и мили от города и в четверти мили от Гиметтоса, а также в садах Апелокипи — старом Алопеке.
Столь же неточно определялось и место Ликея Аристотеля. Под этим названием Парижский Аноним обозначил объект, находящийся под мраморными солнечными часами на скальной стене над театром. Он указывает это место посредством двух колонн над гротом («Панагия Хрисоспелиотисса»), а Венский Аноним — Дидаскалион Аристотеля, как он называет Аикей, под теми же колоннами, в которых в XV в. видели руины театра Диониса. В полном противоречии с этим находится «студия Аристотеля», которую показывали Кириаку у остатков акведука Адриана.
Зал стоиков и школа эпикурейцев, как считалось, находились в больших роскошных постройках на Акрополе, однако неясно, в какой именно части Пропилеев они располагались, или же под ними имелся в виду Эрехтейон. Дело в том, что оба эти названия упоминались столь же редко, как и Парфенон. На том же Ακροполе помещали и малый Дидаскалион, считая его основанной Пифагором музыкальной школой, тогда как это, по-видимому, был храм Ники.
Знаменитые школы киников и трагиков помещали в неких неопределенных местах к западу от Акрополя, дальше, чем Дидаскалион Сократа, а башня Ветров, которую считали и храмом, и усыпальницей этого великого философа и даже именовали школой Сократа. Еврипид не оставил следов; Демосфен жив в монументе Лисикрата, риторам помельче отведен храм, в котором они выступали с надгробными речами в честь победителей в панкратионе и олимпийских чемпионов. В этом Бомосе Людвиг Рос, согласно указанию Анонима, поместил храм Ареса, или так называемый храм Тесея. Это место у греческого градоописателя напомнило мне фразу из «Достопримечательностей Рима» о том, что «Templum Martis, ubi elegebantur Consules in kalendas Julias, et moranbantur, usque in kalendas Januarius», и на нем торжествующие победители-римляне прибили отрубленные носы кораблей карфагенян.
В Афинах не найти следов монументов и других великих имен. Так, в городе не оставили следа последние софисты и философы-неоплатоники, а также их аудитории; Герод Аттик, Проаресий, Гимерий и Приск, Прокл и другие, которые вплоть до конца V в. н. э. давали Афинам право считаться городом-университетом. Не сохранилось следов Панафиней, Элевсинских мистерий и древних празднеств в честь Афины, равно как и музыкальных состязаний, Пникса и народных собраний и публичного суда. Лишь Ареопаг удержал былую славу и упоминается в связи со святым Дионисием Ареопагитом. Мы располагаем лишь фрагментом и поэтому не можем представить общую картину, созданную автором описания. Однако, судя по сохранившемуся фрагменту, можно смело сказать, что описатель афинских руин мог не слишком многое прибавить к сказанному.
Мне представлялось весьма заманчивым сопоставить топографические фрагменты Афин с достопримечательностями Рима, и именно в этом я и видел свою задачу. Представляют ли все прочие мелкие детали, относящиеся к топографическим подробностям Рима, интерес для исследователя топографии Афин, решит он сам, как и оценит по достоинству упомянутые фрагменты описа-ния Афин. Важнее было бы отметить, существуют ли какие-либо промежуточные тексты между этими фрагментами и Павсанием. На сегодняшний день таковых не выявлено.
Ландшафты Афин
Утром 23 апреля мы, в обществе приветливых и дружелюбных людей, решили отправиться из Афин в Чазию, чтобы осмотреть крепость Филе и познакомиться с Парнасом. Мы еще раз полюбовались величественным зрелищем, открывающимся с вершины Акрополя, когда лучи нового дня скользят по его крутым скальным уступам и заполняют розоватым утренним светом древний мраморный храм на его вершине. Утренний свет здесь действительно розовый и невольно напоминает розовоперстую Эос[814]. Гомера. Она разливает над горизонтом сияние, нежное, как цветы крокусов, и из его пурпурных лучей веером расходится нежный свет. Когда Гвидо Рени[815] впервые увидел это чудо Аттики, он придал своей Авроре и другим богам света именно этот чарующий колорит.
Я был весьма удивлен, увидев перед дверьми гостиницы троих жандармов. Неподалеку мирно отдыхали их кони. Они стояли на удивление спокойно и почти неподвижно, словно статуи, но — никоим образом не столь идеальные, как фигуры всадников на фризе Парфенона. Нам сказали, что местная полиция отрядила их для нашего сопровождения. Такое сопровождение путешественников было заведено после трагической гибели возле Марафона одного несчастного англичанина — гибели, которая разнесла по всему свету дурную славу о недостаточной безопасности в окрестностях Афин. Подобная предусмотрительность заслуживала одобрения, но сама мысль о том, что по дивным землям Аттики нас будут сопровождать жандармы, показалась нам настолько нелепой, что мы поблагодарили их и отослали. Нас еще более поддерживал тот факт, что здесь на протяжении многих лет не слышно ни единого случая грабежей, и к чести страны можно признать, что сегодня здесь всюду можно разъезжать, «имея в кармане золото».
