сандра, как сына греческой музы, и посвятил ему одну оду, написанную в стиле христианских гимнов к Деве Марии.
Так трагически окончила афинская ветвь Аччьяйоли из дома знаменитого сенешаля. Есть предание, будто в Афинах долго спустя жили еще захудалые отпрыски герцогского рода. Французский консул Фовель показывал путешественнику Пуквиллю одного погонщика ослов, говоря, что это потомок Нерио.
Если Парфенон не был еще в 1458 году сделан главной мечетью турецких Афин, то это было, вероятно, сделано в 1460 году по приказанию разгневанного султана.
Великолепному храму Афины-Паллады пришлось претерпеть вторую историческую метаморфозу. Как девять веков тому назад христиане уничтожили алтарь и священное изображение Партенос, так теперь разрушили алтарь Святой Девы представители той второй семитической религии, которая давно уже водрузила стяг Магометов на храме Иерусалимском и недавно — на куполе Святой Софии. Афинский храм Девы Марии стал мечетью. Алтарь и иконостас исчезли, христианская живопись замазана известью. В глубине храма поставлен минбар, магометанский налой, и устроена обращенная к священной Мекке ниша, михраб. Вскоре над юго-западным углом храма, где некогда была сокровищница Паллады, вырос стройный минарет, более высокий, чем бронзовая Афина в древности и франкская башня в Средние века, и отовсюду видный — символ турецкого владычества. По ступенькам из античных камней стал с этих пор каждый день подыматься на вершину минарета муэдзин, чтобы взывать над погруженным в глухое безмолвие рабства городом Солона и Платона, что нет Бога, кроме Бога, и Магомет его пророк.
Парфенон был первоначально святилищем языческой религии в ее высшей духовной форме; затем он служил по очереди храмом для двух великих религиозных форм, в которых нашло себе выражение христианство; наконец, он стал мечетью, молельней последователей религии Магомета, распространившей свое господство на страны и народы Азии, Африки и Восточной Европы. Ни в базилике Св. Петра в Риме, ни в Айя-Софии, ни вообще в каком бы то ни было храме на земле не возносили в разные времена люди столь различных нравов, культур, рас, эпох, языков своих молитв все тому же многоименному, но вечно единому неизвестному Богу, как здесь, в святилище Афины-Паллады. К чарам искусства и благородству древности, запечатленным на чудном здании, это обстоятельство присоединяет также культурно-историческую святость. Великолепный храм является для нас многообразным воплощением вечно меняющейся земной жизни. Парфенон стал символом метаморфоз не только в Афинах и Греции, но и в значительной части всего человечества.
Глава XXVIII
Европейские государства и монархия османов. — Афины под владычеством турок. — Борьба Венеции с турками. — Гибель ее греческих колоний. — Высший расцвет могущества султанов. — Запад отрекается от Греции. — Афины погружаются в тьму забвения и неподвижности. — Гуманистская наука и Афины. — Французские иезуиты и капуцины как основатели топографического изучения города. — Бабин, Гилье, Спои и Велер. — Венецианцы под предводительством Морозини завоевывают Афины. — Разрушение Парфенона. — Исследование афинских древностей англичанами. — Филэллинизм Запада. — Освобождение Греции. — Афины, столица греческого королевства
1. Наши читатели, вероятно, расстались бы в весьма пессимистическом настроении с историей Афин, если бы им пришлось остановиться в своих меланхолических размышлениях на том моменте, когда славный город, порабощенный османами, сменил совсем не позорное для него владычество франков на самый низкий уровень исторического существования, какой можно себе представить. Часто грозила ему совершенная гибель, но он, к счастью, переживал катастрофу, и таким образом благороднейший город мира не исчез с лица земли. Читателю не придется теперь отыскивать пустырь, заросший дроком и асфоделями, как те места, на которых некогда блистали великолепием Эфес и Милет; он увидит не жалкие остатки Афин в виде пары разбитых колонн на Акрополе да нескольких развалин у Илисса: он может в наши дни найти в городе Перикла расцветающую столицу королевства свободных эллинов. Поэтому он не будет иметь ничего против краткого обзора истории Афин от турецкого завоевания до их освобождения.
После падения Константинополя и покорения Греции Могаметом II, — что, в сущности, было гибелью античного мира в Европе, — враждебные отношения Востока и Запада приняли наиболее ужасающую форму, какую они когда-либо имели в истории.
Современный восточный вопрос выступил впервые в виде удручающего факта, а именно в виде преобладания Восточной Европы; это преобладание покоилось на военном могуществе магометанского народа, который не проносился ураганом над побежденными землями, подобно монголам, но обладал в высокой степени способностью сплотиться в большое, долговечное политическое целое. На развалинах Византийской империи и на могилах некогда процветавших культурных народов турецкий султан основал обширную магометанскую монархию. Возникнув вследствие завоевания и черпая жизнеспособность лишь в непрестанных войнах, она необходимо должна была следовать постоянному стремлению на Запад. Не только политическому строю Европы, но всему христианскому миру и западноевропейскому просвещению грозила крайняя опасность. Перворазрядное военное могущество давало Константинополю возможность захватить владычество над тремя частями света; воспрепятствовать этому стало с этих пор важнейшей задачей христианского Запада. Практический век оказался неспособным к религиозному энтузиазму крестовых походов; последние могли лишь обратиться в простые войны с турками, но состояние морально разложившейся римской церкви и государств европейского Запада, потерявшего способность воодушевляться высокими решениями и раздираемого династическими распрями, не давало сплотиться необходимым для такой борьбы союзам держав.
