39. Когда Камбис пошел войной на Египет, лакедемоняне в то же самое время выступили в поход против Самоса и Поликрата, сына Эака, завладевшего островом через восстание. Прежде всего он разделил государство на три части и управлял им совместно с братьями, Пантагнотом и Силосонтом. Впоследствии он умертвил старшего из братьев, а младшего, Силосонта, изгнал и овладел всем Самосом; потом заключил дружественный союз с египетским царем Амасисом, в знак чего послал ему подарки и от него получил таковые. После этого в короткое время могущество Поликрата увеличилось, и слава о нем разносилась по Ионии и по всей Элладе. Действительно, где бы он ни вел войну, везде за ним следовала удача. Он располагал сотней пятидесятивесельных кораблей и тысячей стрелков из лука. Всех без различия он разорял и грабил, руководствуясь при этом тем, что больше угодит другу, если отнятое возвратит ему же, нежели в том случае, если совсем не возьмет у него ничего. Он покорил множество островов и взял многие города на суше; в морском сражении одержал победу даже над лесбосцами, со всем войском своим явившимися на помощь милетянам, и взял их в плен; эти‑то пленники одни выкопали ров кругом самосского укрепления.
40. Чрезвычайное счастье Поликрата было небезызвестно и Амасису и сильно тревожило его. Так как счастье Поликрата все возрастало, то Амасис написал к нему письмо, которое и отослал на Самос: «Амасис так говорит Поликрату. Приятно слышать, что друг и союзник благоденствует; но твои необыкновенные удачи не радуют меня, потому что я знаю, как завистливо божество. И для себя, и для тех, кто мне дорог, я желал бы, чтобы удачи сменялись неудачами, и потому предпочел бы существование с переменным счастьем, нежели с постоянным. В самом деле, я никогда не слышал, чтобы кто‑либо, пользуясь во всем удачей, не кончил несчастливо и не был бы уничижен окончательно. Поэтому послушай меня и прими против твоего счастья следующую меру: сообрази, что есть у тебя самого драгоценного, потерей чего ты был бы наиболее огорчен, возьми эту вещь и выкинь так, чтобы никогда больше она не попадалась на глаза людям. Если и после этого удачи не будут у тебя перемежаться с неудачами, то и впредь исправляй свою судьбу предлагаемым мною способом».
41. По прочтении письма Поликрат понял, что Амасис дает ему благой совет, и стал раздумывать, потеря какого драгоценного предмета огорчила бы его наиболее. Размышления привели его к следующему: был у него перстень с печатью, смарагдовый, отделанный в золото, работы самосца Феодора, сына Телекла. Решив забросить перстень, Поликрат поступил так: снарядил пятидесятивесельный корабль, взошел на него сам и приказал отплыть в открытое море. Отойдя далеко от острова, он на глазах у всех спутников снял перстень и бросил в море, затем поплыл обратно, вернулся домой и загрустил.
42. На пятый или на шестой день после этого случилось следующее: рыбак поймал большую прекрасную рыбу и решил поднести ее в дар Поликрату. С рыбой в руках подошел он к дверям замка и объявил, что желает быть представленным самому Поликрату. Так и случилось; а вручая рыбу Поликрату, рыбак сказал: «Поймав такую рыбу, царь, я решил не нести ее на рынок, хотя и живу трудами рук своих; она показалась мне достойной тебя и твоей власти, и потому я подношу ее в дар тебе». Поликрату понравилось это приветствие, и он сказал: «Ты поступил очень хорошо, и тебе следует двойная благодарность: за речь и за подарок. Мы зовем тебя на обед». Рыбак считал это для себя большой честью и возвратился домой. Между тем слуги разрезали рыбу и в животе ее нашли перстень Поликрата. Увидев перстень, они тотчас взяли его, и с радостью понесли к Поликрату; вручая его, они рассказали, как он был найден. Поликрату пришло на мысль, что это – дело божества; потом он написал в письме все, что сделал и что с ним было, и послал письмо Амасису.
43. По прочтении письма от Поликрата Амасис понял, что человек бессилен спасти другого от предстоящего ему несчастья и что Поликрата ждет дурной конец, хотя он и пользуется постоянным счастьем: он находит даже то, что забрасывает. После этого Амасис через посла, отправленного на Самос, объявил, что он разрывает с ним дружбу; делал он это для того, чтобы самому не терзаться за друга, когда с Поликратом случится страшное несчастье.
44. На этого‑то Поликрата, во всем имевшего успех, пошли войной лакедемоняне, по приглашению тех самосцев, которые впоследствии основали колонию на Крите, Кидонию. Поликрат тайком от самосцев отправил посла к сыну Кира Камбису, который в то время набирал войско против Египта, и просил его прислать на Самос послов с просьбой о войске. Выслушав это, Камбис поспешно отправил посла на Самос к Поликрату с просьбой снарядить для него флот в Египет. Поликрат отобрал тех из граждан, которых наиболее подозревал в готовности к восстанию, и на сорока триремах отправил их в поход, причем просил Камбиса не присылать их обратно.
