Нежданное отличие, оказанное Гвидо королем Франции, должно было глубоко оскорбить князя морейского, если только какие-либо иные распоряжения Людовика IX, о коих, впрочем, нам ничего не известно, не подействовали на него примирительно. Весьма вероятно, что именно тогда за ним и были обеспечены державные права над Фивами и Афинами. Возвышение мегаскира, впрочем, находилось в зависимости от свершившейся в Греции катастрофы, которая внезапно низвергла с высоты величия победителя при Кариди, а побежденного сразу сделала здесь столь могущественным династом, что король Франции имел все основания еще более усилить положение афинского властителя. Весть об этом событии должна была прийти в Париж задолго перед Пасхой 1260 г., а вскоре прибыли из Морей и послы, которые не только звали Гвидо скорее вернуться в Грецию, но поставляли ему на вид и вероятное его назначение в байльи Ахайи. Гвидо пробыл во Франции достаточно долго, устраивая разные дела с французскими вельможами, из которых у иных он состоял в долгу. Если между прочим мегаскир оказался в неприятной необходимости занять у герцога Бургундского 2000 ливров на потребности своего далекого государства, то уже один этот факт свидетельствует, что или владение Афинами не сделало ла Роша богатым, или же что война против Ахайи истощила его средства[370].
2. Во время поездки Гвидо во Францию князь ахайский ревностно продолжал бороться против Венеции на суше и на море, а кроме того, вступил в весьма важные сношения с новым повелителем Эпира. То был Михаил II Ангел, незаконнорожденный сын первого в этом крае деспота, который в 1237 г. весьма счастливо восстановил эпиротское государство, разрушенное болгарами, учредил свою резиденцию в Арте и распространил свое владычество вплоть до Македонии. Он весьма знаменательно именовал себя Элладийским деспотом. Время показалось ему благоприятным для дальнейшего распространения своего владычества и окончательного захвата Фессалоник, которые Иоанн Ватацес завоевал в 1246 г., ибо в то время наследие Никейской империи досталось ребенку. А так как Михаилу Ангелу могла всего более угрожать опасность со стороны Никеи, то он и пытался заручиться покровительством и от франков и даже от Италии. Он заключил союз с королем обеих Сицилий Манфредом, которому и отдал в июне 1259 г. в замужество дочь свою Елену, предоставив ей в приданое Корфу, Дураццо и Валону. В то же время Михаил выдал вторую свою дочь Анну Ангел за овдовевшего князя ахайского, которому она и принесла в виде приданого владения в Фессалии и Фтиотиде. Таким образом оба зятя Ангела оказывались могущественнейшими государями — один в Южной Италии, а другой в Греции. Таким образом оба они вступлением в свойство друг с другом и с Артийским деспотом подтверждали как бы необходимость в балканской области Эпиротского государства, долженствовавшего служить противовесом усиливавшейся власти греческого императора, а в то же время через это обеспечивали и для себя возможность вмешаться и сделать здесь завоевания в свою пользу.
Никейского престола тогда только что добился энергичнейший из когда-либо бывших в Византии вельмож Михаил Палеолог, знатный род коего состоял в родстве с Комненами. Ватацес умер в 1254 г., а его сын Феодор II Ласкарис в 1258 г., поэтому Палеолог захватил регентство за несовершеннолетнего наследника Иоанна IV и 1 января 1259 г. короновался соимператором. Михаил VIII обратился прежде всего против Артийского деспота, который его презирал как похитителя престола и сам стремился добиться императорской власти. Таким образом должно было теперь решиться, кому достанутся престол и столица Константина, повелителю ли Эпира, или императору Никейскому.
Михаил VIII послал брата своего себастократора Иоанна Комнена с большим войском в Македонию. Противник его был хорошо вооружен и пользовался советами и помощью со стороны своих сыновей: законного Никифора и побочного Иоанна. Король Манфред прислал четыреста рыцарей, другой его зять, князь ахайский, лично привел тестю свое войско, пелопоннесцев и воинов ла Роша из Фив и Афин, а равно и войска из Эвбеи Наксоса и Бодоницы[371].
Это указывает на то, что никто из прежних его противников, побежденных им при Кариди, ныне не отказывал ему в поддержке. Вилльгардуен в это время находился как раз на вершине своего могущества; он властвовал над Грецией, неудивительно, если честолюбие побуждало его к пожинанию новых лавров, к своему чудному государству он не прочь был присоединить еще и новые земли.
