Свидетельство афинского митрополита о конечном иссякновении в Афинах научной деятельности настолько веско, что существовавшее ранее мнение о том, будто этот город в XII и даже XIII столетии являлся высшей школою мудрости, падает само собой. Если имеются доказательства в пользу того, что в Афинах удержались переписчики рукописей вроде, например, Константина, изготовившего в 1129 г. кодекс Василия, хранящийся ныне в Вене, то в лучшем случае отсюда возможно вывести, что в Афинах не прекращалась деятельность копиистов[221]. Из тьмы той эпохи перед нами не вырисовывается ни самобытных талантов, ни просто образованных греков, которые бы своим научным развитием были обязаны афинским школам. Уроженец Эгины Косьма в 1146 г. занял патриарший стол в Византии, и прозвище «Аттика», ему данное, принесло бы и ему и его родине немалую честь, если бы он таковое и впрямь заслужил изучением древности в самих Афинах. Историк Никита ославил Косьму Эгинета не только человеком добродетельным, но даже мужем отменной мудрости. Но точно так же и Евстафий отзывается об одном из своих друзей, что тот ведет свое начало от аттических муз и из страны мудрости. Один из ближайших преемников того же Евстафия по фессалоникской архиепископии был афинянин Иоанн, но гораздо более вероятно, что он образование получил в Константинополе, куда стекалась жаждавшая познаний молодежь из всех провинций империи.
4. Тем не менее, однако, утверждали же, будто Афины в XII в. даже для грузинского царства в Закавказье служили рассадником наук. В этом удивительном Карталийском крае, древней Иверии, которая от времен глубокой древности и вплоть до присоединения к России в 1783 г. управлялась туземными государями, в 1089–1125 гг. царствовал Багратид, Давид II «Возобновитель». О нем, бывшем супругом византийской принцессы Ирины, повествуется, будто он ежегодно посылал в Афины по двадцать грузин с той целью, чтобы они в тамошних школах изучали науки.
Содержание из года в год на общественный счет стольких стипендиатов, разумеется, послужило бы на славу и ученым нуждам, и правительственным целям маленькой Грузии, и она бы, конечно, и ныне повергала в удивление любого министра народного просвещения, если бы только самый этот факт был достоверен. Государственные грузинские летописи, которые были составлены по распоряжению царя Вахтанга в начале прошлого столетия, ославили царя Давида II в широковещательных фразах чуть ли не вторым Соломоном. Летописи восхваляют его любознательность, шедшую так далеко, что он даже на охоте не расставался с книгами; хроники восхваляют его как великодушнейшего мецената, который будто бы даже чужестранные монастыри в Греции украшал и одарял по-царски. Они рассказывают, что Давид и в собственном отечестве соорудил великолепный монастырь, посвятив его Пресвятой Деве Марии, одарил его драгоценнейшими святынями и приношениями, в числе коих находился золотой престол Хозроидов, и поселил в обители отборнейших монахов. Из этого монастыря Давид будто бы создал второй на Востоке Иерусалим, истое чудо совершенств, средоточие учености, новые Афины, которые значительно превосходили даже древние[222]. Этот-то монастырь скорее и мог быть Афинами для ученых занятий молодых грузин. Знаменитый армянский историк Вардан, живший в XIII в., сообщает, впрочем, о пресловутом Давиде II нижеследующее: «Желая образовать невежественный грузинский народ, он избрал сорок молодых людей, которых и послал в Грецию, чтобы они там научились греческому языку, перевели с него разные сочинения на грузинский язык и эти переводы привезли на родину, что они действительно и сделали. Трое из молодых людей оказались весьма даровитыми и послужили украшением невежественному своему народу». Таким образом, посылавшиеся в Афины царем Давидом якобы ежегодно стипендиаты превращаются попросту в переводчиков греческих сочинений. Грузины, как и армяне, ревностно старались переводить богословские и философские сочинения с греческого языка на свой туземный; так и царь Георгий, предшественник Давида, поручал так называемому «философу» Янну Петрици изготовить переводы творений Платона и Аристотеля. Такие же грузины занимались науками и «в Греции», т. е., вернее сказать, в Фессалониках, в Афонском монастыре, а прежде всего в Константинополе. Если бы они действительно занимались в Афинах, то Вардан, хорошо осведомленный о грузинских делах, едва ли бы умолчал об Афинах — городе, академию коего некогда, а именно в V столетии, посещал знаменитый земляк Вардана Моисей Хоренский.