Это отважное решение подарило нам время и возможность полюбоваться просыпающимися Афинами. Конечно, панорама города предлагает взору куда меньше интересного, чем просыпающийся Рим, Неаполь, Лондон и Париж, но никакое другое знаменитое место во всем мире не может сравниться с Афинами их строгой торжественностью. Нигде я утром не испытывал подобного чувства, когда рано поутру открываются убогие лавки на улице Гермеса, когда несколько любителей кофе рассаживаются за столиками перед кафе, спрашивают свежие газеты и уличные листки, а по дворцовой площади с грохотом прокатываются десять — двенадцать фиакров. Неоднократно воспетая нами карета все не появляется; наконец она показывается со стороны Стадионной улицы и тащится через площадь. В ней восседает какой-то узурпатор наших прав, и извозчик с бронзовым лицом проплывает мимо, не обращая внимания на наши приветствия и поклоны. Мы сами были виноваты в оскорблении «graeca fides» (греческой веры), поскольку не позаботились о том, чтобы нанять этого человека, как это принято в Афинах, да и во многих местах Италии, где для этого существует старинный институт вентурини. Так мы потеряли добрый час дорогого времени и лишь в семь часов смогли сесть в следующий экипаж.
Мы направились в новый квартал Афин, возведенный вокруг королевского дворца у Ликабеттоса, где воздух свеж и приятен, тогда как непрактично спланированные оттоновские[816] Афины занимают весь спуск с северной стороны Акрополя, к сожалению, навсегда скрыв под собой обширные районы античного города. Было бы куда лучше расположить новые Афины на Аикабеттосе или, если желательно было разместить их в более низком месте, следовало, например, предпочесть южную сторону подножия Акрополя, овеваемого морским ветром, где некогда находился старый город (άστυ) Афин. С красивой площади стадиона мы попали на площадь Согласия. Здесь, собственно говоря, оканчиваются цивилизованные Афины, Афины-город, и начинаются скромные предместья и пригородные районы, раскинувшиеся на достаточно открытом ландшафте. Отсюда дороги ведут в Патисию, в Мениди, в Чазию и далее влево, к Элевсину[817]. Мы дали самой оживленной проселочной дороге имя Чазии; она вела прямиком в Филе.
С левой стороны расположен Колонос; так именуются сегодня два небольших скальных холма, положение которых и дало название этому античному демосу, где некогда находились святилища и храмы Посейдона Гиппиоса, Прометея, Тесея[818], Эдипа и Эвменид[819]. В этом местечке родился Софокл[820]. «Покрыты лозой, лавром и оливой // И соловьиным пением звенят», — так описывает Антигона трагедии, проходившие в Колоносе. Сегодня подобные действа устраиваются в соседних садах и масличных рощах у подножия холма, а не на его голой вершине.
Под небольшим одиноким кипарисом видны два мраморных надгробия. О, как живописно это классическое место погребения, насколько превосходит оно даже самые прекрасные уголки на кладбищах Запада, даже пирамиду Гая Цестия[821] в Риме! На земле Софокла, на этой трагической арене, где Эдип в глубокой скорби сидит в роще Эвменид в Аиде, у врат великих Афин покоятся двое знаменитых ученых, представителей некогда славной науки, которая живет своей особой, таинственной жизнью на руинах былого величия Афин. Эти счастливцы — немец и француз, Готфрид Мюллер и Шарль Ленорман. Оба они скончались в Афинах; один — 1840 г., а другой — в 1859 г. На надгробии Ленормана начертаны греческие стихи, гласящие, что народ афинский здесь, в Колоносе, похоронил его сердце. Сердце Готфрида Мюллера, пожалуй, даже с большим правом покоится в земле Афин, чем сердце Ленормана — друга знаменитого Шампольона. Какой немец не остановится здесь в глубоком раздумье о том, что кровавая смерть принесла нашему Винкельману заурядную могилу в Триесте, а не место в Римском Пантеоне.
Платон[822] прогуливался и беседовал здесь с Софоклом, ибо неподалеку от Колоноса расположена Академия. Душу путника невольно электризует атмосфера, в которой ему, словно въяве, предстают образы идеалистов Греции, приветствующие его в уютной домашней обстановке. И все это происходит на земле Афин. На этой земле великий Рим поглотил космополитический дух личности. События и мировые связи здесь куда значимее, чем историческая индивидуальность. Но в тесном и ограниченном мире Афин значимым становится даже самое скромное, и величие человека проявляется в его собственном идеальном Я. Здесь все совершается словно на собрании богов. Все, что я лишь собирался высказать; уже выражено в знаменитой «Афинской школе», написанной Рафаэлем в Ватикане. Я часто спрашиваю себя, какое ощущение — блаженство или скорбь — более приметно выражено в современных афинянах, продолжающих совершать свой земной путь на руинах Древнего мира, от коего современных людей отделяет пропасть. Древний мир, где одна великая цивилизация сменяла другую. И это жизнелюбие — вовсе не их вина.