Совершено это было, конечно, лишь после унизительного разрешения турецкого султана, к которому еще в начале декабря был отправлен для переговоров об этом советник императора Франца. 12 марта Константин отплыл на каталанских кораблях в Византию. Мурад II, победам и государственному уму которого Турция, ставшая первой европейской державой, обязана новой блестящей эпохой своей истории, умер 5 февраля 1451 года. На престол империи османов вступил его сын, могучий Могамет II, имевший всего 21 год от роду.
В том же году умер и Нерио II, герцог афинский.
Весь род греческих Аччьяйоли ограничивался в это время двумя членами, малолетним сыном Нерио Франческо и сыном герцога Антонио по имени Франко, который вел при турецком дворе в Константинополе позорную жизнь в качестве заложника и в то же время любимца султана. Вдова Нерио, Киара, дочь Никколо II Джиорджио, владетеля Кариста и номинального маркграфа бодоницского, отправила тотчас же послов к султану с просьбой отдать ей Афины, как опекунше ее сына. При помощи больших затрат ей удалось добиться этого. Под крепкой охраной султана она могла бы спокойно окончить свои дни в Пропилеях, если бы она не сделалась жертвой безумной страсти, повлекшей за собой трагическую гибель дома Аччьяйоли и всего герцогства Афинского.
Красивая и еще молодая женщина воспылала вдруг любовью к венецианскому дворянину Бартоломмео Контарини, отец которого Приамо был кастелляном Навплии[747]. Так как Контарини был уже женат на дочери одного венецианского сенатора, то влюбленные стали искать способов устранить это препятствие, мешавшее их браку. Киара хотела возвести венецианца на афинский престол, сделав его своим законным супругом; она и довела его до преступления[748].
Ослепленный любовник отправился в Венецию, где жила его жена, отравил ее и, возвратившись в Афины, женился на герцогине. К чести латинского митрополита в Афинах надо заметить, что он не знал о злодеянии Контарини. Архиепископом был тогда, кажется, Николай Протимо, из эвбейских Протимо, родственников Аччьяйоли. Он принимал в это время участие в редактировании ассизов Романии, которые Венецианская синьория вручила в 1421 году негропонтскому байльи и комиссии эвбейцев. На основании тамошних и венецианских рукописей ассизов было составлено уложение, признанное в 1452 году сенатом республики[749]..
Между тем надменность Контарини оскорбляла афинян, и приверженцы дома Аччьяйоли не без основания опасались нового преступления со стороны дерзкого авантюриста, которому мешал еще юный Франческо, наследник Нерио. Когда они пожаловались на него султану, узурпатор попытался успокоить его и афинян, торжественно заявив, что он предполагает быть опекуном законного герцога афинского лишь до его совершеннолетия. Так как уверения эти не успокоили недовольных афинян, то он сам отправился с мальчиком в Адрианополь оправдаться перед султаном и — как он надеялся — получить его утверждение в звании опекуна. При турецком дворе он встретился с Франко, сыном Антонио, который ждал лишь удобного случая, чтобы самому захватить власть в Афинах. Такой случай представился теперь. Могамет II совсем не собирался предоставить Аттику венецианцам, которые водворились летом 1451 года на острове Эгине на основании договора с Каопеной и духовного завещания Антонелло, умершего бездетным. Сами эгинеты с радостью вручили свой остров республике.
Султан назначил Франко герцогом афинским; народ принял его со всякими почестями. Он водворился в Акрополе, захватил здесь тотчас же герцогиню Киару и приказал отвезти ее в мегарский замок. Это было в 1455 году. Эта жалкая трагедия преступных вожделений и борьбы ничтожных людишек из-за мимолетного пребывания на троне тянулась в Афинах в то время, как на берегах Босфора уже свершилось роковое падение. 29 мая 1453 года Константинополь был взят Могаметом II, и последний Константин обрел геройскую смерть на развалинах Византии.
Покорение великого города, именем и характером которого в течение целого тысячелетия была отмечена история Востока, города, который был связующим звеном между античной образованностью и христианством, давая опору и единство греческой церкви, было последним актом порабощения эллинской половины древнеримской империи. Отрезанная от латино-германской Европы, она погрузилась теперь в турецкое варварство. Громадный опыт воссоединить греческий Восток с Западом, начатый Европой еще в эпоху крестовых походов, имел одно следствие: он раздробил империю Константина на части, чтобы тем легче сделать ее добычей османов. Восток, процветавший при эллинах, римлянах, византийцах, стал под игом турецкого владычества кладбищем своей былой культуры.
