Валериан принужден был даже обратиться с воззванием к городам, утратившим за мирное время воинственность, приглашая горожан заводить милиции и строить укрепления. Таким образом была возведена стена на перешейке и возобновлены стены в Афинах, со времен Суллы превращенные в развалины и запущенные[15]. Так как при сооружении новой Адриановой части города старая восточная стена была снесена совсем, то можно усомниться в том, чтобы укрепления Валериана охватили всю тогдашнюю площадь города[16].
После гибели этого императора во время персидской войны новые полчища готов и славян с 256 года неоднократно вторгаются в Малую Азию и разгромляют там эллинскую культуру. Тамошние города были тогда же окончательно опустошены либо погребены под пеплом. Трапезунд, Никея, Пруза, Апамея, Илион, Никомедия пали, и факел нового Герострата — гота — навсегда уничтожил чудное творение искусства в греческой Азии — храм Артемиды в Эфесе.
Но пока ни единое из вторжений варваров не захватывало собственно Греции. Случилось это лишь после третьего из морских их набегов. В 267 году готы и герулы вознамерились на 500 босфорских судах открыть себе доступ через Черное море к Геллеспонту. Блестящая морская победа, одержанная над варварами римским адмиралом Венерианом, оказалась бесплодной, ибо варвары набросились на Византию и Хризополис, разграбили Кизик, остальное побережье Азии и островов Архипелага (Ионических). Затем они поплыли дальше и высадились в Древней Греции[17] Города Аргос и Коринф подверглись нападению и грабежу. С Пирея эти орды набросились и на Афины; случилось это в 267 году, когда Галлиен, преисполненный ума, друг философа Плотина, стал императором и явился последним среди императоров защитником города Афин, где сам он некогда приобрел права гражданства, удостоился возведения в сан архонта и посвящен был в элевсинские таинства[18].
Немногие историки, которые сообщают известия об этом событии, касаются его вскользь, и мы не узнали даже, завоевали ли готы один нижний город или также и Акрополь[19].
Безоружные граждане, софисты и их ученики спаслись поспешно бегством и предоставили Афины во власть врагов-варваров. Город подвергся весьма основательно разграблению движимости, но памятники, по счастью, были пощажены. Позднейшие указания на разрушение храмов, оливковых рощ и колоннад Олимпеума надо почитать не более как баснями[20].
Из эпохи первого нападения варваров на Афины греческие историки рассказывают происшествие, которое если и выдумано, то, во всяком случае, прекрасно характеризует отношение готов к аттической культуре. Грабители только что собирались, стащив в одно место какую-то библиотеку, предать ее пламени, как старик-военачальник крикнул им, чтобы они подобные бесполезные вещи лучше оставили афинянам, ибо книжные-де занятия и делают их невоинственными и для готов безопасными[21]. Монтень приводил этот анекдот в виде решающего доказательства пагубности ученого педантства[22]; Гиббон осмеял его, как грубую выдумку позднейшего софиста, а Финлей из него извлек вывод, будто отвлеченное знание изнеживает, раз не обращается на практические приложения и облагораживающую деятельность. А между тем эта же Греция, которую осмеивали как нацию книжных ученых и мудрствующих мечтателей, была ведь родственным готам народом, изумлявшим недавно еще мир великими своими воинскими подвигами, да и сами подвиги эти оказывались возможными потому только, что греки ведение войны превратили в науку.
В общем же приведенный выше анекдот может служить доказательством, что и тогда еще процветали в Афинах ученые занятия. Действительно, в то время здесь преподавали такие отменные ученые, как софисты Генетлий и Светорий Каллиник, риторы Павел и Андромах и многие другие эллины[23]. Впрочем, и воинская честь Афин была с блеском восстановлена одним из образованнейших ее граждан. То был Публий Геренний Дексипп из Гермоновой филы, сын Птолемея, прославившийся в качестве оратора в своем отечестве, где занимал важные должности. Если софистическое красноречие когда-либо являлось патриотической добродетелью, так именно в те страшные дни. От пламенной речи Дексиппа, обращенной с увещаниями к согражданам, в коей он призывал собратий к сопротивлению с оружием в руках, до нас дошел отрывок. Да не смущает афинян падение города, внушал Дексипп, ибо нередко завоевывались города, но теперь приближается императорский флот, и им предстоит показать, что у афинян дух сильнее, нежели самое бедствие, их постигшее[24] С отрядом в 2000 граждан расположился Дексипп лагерем близ города и производил неоднократно на варваров нападения весьма искусно, пока те не ушли из Аттики, удивленные внезапным появлением в Пирее греческого флота под начальством Клеодама[25].