Папе первому, как главе христианской республики, приходилось считаться с громадными опасностями, какими грозило церкви падение Константинополя. Многовековые усилия римской курии подчинить своему влиянию эллинский Восток заканчивались этой катастрофой; но полумесяц мог быть перенесен еще далее, в сердце Европы, в самую Италию. Отчаянное положение папства перед лицом восточного или турецкого вопроса нашло себе выражение в трех моментах в жизни папы Пия II: во-первых, в его горячем увещании, обращенном к султану Могамету, принять христианство и править Восточной империей в качестве законного преемника Константина; во-вторых, в его бесплодном мантуанском конгрессе, и в-третьих, в его смерти в Анконе, запечатленной тоскливым разочарованием в том, что было целью его жизни — в крестовом походе для освобождения Греции.
С момента падения Эллады история греков раздваивается: одна половина идет в их порабощенном отечестве, другая — в изгнании. Подобно евреям после падения Иерусалима, они стали массами выселяться в чужие страны. Запад принимал их гостеприимно; их военные служили в европейских войсках в качестве страдиотов[764]. Их духовная аристократия находила убежище в столицах, в учебных заведениях Италии, снова перенося сюда греческую литературу. Подобно своим предкам в Древнем Риме, эти скитающиеся греки положили в образованном обществе Запада начало новой эпохе филэллинизма, который впоследствии был одним из важнейших нравственных стимулов освобождения Греции. Трудами Виссариона, Халкокондилы, Ласкариса, Аргиропуло, Газы и других созданы были в Италии великие рассадники новейшей образованности Европы. Влияние эллинской литературы на духовную жизнь Запада несомненно, но оно относится к более позднему времени и далеко не было глубоко, как утверждают современные греки. Источники итальянского гуманизма и всего духовного переворота Запада не были заимствованы извне; они коренились в латинской литературе и в работе мысли, совершавшейся в Западной церкви и школе. Данте, Петрарка и Боккаччо обязаны своим величием не мимолетному соприкосновению с эллинизмом, а Помпоний Лет не знал ни слова по-гречески. Оба великих культурных мира, эллинский и латинский, были слишком отдалены друг от друга многовековым отчуждением, чтобы их воссоединение совершилось так легко и скоро.
Пока в Европе совершался трудный процесс усвоения античной науки, иго турецкого варварства тяготело над превращенной в пустыню Грецией. Если истребление алчных архонтских родов османами являлось в данный момент скорее благодеянием, чем потерей для эллинского народа, то он вместе с этим исчезновением высших классов, с выселением за границу всего сильного и интеллигентного лишался всех элементов, питающих национальное самосознание. В нивелированной Греции осталась лишь однообразная масса рабов.
Но благодаря мечу янычар она была хоть избавлена от анархии. Освобождение несчастной страны от ее крупных и мелких тиранов было для нее истинным возрождением. В продолжение многих веков она была жертвой разбойничьих набегов, династических раздоров и войн, истерзавших ее до такой степени, что покой могилы она предпочитала этим мучениям. К тому же правление турок оказалось менее тяжелым, чем ожидали эллины. Магометанское завоевание не повлекло за собой появления в стране азиатских орд. Новая монархия преемников Османа, зародышем которой был кочевой шатер на берегах Оксуса, достойна удивления уже потому, что она покоилась не на грубой силе большого племени, но на династии великих государей, на военной касте, на заимствованной у сельджуков военно-феодальной системе и, наконец, на религиозном кодексе. Базисом страшного турецкого могущества было, во-первых, как и в Риме при самодержавных цезарях, слияние государства с дворцом владыки, все подданные которого являлись его рабами, и во-вторых, организация постоянного войска янычар.
Овладев наследием первого и последнего из Константинов, султан подчинил разнообразные провинции однообразному управлению пашей или наместников, которые собирали дань и посредством строгости и жестокости приучали презренную райю к покорности. Но даже самый беспощадный тиран, не имея возможности стереть с лица земли порабощенные народы, вынужден предоставить им некоторые права, с которыми — как с собственностью, семьей, общественным строем и религией — неразрывно связано существование личности и народа. Туркам приходилось тем более щадить эллинов, что последние представляли собой целый народ античной культуры, превосходивший их численностью. Правда, греки были лишены всех политических прав; их государство исчезло. Но общины остались. Султан считался хозяином всякой земельной собственности, и повсюду лучшие поместья перешли к турецкому военному дворянству, тимориотам; но грекам, для которых военная служба была недоступна, оставались — вместе с земельными владениями — еще море и связанный с ним промысел — торговля.