конец прогнал ослов с дороги и снова навьючил их. Стража еще больше разговорилась с ним, а один из сторожей подшучивал над ним и рассмешил его, за что и получил в подарок мех вина. Стража расположилась тут же, где стояла, и принялась пить, причем пригласила и его, предлагая остаться и пить вместе с ними. Тот послушался их и остался. Так как во время попойки сторожа обращались с ним очень ласково, то он подарил им и другой мех вина. Стража выпила много, опьянела и заснула глубоким сном на том самом месте, где пила. Когда наступила глухая ночь, вор снял труп брата, а всей страже в знак поругания остриг правую бакенбарду; труп положил на ослов и погнал их домой, исполнив, таким образом, повеление матери. Царь вознегодовал, когда ему объявили, что труп вора украден. Желая во что бы то ни стало открыть виновного в этих проделках, царь, чему я, впрочем, не верю, употребил следующее средство: родную дочь он поместил в публичном доме и приказал ей допускать к себе одинаково всех мужчин, только прежде сообщения заставлять каждого сказать ей, что в своей жизни он сделал самого хитрого и бессовестного; кто из них расскажет ей происшествие с вором, того она обязана схватить и не отпускать. Девушка действительно поступала так, как приказывал ей отец; но вор дознался, зачем все это устроено, и порешил перехитрить царя. Поступил он для этого так: отрезал у свежего трупа руку по плечо, спрятал ее под плащ и так вошел к царской дочери. В ответ на вопрос, предложенный ему так же, как и прочим мужчинам, он рассказал, как бессовестнейший поступок в своей жизни, тот случай, когда отрезал голову брату, попавшему в капкан в царской сокровищнице, а самая хитрая проделка его состояла в том, что он напоил стражу допьяна и снял висевший труп брата. При этих словах девушка схватила его, но вор, пользуясь темнотой, протянул ей мертвую руку; та схватила руку и крепко держала в уверенности, что у нее рука нужного ей мужчины; между тем вор, оставив ей руку, выбежал в двери. Когда царю донесли о случившемся, он изумился изворотливости и дерзости этого человека и наконец велел по всем городам объявить, что он дарует безнаказанность этому человеку и обещает ему большие подарки, если он только предстанет пред царские очи. Вор поверил обещанию и явился к царю. Рампсинит восхищался им и выдал за него дочь как за умнейшего из людей; египтян он считал мудрейшим из народов, а этого человека мудрейшим из египтян.
122. После этого, рассказывали жрецы, царь живым нисходил в то место, которое эллины считают преисподней; там он играл будто бы в кости с Деметрой*, причем частью выигрывал, частью проигрывал, наконец опять возвратился на землю и принес с собой от богини в подарок золотое полотенце. В память нисхождения Рампсинита в преисподнюю, говорили жрецы, египтяне установили со времени возвращения царя празднество, которое, как мне известно, совершают они до сих пор; однако я не могу сказать, таково ли происхождение этого празднества или иное. В сам день праздника жрецы ткут плащ; немедленно по изготовлении его они накладывают одному из своей среды повязку на глаза, одевают его в плащ и выводят на ту улицу, которая ведет в храм Деметры, а сами возвращаются назад. Говорят, что этого жреца с завязанными глазами провожают два волка* к храму Деметры, отстоящему от города на двадцать стадиев, и потом из храма приводят его обратно на то самое место.
123. Пускай принимает рассказы египтян тот, для кого они заслуживают веры. Я же во всем моем повествовании желаю изложить то, чтоў от кого‑либо слышал. По словам египтян, над преисподней царствуют Деметра и Дионис*. Египтяне первые высказали учение, что душа человека бессмертна, что с разрушением тела она вселяется в другое животное, которое рождается в то же самое время; обойдя всех животных, земных, морских и пернатых, душа вселяется снова в нарождающееся тело человека; круговращение совершается в течение трех тысяч лет. Учение это излагали и некоторые эллины как свое собственное, одни раньше, другие позже; имен их я не сообщаю, хотя и знаю.
124. По рассказам жрецов, до царя Рампсинита господствовала в Египте полнейшая законность и страна пользовалась цветущим состоянием. Но после него царь египетский Хеопс* поверг Египет во всевозможные беды. Прежде всего он запер все храмы и воспретил египтянам приношение жертв, потом заставил всех египтян работать на него. Одни обязаны были таскать камни из каменоломен, что в Аравийском хребте, к Нилу; по перевозке камней через реку на судах их должны были принимать другие египтяне и тащить к хребту, называемому Ливийским. Таким образом, работало непрерывно в течение каждых трех месяцев по сто тысяч человек. Народ томился десять лет над проведением дороги, по которой таскали камни, работа, как мне кажется, только немного легче сооружения пирамид; действительно, дорога имеет пять стадиев в длину, десять саженей в ширину и восемь в самом высоком месте в вышину; она вымощена шлифованным камнем с высеченными на нем изображениями. Десять лет продолжалась постройка дороги и подземных покоев в том холме, на котором стоят пирамиды; покои эти он сооружал для себя как усыпальницу на острове, для чего провел канал из Нила. Само сооружение пирамиды длилось двадцать лет; каждая из четырех сторон ее имеет восемьсот футов длины и столько же высоты; сделана она из шлифованных камней, в совершенстве пригнанных друг к другу; кроме того, нет ни одного камня меньше, как в тридцать футов.
