Несчастному афинскому архиепископу в эту пору довелось пережить если не такие ужасные дни, какие выпали на долю его брата после штурма Константинополя, то все же очень тягостные. Если Акоминат последовал примеру своего друга, Мануила, архиепископа фиванского, и добровольно отправился в ссылку, то поступил он так потому, что новые властители города лишили его архиепископского стола, превратили Акрополь исключительно в франкский замок, воспретили в соборе богослужение по греческим обрядам и предоставили храм в распоряжение латинского духовенства. Не будучи в состоянии ни помешать этому, ни подчиниться римским церковным законам, как на то пошли иные греческие епископы в покоренных провинциях, Акоминат покинул город, чтобы где-нибудь сыскать себе убежище. Таким образом расстался с Афинами превосходный этот человек, в котором город долгое время находил себе народного трибуна, заступника от византийских сатрапов и красноречивого охранителя непреходящих прав города на уважение человечества. Все те большей частью сохранившиеся, по счастью, писания, речи, стихотворения и послания, с которыми Акоминат обращался к выдающимся личностям своей эпохи, являются бесценными документами для истории рушащейся империи Комненов и Ангелов, а равно и единственными подлинными показаниями, рисующими состояние Афин в Средние века. Нельзя и оценить достаточно высоко всего литературно-исторического течения творений Акомината, ибо они наряду с писаниями Пселла и Евстафия наиболее ясно отражают характер византийско-гуманистической образованности XI и XII столетий. Между прочим, писания эти служат ясным свидетельством, насколько эллинизм продолжал жить в греческой церкви. Можно говорить о возрождении древности на итальянской почве, но отнюдь не на греческой, ибо на последней античный мир никогда не вымирал. Лучи света, источаемые творениями классических авторов, продолжают пронизывать омраченные умы епископов Афин, Фессалоник, Коринфа, Неопатры и Фив, и по временам они являются как бы диадохами языческих мудрецов, переряженными в христианские одежды. Это преемственное развитие греческой культуры внезапно было прервано французским вторжением, вторжение же это положило внезапный конец деятельности Михаила Акомината в Афинах и затушило здесь ту искру умственной жизни, которую этот деятель несомненно будил, раздувая тлеющий пепел древности.
Афинская епархия вместе с землями Мегары была предоставлена на долю крестоносного войска согласно акту, по которому крестоносцы поделили между собой Византию, и маркграф монферратский принялся хозяйничать над этим краем на правах завоевателя. Так как Афины принадлежали к числу греческих портов, доступ к которым был свободен для торговли венецианцев согласно привилегиям, им дарованным от византийских императоров, то на этом основании Республика св. Марка могла предъявлять свои по меньшей мере претензии на властвование над Афинами. Это именно, по-видимому, и побудило позднейших венецианских летописцев к сочинению рассказа о том, будто афиняне через особых послов сами предлагали предать себя под державу венецианской синьории, но что этому их намерению воспрепятствовал Оттон де ла Рош «не без кровопролития». Это утверждение, однако же, никаким историческим документом не подкрепляется, а равно неизвестно и то, чтобы республика заявляла какие-либо споры против предоставления Афин и Мегары в ленное владение де ла Рошу. Тем не менее факт не исключает вероятности того, что афиняне и впрямь предпочитали сделаться скорее подданными венецианцев, чем бургундцев, и что раньше или позднее они схватились за неудавшуюся попытку отдаться под державное покровительство могущественного города, раскинувшегося на лагунах.
Весть о том, что франки завладели Афинами, повергла в удивление Запад, так как там не вполне забыто было славное прошлое этого города, и ученые в монастырях и школах еще хорошо знали, что собой знаменует имя Афин. Альберик de Trois Fontaines занес в летопись под 1205 г. «Оттон де ла Рош, сын дворянина Понтия де ла Рош в Бургундии, чудесным образом сделался герцогом афинским и фиванским». Разумеется, это событие могло казаться достойным удивления, ибо знаменитый город, со времен Кодра и тирана Пизистрата не имевший собственного государя, после долгого промежутка времени вдруг получил такового в лице бургундского дворянина.
Новый властитель Афин отрядил воинов для охраны Акрополя, но сам пока не находил досуга устроиться в своем маленьком государстве, диковиннейшем из всех когда-либо достававшихся рыцарственным искателям приключений, — де ла Рош должен был последовать за своим сюзереном в дальнейшие его завоевательные походы против Греции. Прежде всего предстояло уничтожить тирана Леона Сгура. Тщетно осаждал, однако же, Бонифаций скалистые твердыни Навплии, а Оттон де ла Рош в сообществе с Жаком д’Авен (который перед тем занял Халкиду или Негропонт на Эвбее) — коринфскую крепость. Этот последний город все еще процветал благодаря морской торговле. Его древние порты Аехеум и Кенхрея продолжали действовать по-прежнему — один принимая суда, приходившие из Азии, а другой — с Запада. Крепкие стены окружали нижний город, а на недоступной скале высилась коринфская крепость, в изобилии снабженная водой из поместительных цистерн и древней Пирены[287]. Жак д’Авен принудил к сдаче нижний город, и маркграф распорядился возвести здесь укрепленный замок «Монтескье», тогда как Оттон де ла Рош сооружал другое укрепление. Сгур отважно защищал Акрокоринф, и здесь успехи франков были приостановлены. Мужественный архонт здесь, как и в Аргосе и Навплии, еще высоко держал знамя национальной греческой независимости и воспрепятствовал Бонифацию вторгнуться через перешеек в Пелопоннес, но совершенно непредвиденная случайность открыла крестоносцам доступ на полуостров с той стороны, откуда их никто не ожидал.
