобританией. Ни одна из этих проблем, по мнению Мартена, не была порождена обстоятельствами системного порядка и не представляла собой чего либо экстраординарного: «Не преуменьшая ни депрессию 1778 — 1787 гг., ни рост стоимости жизни в 1788 - 1789 гг., заметим, что цены 1789 г. мало разнились с ценами 1770 г. До самого начала периода Империи зарплата парижских строительных рабочих не отличалась от зарплаты их лондонских коллег и оставалась на том же уровне, что и в самые лучшие для них годы монархии. Последствия торгового договора и кризиса виноградарства неодинаково затронули разные регионы страны, некоторые из них в те годы даже процветали» и т. д.