125. Сделанная уступами, которые у иных называются зубцами, у других алтарчиками, пирамида эта сооружалась таким образом: по окончании уступов поднимали остальные камни машинами, сложенными из коротких кусков дерева, сначала с земли на первый ряд уступов; каждый положенный здесь камень перекладывали на другую машину, уже стоявшую в первом ряду ступенек; отсюда камень поднимался с помощью третьей машины во второй ряд. Вообще или машин было столько, сколько рядов ступеней в пирамиде, или же машина была одна, удобоподвижная, которую переносили с одного ряда на другой, лишь только камень был снят с нее; о двух способах мы говорим потому, что и нам так рассказывали. Прежде всего отделаны верхние части пирамиды, потом следовавшие за ними снизу, наконец самые нижние части, те, что лежат на земле. В египетской надписи, начертанной на пирамиде, обозначено, сколько издержано было для рабочих на редьку, лук и чеснок; как я хорошо помню, переводчик при чтении надписи говорил мне, что всего было выдано тысяча шестьсот талантов. Если это действительно так, то сколько же должно быть издержано на железные орудия для работы, на пищу и одежду рабочих? На все эти работы употреблено столько времени, сколько мною сказано; немало времени пошло также, думается мне, на ломку и доставку камней и на земляные работы.
126. Подлость Хеопса доходила до того, что, нуждаясь в деньгах, он поместил в публичный дом родную дочь и обязал ее зарабатывать определенную сумму денег; сколько именно, мне не говорили. Дочь зарабатывала столько, сколько требовал с нее отец, а для себя решила поставить памятник. С этой целью от каждого приходившего к ней мужчины она требовала подарить ей один камень на постройку. Мне говорили, что из таких именно камней сооружена пирамида, по величине средняя из трех, стоящая впереди большой пирамиды; каждая сторона ее имеет длину полтораста футов.
127. По словам египтян, Хеопс царствовал пятьдесят лет, а по смерти его царская власть перешла к брату его Хефрену*. Он во всем подражал предшественнику, между прочим, построил пирамиду, уступавшую по величине пирамиде брата; мы сами измеряли ее. Под ней нет подземных покоев; к ней не проведен канал из Нила, как к пирамиде брата; там река течет по искусственному руслу и кругом омывает остров, на котором, говорят, и покоится Хеопс. Хефрен сделал цоколь пирамиды из пестрого эфиопского камня, но его пирамида ниже той, первой пирамиды, находящейся вблизи. Обе пирамиды стоят на одном и том же холме, имеющем около ста футов вышины. Хефрен царствовал, как говорят, пятьдесят шесть лет.
128. Насчитывают сто шесть лет, в течение которых египтяне терпели всевозможные беды, и запертые храмы их не открывались. Из ненависти к этим царям египтяне неохотно называют имена их, а пирамиды приписывают пастуху Филитису, который в этих местах пас в то время свои стада.
129. Жрецы говорили, что после Хефрена царем Египта был Микерин, сын Хеопса*. Деяний отца своего он не одобрял, отворил храмы и позволил народу, угнетенному до крайности, вернуться к своим занятиям и празднествам; кроме того, он справедливее всех египетских царей разрешал тяжбы, за что хвалят его египтяне больше, нежели какого‑либо из предшествовавших ему царей Египта. Действительно, решения его всегда были справедливы, а если кто оставался недоволен его приговором, тому он выдавал возмещение потери из собственного имущества и тем удовлетворял недовольного. Невзирая на то, что Микерин был так благодушен к гражданам и так заботился о них, его постигли некоторые несчастья, прежде всего смерть дочери, единственного ребенка в доме. Несчастье повергло царя в тяжкую скорбь и, желая похоронить дочь необыкновенным способом, он велел сделать из дерева пустую корову, позолотил ее снаружи и в ней похоронил умершую дочь.
130. Корова эта не была зарыта в землю; она стояла открыто еще в мое время в городе Саисе и помещалась в царском дворце, в прекрасно отделанном покое. Ежедневно сжигаются перед ней всевозможные благовония, и каждую ночь горит лампада от вечера до утра. Подле коровы в другом покое находятся статуи наложниц Микерина, как говорили еще жрецы в городе Саисе, именно там стоят деревянные колоссы в числе двадцати, изображающие женщин. Но кто такие эти женщины, не могу ничего сказать больше того, что слышал.
131. Некоторые по поводу этой коровы и колоссов рассказывают следующую историю. Микерин был влюблен в родную дочь и изнасиловал ее; девушка после этого с горя повесилась, а царь похоронил ее в этой корове. Мать девушки отрубила руки тем служанкам, которые выдали дочь отцу; еще и поныне изображения их показывают, что они претерпели при жизни. Все это, мне кажется, пустая болтовня, особенно рассказ о руках колоссов. Мы сами видели, что руки кумиров отвалились от времени и еще в мое время лежали тут же, у ног их.