Такое же рвение к образованию и еще большая заботливость о словесности приписываются прославленной царице Тамаре, которая от 1184 до 1211 г. правила Грузией в духе второй Семирамиды. При ее дворе жил превосходнейший грузинский поэт Шота Руставели; родился он, как предполагают, в 1172 г. в маленьком местечке Руставо на берегу Куры. Он прославил преисполненную ума и красоты государыню в Тамариаде и сочинил многие стихотворения, а в том числе позаимствованный из персидского языка эпос «Витязь в тигровой шкуре». О Руставели же рассказывается, будто в 1192 г. он вместе с другими молодыми грузинами приезжал в Афины и там ознакомился с знаменитыми умами древности, перечел творения аттических философов и историков и изучил даже музыку. После многолетнего будто бы пребывания в Афинах Руставели вернулся к царице Тамаре и занял при ней должность библиотекаря. Если бы на самом деле грузинский поэт предавался с блеском многообъемлющим занятиям в Афинах, то совпало бы это как раз по времени с пребыванием Акомината в Афинах в качестве архиепископа и с его жалобами на судьбу, которая обрекла его жить в городе среди людей, превратившихся в варваров и у которых, по его оценке, нельзя было и найти лучшего образования. Рассказ об афинских занятиях Руставели поэтому должен быть отнесен к области таких же восточных сказок, как и предание о двадцати стипендиях царя Давида. Если бы относительно этого предмета и впрямь оказались свидетельства в сочинениях грузинских и армянских авторов, — что, однако же, вовсе не доказано, — то можно было бы допустить, что Афины они спутали с Афоном либо с Константинополем; в Византии же действительно с конца XI века, особенно в царствования Комненов, опять расцвела академия, а она несомненно могла привлекать христианскую молодежь как из Грузии, так и из Армении[223].
Равным образом и англичане заявляют притязания на то, будто бы около этой эпохи на одной из конечных окраин Афин учредилась школа, в которой и почерпнули свои знания несколько британских ученых, и в том числе известный врач Иоанн Эгидий[224]. Весьма примечательно то, что сообщает английский летописец Матвей Парис о тогдашних якобы ученых обстоятельствах Афин. Он рассказывает, что в 1202 году, в третий либо четвертый год царствования короля Иоанна, несколько греческих философов, по внешности мужи серьезные и почтенные, прибыли из Афин к английскому двору, вступили там в церковные диспуты и делали попытки к обращению, пока король не призвал их к молчанию и не изгнал из страны. Эти греки, конечно, были монахи либо вообще духовные. Английский летописец придал им традиционный титул философов и по этой же, вероятно, причине назвал их афинянами. Но тот же Матвей сообщает и другие данные, которые как бы свидетельствуют о том, что Афины были тогда центром научной жизни.
Его старейший современник лейчестерский архидиакон Иоанн Безингстокс возвестил, как повествует летописец, ученому епископу линкольнскому, что за время его ученых занятий в Афинах он узнал от сведущих греческих докторов многое такое, что осталось неведомым для латинян. Между прочим, Безингстокс нашел будто бы в Афинах духовные завещания 12 патриархов, которые были сокрыты евреями из зависти. Епископ Роберт распорядился привезти эти писания из Греции и перевести их на язык латинский[225] Безингстокс привез из Афин в Англию греческие обозначения цифр и некоторые книги, которые перевел на латинский язык, а в том числе и грамматику, которой его снабдили афиняне.
Еще удивительнее уверение того же архидиакона, что он будто бы, несмотря на свои ученые занятия в Париже, лучшим своим знанием обязан девушке, которой не было и 20 лет от роду, Константине, дочери афинского архиепископа; она усвоила себе в полном объеме и trivium и quadrivium и, предсказывая слушателям безошибочно чуму, грозы, солнечные затмения и даже землетрясения, через это спасала их от всяких бедствий[226]. Так как Матвей Парис утверждает, будто эти удивительные сообщения он самолично неоднократно почерпнул от Безингстокса, то это заставляет нас допустить, по меньшей мере, что английский магистр действительно побывал в Афинах и изучил там греческий язык. Равным образом возможно, что существовала тогда и афинянка, которая, подобно рожденной в пурпуре Анне Комнен, могла похваляться тем, что изучила аттический язык, ораторское искусство и мудрость Платона и Аристотеля наряду со всеми науками, входившими в состав quadrivium’a[227] Задолго еще до того времени, когда в эпоху Возрождения женщины Италии прославились умом и познаниями, блистали гречанки своим классическим образованием. В начале XIV в. некая красавица в Фессалониках, дочь канцлера, возбуждала не меньшее удивление, чем Феано или Гипатия[228]. Юная наставница англичанина, однако же, несколько напоминает женщину-папу Иоанну, басня о которой, как известно, пущена в оборот одним из летописцев XIII в. Так как Безингстокс, по показанию Матвея Париса, умер в 1252 г., то в Афинах он лекции должен был слушать в то именно время, когда там имел пребывание греческий архиепископ. Быть же таковым не мог никто другой, как последний православный митрополит перед франкским вторжением 1205 г., т. е. Михаил Акоминат. Нельзя себе и представить, чтобы английский схоластик, будучи в Афинах, не завязал сношений с великим эллинистом, а потому очень странно, что он о нем не упоминает вовсе. С другой стороны, предполагаемая наставница Безингстокса в качестве дочери афинского архиепископа могла бы иметь отцом лишь Михаила Акомината; действительно, подобное мнение и выставлялось