Турки в Греции! Это — понятия, которые лишь с глубокой скорбью могут соседствовать друг с другом и, однако, турки разрушили здесь куда меньше, чем римляне, германцы, славяне и латиняне. Могамет II взял Афины под свою властную руку и поблагодарил своего пашу, завоевателя Афин, за то, что тот ввел его во владение столь прекрасным городом. В отличие от горячих арабов в других странах Южной Европы турки оставили в Греции весьма мало значительных монументов своего долгого владычества, а поскольку они не спешили с возведением оных, им не приходилось использовать для новых подстроек материалы для новых сооружений. Я охотно повторяю слова, которые сказал мне один образованный левантинец, француз по происхождению, капитан нашего судна на пути в Пирей: «Les Turcs en Grece n’ont rien demoli, rien restaure, rien cree»[847]. Точно так же не одни они виновники того, что Парфенон сегодня имеет тот вид, который мы видим. Виной тому — венецианцы и их немецкие наемники, а также Элгин. Именно им афиняне обязаны тем, что это чудо античного мира дошло до нас в виде печальной груды развалин.
Мы приближаемся к окрестностям Агалеоса и живописному холмистому ландшафту, поросшему оливковыми рощами и древними виноградными лозами. Нас ждут богатые пастбища и нивы, которые противоречат широко известной поговорке Фукидида[848] о скудости земель Аттики. Небольшие деревушки разбросаны слева и справа по сторонам дороги. Это и Каматеро, и Лиозия, и крупное селение Миниги. Этот район в древности принадлежал демосу Ахарна. Нам многое говорят имена Софокла, Платона и, разумеется, Аристофана — уроженца этих мест.
Здесь находится перевал, ведущий в Агалеос, и вдалеке сияет голубая вершина Киферона, а еще дальше — море. Прямо перед нами возносится в небо окутанный облаками Парнас. Во времена богов-парнасцев на его вершине, предположительно — в гарме, высилась бронзовая статуя Зевса Парнефиоса. У подножия Парнаса раскинулась обширная равнина, живописно перемежающаяся небольшими группами пиний и масличных деревьев. Собственно говоря, Каливия, как именовалась одна из здешних деревушек, — это не название в собственном смысле слова, а по-гречески понятие, обозначающее небольшой хутор при крупной деревне. Горные ручьи, стекающие с Парнаса по специально проложенным каналам, орошают поля и луга, покрытые свежей зеленью.
Отсюда путь ведет нас в горы, на Парнас, так что проехать здесь практически невозможно. Нас особенно поразило одно ущелье, по дну которого протекает ручей. Женщины стирали в нем белье. Дети чужеземной наружности, надо полагать — албанцы, с любопытством глядели на дорогу. Мы двинулись пешком по этой живописной глуши и, оглянувшись, бросили прощальный взгляд на далекий Акрополь и равнину Афин, а затем спустились с перевала вниз и направились к Парнасу. Здесь царило дикое горное уединение, словно на краю света. Дорогу нам то и дело переползали черепахи: они — коренные жители Аттики. Древняя Эгина чеканила на своих монетах изображение черепахи. Этих животных во множестве собирают на греческом побережье, и корабли доставляют этих существ в Бари, где их продают в гавани и где можно увидеть черепах самых разных видов. Во времена Павсания склоны Парнаса еще изобиловали дикими кабанами и медведями, а сегодня здесь нередко встречаются только дикие кошки.
Чазия, издали выглядящая черной каменной гаванью, возникла перед нами на равнине под сенью величественных горных вершин, к которым ведет перевал из Филе. Эта деревушка, новое название которой широко известно в Греции, — самая большая во всей Аттике. Ее немощеные улицы покрыты грязью, дома, стоящие прямо на земле, возведены из известняка. Внутренние дворы также немощеные, и на них, по здешнему обычаю, выходят все окна. На каждом шагу встречаются цистерны и широкие террасы. Ни единого знака стремления хоть как-то украсить свои жилища или домашний быт не видно в этом бедном селении. Увы, так убого и примитивно живут древнейшие обитатели Аттики, следы поселений которых встречаются еще в фундаментах скальных камер на афинских холмах.
Внезапно я заметил маленькую купольную церковь, под навесом портала которого был изображен Агиос Петрос (греч. святой Петр), держащий в руках некое здание. Кое-где на фасаде красовались круглые сюжетные изображения, выложенные из цветной мозаики. За церковью находилось кладбище, на коем не было никакой другой зелени, кроме старых корявых оливковых деревьев да одного-единственного маленького кипариса. На маленьких надгробных холмиках росли розмарины и белые лилии. Роль надгробий выполняли массивные камни причудливых форм, но без надписей. Рядом с ними лежали разбитые кружки и черепки сосудов с остатками углей. Возможно, здесь было в обычае зажигать уголь в качестве жертвы усопшему. На раскопках дворца в Микенах также были найдены в большом количестве черепки глиняных сосудов. Даже в наши дни в Греции еще существует обычай бросать наполненные водой кружки и сосуды на могилы усопших.