Истинной меры заслуг благородного афинянина для освобождения отечественного города мы себе ныне и представить не можем[26]. Если он и впрямь был последним героем, какой народился в отчизне Фемистокла, то он оказался и последним ее Ксенофонтом, ибо если исключить младшего его же современника Праксагора, который написал историю Александра и Константина, то другого известного потомству историографа, помимо Дексиппа, Афины и не производили вовсе вплоть до времен Лаоника Хажокондила (в XV в.)[27]Дексипп написал историю эпохи, последовавшей за кончиной Александра, всеобщую историю до времени Клавдия Готика и сочинение Skuthika, где описаны войны с готами от Деция до Аврелиана[28].
Все произведения Дексиппа, за исключением немногих отрывков, погибли. Славу об историке-герое сохранили лишь несколько слов, о нем брошенных Требеллием Поллионом в похвальном слове Суиде, Фотием и немногими другими писателями, а равно эпиграфические надписи на статуе, воздвигнутой в честь Дексиппа. Подножие ее с надписями в прозе и стихах сохранилось, и из них явствует, что статую воздвигли, согласно приговору афинских ареопага, совета и народа, собственные сыновья Дексиппа, и что, вследствие его заслуг, он на великих Панафинеях удостоился величайших почестей архонта-базилевса, эпонима и агонотета. В шести элегических дистихах Дексипп прославляется лишь как историк и ученый-исследователь, но о деяниях его по освобождению Афин не упоминается вовсе[29].
Насмешливое воззрение грубого предводителя готов на ценность учености для практической жизни получило бы подтверждение и со стороны афинян, если бы можно было доказать, что надпись эта сочинена уже после вторжения готов. В таком случае эта надпись оказалась бы в резком противоречии с могильною надписью Эсхила, которую себе сам сочинил великий трагический писатель, и где ни единым словом не упоминается о писательской его славе, но просто отмечается, что Эсхил, афинянин, сын Эвфориона, при Марафоне доблестно сражался против темнокудрых мидийцев. Во всяком случае, честь афинян III века по Р Хр. может быть спасена, если допустить, что они заслуженному своему гражданину воздвигли статую еще до вторжения готов[30].
3. Вскоре после описанного нападения готов в при дунайские области прилила новая волна варваров того же племени, спустившихся вниз по течению Днестра на 2000 судах. Мужественный император Клавдий уничтожил эти орды в битве при Наиссе, в Мизии, в 269 г. и тем обеспечил спокойствие римлянам и грекам более чем на целое столетие. Сильные и мудрые императоры приостановили дальнейший напор со стороны врагов империи. Аврелиан, restitutor orbis, заключил с готами мир и поселил их колониями в Дакии. А затем Диоклециан дал новое устройство государству и перенес центр тяжести последнего на греческий Восток.
Когда Эвнапий, продолжатель истории того времени, начатой Дексиппом, во второй половине IV века отзывается о сильно заселенных готами Фракии, Фессалии и Македонии как о странах, по населенности и благосостоянию счастливых, то тем более могли оправиться от бедствий Эллада и Пелопоннес, так как они пострадали сравнительно мало[31]. Города Фессалоники, Коринф и Афины и тогда еще пользовались немалым значением, по крайней мере римский сенат обратился к общинным их советам с грамотами, в которых извещал о состоявшемся 25 сентября 275 года избрании Тацита в императоры.
А между тем за эту эпоху в летописях Афин нельзя отметить ни единого сколько-нибудь примечательного исторического события. Даже общие гонения против христиан, свершившиеся в царствования Деция и Диоклециана, Азию и Африку затронули гораздо более чувствительно, чем Древнюю Грецию, где противоречия между обеими религиями еще не обострились чрезмерным изуверством партий. Греческие церкви, в том числе и самые значительные в Патре и Коринфе, в III и IV веке были общинами слабосильными. В Афинах по-прежнему процветали школы Платона, Аристотеля и Хризиппа, и они-то с христианскими идеями далеко не имели того сродства, какое оказалось между христианами и язычниками в Александрии, Антиохии, Карфагене и иных рассадниках богословия, но, быть может, именно вследствие нападок и декламаций языческих философов Платоновой школы и случилось, что именно в Афинах народились первые апологеты христианства. В эпоху Адриана писал такие сочинения в защиту христианства обратившийся к новому верованию философ