45. По словам одних, отправленные Поликратом самосцы не дошли до Египта, но по прибытии к Карпафу обсудили дело и порешили дальше не плыть. Другие рассказывают, что в Египет они прибыли, но бежали оттуда из‑под стражи. Когда они подплыли к Самосу, Поликрат встретил их на кораблях и дал сражение. Возвратившиеся самосцы одержали победу на море и высадились на остров; но на суше были разбиты и отплыли в Лакедемон. Наконец, некоторые передают, что прибывшие из Египта самосцы одержали победу над Поликратом, но, как мне кажется, рассказ этот неверен: им не было бы нужды звать к себе на помощь лакедемонян, если бы они одни могли одолеть Поликрата. Сверх того невероятно, чтобы возвратившиеся самосцы, будучи в небольшом числе, одолели того, у кого было множество наемников и собственных стрелков. Детей и жен тех из граждан, которые находились в его власти, он велел запереть в судохранилищах и держать их наготове с тем, чтобы, если только граждане перейдут на сторону врага, сжечь заключенных вместе с судохранилищами.
46. По прибытии в Спарту, изгнанные Поликратом самосцы явились к правителям и долго настойчиво просили их о помощи. В первый раз спартанцы отвечали, что они позабыли начало речи и не понимают конца. Во втором собрании самосцы, явившись с мешком, не говорили ничего, только заметили, что мешок нуждается в муке. Но правители возразили, что можно бы обойтись и без слова «мешок», и решили помочь им.
47. После этого лакедемоняне приготовились к войне и выступили в поход, как рассказывают самосцы, в благодарность за ту помощь, какую раньше оказали они лакедемонянам против мессенцев. Однако сами лакедемоняне говорят, что они предприняли поход не по просьбе самосцев о помощи, но из желания отмстить за похищение чаши, которую они везли для Креза, а также за похищение панциря, который египетский царь Амасис посылал им в дар. Панцирь самосцы похитили за год до похищения чаши; он был льняной, с множеством затканных изображений, украшенный золотой и хлопчатобумажной бахромой; удивительны в нем в особенности отдельные нитки: несмотря на свою тонкость, каждая нитка ткани состоит из трехсот шестидесяти ниток, причем все они ясны для глаза. Другой такой же панцирь Амасис пожертвовал святилищу Афины в Линде.
48. Коринфяне со своей стороны содействовали тому, чтобы поход против Самоса состоялся. Ибо и коринфянам за одно поколение до этого похода самосцы нанесли обиду в то самое время, когда похищена была чаша. Дело в том, что сын Кипсела Периандр послал было в Сарды к Алиатту для оскопления триста мальчиков, детей знатнейших людей с острова Керкиры. Когда коринфяне, везшие мальчиков, пристали к Самосу, и самосцы узнали, чего ради везут детей в Сарды, прежде всего научили их скрыться у алтаря Артемиды, а потом не позволили коринфянам оторвать ищущих убежища от алтаря. Так как коринфяне вовсе не давали есть детям, то самосцы устроили празднество, которое совершается у них до настоящего времени по тому же самому способу. Во все то время, пока дети в качестве ищущих убежища находились в храме, самосцы каждый раз по наступлении ночи устраивали в храме хоры девушек и юношей, которым велено было брать с собой лепешки из сесама с медом; лепешки похищались керкирскими мальчиками и поедались ими. Делалось это до тех пор, пока коринфская стража детей не удалилась и не оставила их в покое. Тогда самосцы перевезли детей назад на Керкиру.
49. Если бы по смерти Периандра установилась дружба между коринфянами и керкирянами, то коринфяне по этой причине не помогали бы так осуществлению похода на Самос. На самом деле со времени колонизации острова коринфяне и керкиряне находились между собой в непрерывных распрях, несмотря на родство по происхождению. Вот за что коринфяне злобствовали на самосцев. Периандр отобрал сыновей знатнейших керкирян и отослал их для оскопления в Сарды с целью отомстить керкирянам за их прежний злодейский поступок относительно его.
50. После того, как Периандр убил свою жену Мелиссу, с ним случилась сверх этой другая беда. От Мелиссы он имел двух сыновей, из которых одному было семнадцать, а другому восемнадцать лет от роду. Дед по матери, Прокл, тиран Эпидавра, пригласил их к себе, обходился с ними ласково, как подобало обходиться с детьми родной дочери. Отпуская и провожая мальчиков домой, он сказал им: «Знаете ли, дети, кто убил вашу мать?» Старший мальчик не обратил никакого внимания на этот вопрос, а младший, по имени Ликофрон, был так омрачен этим, что по возвращении в Коринф не говорил с отцом, как с убийцей матери, не отвечал, когда тот обращался к нему с речью, и все вопросы отца оставлял без внимания. Наконец Периандр в гневе выгнал его из дому.
51. После того Периандр расспрашивал старшего сына, о чем говорил с ними дед. Тот рассказал отцу, как ласково он принял их, но не вспомнил о том вопросе, с каким дед обратился к ним при расставании, так как тогда не обратил на него внимания. Периандр заметил на это, что дед непременно должен был сказать им что‑либо; он не переставал расспрашивать сына, пока тот не вспомнил наконец вопроса и не сообщил его отцу. Периандр отнесся к этому серьезно и, не желая выказывать ни малейшего снисхождения к изгнанному сыну, послал вестника туда, где он жил, с приказанием не принимать юношу в дом. Прогнанный оттуда, Ликофрон явился в другой дом; но, вследствие угроз Периандра и приказания закрывать перед ним двери домов, и там не был принят. Отовсюду гонимый, он пришел наконец в дом одного из своих сверстников, где его приняли как сына Периандра, хотя и со страхом.