Чазия, как и почти все деревни Аттики, населена албанцами. Этот воинственный народ поселился на землях Греции в XIV в., будучи оттеснен туда турками. Албанцы появились здесь в январе 1688 г., после отступления венецианцев, а затем еще раз в 1770 г., после подавлении восстания, инспирированного русскими властями. С тех пор албанцы стали здесь крестьянами и поденными рабочими, трудолюбивыми илотами[849] новой Греции, отличающимися от коренных греков по расовому типу, языку и облику. Мне говорили о них в Афинах, где они заселяют целый беднейший квартал Плака под Акрополем, что это — народ трудолюбивый, терпеливый, но вялый и инертный. В большинстве своем хлебопашцы, они — закоренелые враги лесоводства. В Чазии они кормятся в основном за счет торговли дровами и углем, а их женщины — искусные вышивальщицы. Мы узнали об этом, побывав в доме владельца небольшой локанды[850], где мы остановились немного отдохнуть. Здесь мы уселись в просторной комнате, в которой не было вообще никакой мебели, за исключением деревянного сундука и нескольких полок на стенах для разной утвари. Женщины и дети сидели прямо на полу, скорчившись, у низенького очага. Они тотчас предложили нам купить у них красивые одежды, вышитые золотом и шелком, и эти сверкающие вещи хранились в полутемной комнате, словно легендарные сокровища из восточных сказок.
В роли нашего провожатого в замок Филе выступил некий хорофилакс. Так называется местный жандарм — молодой мужчина в особой униформе и красных башмаках с загнутыми кверху носками. Такую странную обувь носят на всем Востоке; она представляет собой плод многовекового развития азиатских сандалий, изображения которых встречаются на фигурах, запечатленных на античных греческих и малоазийских рельефах, например, на монументах Гарпий Ксанфа[851]. Наш провожатый шел в своей поистине ликийской обуви с легкостью вестника-Гермеса, а мы следовали за ним вдоль края пропасти, по берегу журчащего лесного ручейка, берега которого густо поросли олеандрами, лаврами и миртовыми кустарниками. На горных склонах мы увидели конические кровли хижин влахов, кочующих со своими стадами овец по всей Аттике. Их свирепые овчарки столь же бдительны, как и собаки пастухов римской Кампании, и путника, бредущего по горным тропам Аттики, невольно охватывает страх, стоит ему только услышать отдаленный лай этих овчарок-церберов, приближающихся к нему.
На самом краю грозной пропасти стоит монастырь; мы вскарабкались к нему по горным тропам, вьющимся под сенью благоуханных сосновых рощ. Греческая флора во многом схожа с флорой Южной Италии, но при этом она носит более южный, восточный и, так сказать, благородный характер. Так, например, в Италии я никогда не видел пышных зарослей вереска, мастичных деревьев и арбутаз (арбузье). Только пинии (Pinus Pinea) там, в Италии, более величественны, чем в Аттике, и здесь, в Пентеликоне, я встречал всего несколько их экземпляров. Более внушительные леса пиний есть в окрестностях Марафона, в Эвбее[852] и особенно на равнине Олимпии и в Пиргосе, что на полуострове Пелопоннес. Как пишет Теодор фон Хельдрейх в своем труде «Полезные растения Греции», самым распространенным видом пинии в Аттике является алеппская сосна, не образующая столь же густой кроны, как ее итальянский собрат, имеет от корня до макушки ветки, сплошь покрытые тонкими маленькими иглами. Она дает превосходную древесину, идущую как на стройматериалы, так и на дрова. Из нее делают древесный уголь и смолу ('ρητίνη). На пути нам встретилось немало стволов с зарубками, сделанными топором. В этих-то глубоких ранах дерева и скапливается смола. Она применяется в качестве вкусовой добавки к вину, любимому и популярному в Греции κρασί ρηταίνάο. Этот обычай восходит к античным временам; и хотя Гомер не упоминает о нем, этот рецепт знали Плутарх[853] и Плиний[854]. Возможно, обычай изображать тирс[855] с сосновой шишкой в качестве символа Диониса неким образом связан с этим вином, в которое добавляли смолу.
Я уже упоминал об одном труде, посвященном природе Греции; кроме него я могу назвать вам еще целый ряд трудов этого же автора, например, «La Faune de Grece»[856] Наш земляк с давних пор живет в Афинах, где занимает пост директора Ботанического сада. Однажды я зашел к нему в гости, преисполнен всем, что затронуло мою душу на Акрополе, когда я любовался нежными растениями и цветами, вырастающими там прямо из белой как снег земли. Англичанин Ричард Дикти в 1855 г. опубликовал книгу «Flora of the Colosseum of Rome»