Европейские государства, раздробленные, ослабленные и поглощенные династическими усобицами, были — не считая немногих бесплодных попыток — пассивными зрителями дальновидных успехов, а затем и полного торжества османских победителей. Потрясающая гибель Константинополя вызвала лишь пустые ламентации западных гуманистов да безответные призывы папы начать новый крестовый поход. Всякое злоключение, большое и малое, заставляет людей, потерпевших от него, исследовать его причины и, не признавая за собой вины, взваливать ее на чужие плечи; и греки также смотрели на падение своей столицы, как на кару, ниспосланную Господом Богом на Палеологов за унию. А папа и вместе с ним весь Запад, пылающий ненавистью к грекам, утверждали, что эта страшная катастрофа — заслуженное наказание за схизму[750].
Злополучный историк Франца, стараясь длинными рассуждениями опровергнуть эти мнения, находит под конец утешение в пророческом предсказании. Ибо, как некогда царство ассириян разрушено было вавилонянами, вавилонское — персами, персидское — македонянами, македонское — римлянами и, наконец, римское — османами, так погибнет в свое время и царство последних. Но вычисления его, или, вернее, астролога Стефана Александрийского, по которым государству султанов суждено существовать 365 лет, не оказались верными. Владычество османов в Константинополе длится уже 435 лет; в наши дни оно дошло почти до того же разложения, в каком была греческая империя при последних Палеологах, и час его падения будет, может быть, началом новой эры в жизни человечества.
2. Утверждение трона султанов в Константинополе подействовало уничтожающим образом на Венецию и на франкских и греческих государей Балканского полуострова и Архипелага. Тщетно старался красноречивый дож Франческо Фоскари возбудить совет и склонить его к геройскому решению — восстановить оружием честь Венеции. Испуганные торгаши предпочли отправить к султану послов, признавая таким образом совершившийся факт, и заключить с Могаметом II унизительный договор, лишь бы спасти торговые привилегии, фактории и колонии республики. Деспоты пелопоннесские Фома и Димитрий, не посмевшие после смерти брата принять императорский титул, купили у султана последнюю отсрочку своего владычества в Мизитре и Патрасе. Даже теперь эти тираны не вспомнили о клятве любить друг друга по-братски, которую некогда дали своей благочестивой матери Ирине, своему брату императору Константину и византийскому сенату; они враждовали между собой и с бесстыдной надменностью притесняли своих подданных. Франца, ставший после падения Константинополя министром Фомы, оставил подробное описание их усобиц; это одна из печальнейших страниц в истории Пелопоннеса.
Но в 1453 году здесь восстали против них албанцы, единственное племя Морей, сохранившее любовь к бранной жизни и свободе. Собравшись в числе тридцати тысяч воинов под предводительством Петра Буа, а затем честолюбивого греческого архонта Мануила Кантакузена, они попытались сделать то, чего добились в Албании их соплеменники, герои Георгий Балис, Иоанн Спата, Арианит и великий Скандербег, а именно основать на полуострове независимое государство скипетаров. Предлагая Венеции признать ее верховенство, они просили ее защиты. Боясь за свои владения Модон и Корон и подозревая, что генуэзцы или каталанцы могут овладеть Мореей, синьория отправила в июле 1454 года к деспотам Фоме и Димитрию Ветторе Капелло, возложив на него поручение передать им соболезнование Венеции по случаю гибели императора и Константинополя и склонить их к миру с албанцами. Затем Капелло отправился также к главам восставших племен[751]. Но посредничество его не увенчалось успехом. Осажденные в Патрасе и Спарте Палеологи призвали даже на помощь турок, и паше Турахану после кровавых столкновений удалось принудить албанцев подчиниться на легких условиях.
Герцогом афинским был в это время Франко — турецкий вассал. Страх и ненависть довела его до злодеяния, которое повлекло за собой его падение. По его приказанию герцогиня Киара была умерщвлена в мегарском замке, как утверждает Халкокондила, за преступные сношения с вышеупомянутым венецианцем Контарини. Боясь притязаний последнего на герцогство, он рассчитывал оградить себя от него посредством убийства его жены. Контарини оставался — или был задержан — с малолетним сыном Нерио II при адрианопольском дворе; теперь он выступил обвинителем Франко, которому сам проложил путь в Афины своими преступлениями.
Могамету II наконец опротивели интриги этих авантюристов, и он приказал сыну Турахана обратить герцогство Афинское в турецкую провинцию. Страшный голод свирепствовал в это время в Элладе, и умы суеверного народа были поражены появлением кометы. Омер-паша вторгся в Аттику, опустошая страну и угоняя в рабство жителей. В округе афинской было разрушено целое местечко Сеполия — древний демос Сипалет, вблизи Академии и башни Тимона[752]. Была среди афинян партия, которая из ненависти к франкам радовалась вторжению османов, называя их своими освободителями и питая тайную надежду, что турецкое владычество обеспечит им не только полную сохранность, но и восстановление всех бывших прав и владений греческой церкви