Глава Х
Вилльгардуен производит высадку в Элиде. — Его первые завоевания. — Он соединяется с Шамплиттом. — Вторжение их в Морею. — Основание франкского княжества Ахайи. — Смерть Балдуина. — Византийские государства в Эпире, Трапезуйте и Никее. — Генрих Фландрский делается императором. — Смерть Бонифация и Дандоло. — Венецианские островные владения. — Оттон де ла Рош, sire de'Athenes. — Объем его государства. — Феодальное устройство этого государства. — Архиепископии фиванская и афинская. — Булла Иннокентия III на имя Берарда. — Водворение западных духовных орденов. — Конец жизни Мирила Акомината
1. Завоевание Ахайи шальным отрядом французских искателей приключений, отбившимся от войска, является одним из удивительнейших эпизодов в истории крушения империи Комненов. Совершившееся вслед этому отряду нашествие латинцев в Пелопоннес невольно напоминает времена вторжения туда дорян, подчинивших себе ахейцев. Героем этой драмы, которая впоследствии оказала значительное влияние на судьбы Афин, был Готфрид де Вилльгардуен, племянник одноименного маршала Шампаньи; в качестве воина-дипломата Готфрид де Вилльгардуен является одним из самых энергичных вождей латинского Крестового похода, и этот последний им же и описан в знаменитой хронике — первом средневековом историческом сочинении, написанном на народном языке.
Вилльгардуен-младший не пустился из Венеции вместе с прочими крестоносцами в поход на Константинополь, но отплыл с другим отрядом паломников из Франции и направился прямым путем в Сирию. Там дошли до него вести об удивительных подвигах и успехах его земляков, и Вилльгардуен поспешил на соединение с ними в Византию. Буря прибила его корабль к пелопоннесскому побережью, и он спасся в порте Модон, древней Метоне, к югу от Пилоса, родины Нестора. Пелопоннес, шестая европейская фема в византийском правительственном строе, насчитывала, помимо Коринфа, Аргоса и Навплии, многие другие отчасти сильно укрепленные города, как, напр., Патру, Лакедемон и Никли на побережье Элиды и Понтической Мессении, Модон и Корон, Аркадию и Каламату, а на восточном берегу сильную, как скала, Монембазию, раскинувшуюся на острове. С упразднением византийской государственной власти в этом крае наступила беспорядочная анархия, и властолюбивые архонты, подобно Леону Сгуру, пытались на развалинах прежнего государства создать для себя новое.
Один из этих вельмож, изменивших отечеству, не постеснялся обратиться к Вилльгардуену, совершенно ему неведомому, и предложил вступить в союз ради совместных завоеваний. Новые союзники вскоре овладели западным побережьем от Пилоса до Патры. Но тут греческий архонт умер, а сын его не захотел разыгрывать роль пособника и подручного у франкского искателя приключений для того, чтобы подчинить его игу отчизну; напротив того, он даже вступил в сношения с Cгypoм в Коринфе и деспотом Михаилом в Арте и призвал греков, чтобы прогнать пришельцев. Вилльгардуен таким образом очутился в отчаянном положении. Но тут до него достигла весть о том, что ломбардцы под начальством Бонифация подступили к Навплии; совершив в шесть дней переход в Навплию через враждебный ему край, Готфрид потребовал от фессалоникийского короля поддержки для завоевания Ахайи. После тщетных попыток удержать храброго рыцаря у себя на службе Бонифаций согласился наконец содействовать осуществлению намерений Вилльгардуена.
В лагере у Навплии под знаменами короля находился вельможа из Франшконтэ Гильом де Шамплитт, виконт Дижонский, по прозванию «le Champenois», внук графа Гуго I Шампанийского, исключенный из прав наследования владениями этого графского дома. Он способствовал завоеванию Константинополя совместно со своим братом Эдом II, который там и скончался в 1204 г.
Юный Вилльгардуен приветствовал в Шамплитте как своего земляка, так и друга и тотчас же признал его за законного своего сюзерена. Он принялся убеждать Шамплитта совместно с ним завоевать богатый край, который-де именуется Мореей. Таким образом, в начале XIII в. в памяти западных людей испарилось самое имя древней обители эллинов, прославленной родины Пелопса; последняя превратилась в какую-то неведомую страну, которую искатели приключений открыли как бы случайно. Вся Греция вкупе с островами именовалась в ту эпоху вообще Романией; что касается народного ее прозвища — Морей, то оно первоначально, по-видимому, усвоялось за побережьем Элиды, но позднее распространилось на Пелопоннес или Ахайю. Наименование же Ахайя повелось еще с поры римского владычества, но с течением времени вместо совокупной Греции под ними стали разуметь лишь Пелопоннесский полуостров и прилежащую к последнему часть северной Греции. Варварское наименование Морея, или Мореас, которое итальянцы превратили в Аморею, было в эту эпоху позаимствовано из уст туземцев франками, а греческий полуостров вообще франки обыкновенно обозначали isle de Grece. Византийцы же по-прежнему держались исконных наименований и постоянно говорили о стратегах Эллады и Пелопоннеса; впрочем, у Михаила Акомината взамен последнего попадается иногда выражение Meson Argos. Впервые из греческих писателей Пахимерес в XIV в. стал употреблять наименование Морея, строго различая ее от понятия Ахайи