В октябре 1259 г. на западной границе Македонии на равнине Пелагонии сошлись враждебные армии. Вследствие измены побочного сына Михаила II Ангела Иоанна, оскорбленного заносчивостью франкских воинов, неожиданно покинутый эпиротами Вилльгардуен очутился со своим войском один против более сильного неприятеля и проиграл сражение[372]. Немецкие рыцари Манфреда пали после мужественного сопротивления; морейская знать была частью перебита, а частью рассеяна. Сам князь, которого легко было признать по наружности благодаря выдающемуся зубу, был извлечен из своего убежища преследовавшими его врагами. Готфрид де Брюйер, Анселен де Туей и многие другие вельможи попали во власть византийцев.
Пелагонийский бой одним махом разрушил политическое здание, воздвигнутое властными Вилльгардуенами, вследствие его было сломлено противодействие таких двух сильнейших противников Палеолога, которые представляли соединенные силы Эпира и Пелопоннеса. Этот бой таким образом устранил наибольшее препятствие к восстановлению Византийской империи в Константинополе. Вслед за тем себастократор Иоанн завоевал немедленно Арту; часть его войска проникла даже в Афинское герцогство и обложила осадой в Фивах брата и байльи Гвидо, Оттона ла Роша[373]. В ту пору победоносные византийцы подчинили бы себе совершенно франкские государства в Элладе, а в том числе и Афины, или, по крайней мере, сильно бы их разгромили, если бы поворот в образе мыслей эпиротского властителя Иоанна, побочного сына Михаила II Ангела, не приостановил круто их успеха. Иоанн отпал и от своих новых союзников, поспешил назад к отцу и отвоевал опять Арту. Это принудило себастократора удалиться из Беотии и вернуться в свои пределы.
Военнопленных он отвел к своему царственному брату в Лампсак. Михаил VIII, который мог уже теперь взирать на себя как на восстановителя Византийской империи, потребовал от побежденного князя ахайского в виде выкупа, чтобы ему, как законному государю Греции, был уступлен весь Пелопоннес, но пленник отказался купить себе свободу такой ценой. Если же против требования Палеолога он и выставлял те соображения, что его право владения основано на давности и завоевании, то подобные доводы в пользу его отказа не могли уже, разумеется, произвести впечатления на императора.
Более важным было разъяснение пленника о сущности франкского феодального государства, в котором он, как князь, считается только первым между равными, не имеет никакой власти над баронами и без их согласия не может распорядиться ни своим, ни их уделами[374]. Вилльгардуен остался во власти Михаила VIII, который после бесплодного нападения на Константинополь вернулся в Азию.
Так разразилась кара над завоевателями Греции; волна византийской реакции все сильнее набегала из Азии, силясь смыть жалкие остатки владений Балдуина на Босфоре.
Вызванный из Франции этими чреватыми последствиями событиями герцог афинский высадился тем временем в гавани Кларенцы. Так как его пререкания с князем ахайским были блистательно решены в его пользу Людовиком IX, то в то время в Греции не было ни одного династа, который мог бы иметь значение, равное ему. Отчаянное положение страны вынудило баронов, собравшихся в Андравиде, и княжну Анну назначить регентом или байльи Ахайи прежнего противника несчастного пленника[375] Гвидо тут же принялся за осуществление своего почетного поручения, не возвращаясь даже, как кажется, сперва в Фивы и Афины[376]. Так как он больше всего старался достичь восстановления мира между Ахайей и Венецианской республикой, то он выпустил тотчас же заключенных Гильомом Вилльгардуеном терциеров Эвбеи Гульельмо и Нарцотто из их заключения. Он старался через послов; которых послал к Михаилу VIII, выхлопотать освобождение князя, предлагая за это большой выкуп, но только к этой просьбе победоносный император остался глух. Вскоре произошли еще более страшные события, потрясшие всю франкскую Грецию.
Только путем перемирия с Палеологом неудержимо клонившееся к гибели господство латинцев в находившемся в опасности Константинополе могло еще достичь кратковременной отсрочки конца своего существования. Молодой император Балдуин II несколько раз тщетно изъездил Западную Европу, убеждая тамошних властителей и папу выручить его. Те скудные средства, которые он сам собрал, были только каплей на горячем песке. Обремененный тяжестью своих долгов, он сбывал все, что у него еще было в Константинополе; он продавал драгоценные реликвии, даже свинец с крыш дворцов он превращал в деньги. Он принужден был даже своего родного сына Филиппа, рожденного от Марии, дочери Иоанна де Бриеннь, отдать в залог венецианским купцам, своим кредиторам.
Только одна из западных держав — Венецианская республика — могла бы еще задержать успехи Палеолога и имела на то достаточно причин. Война с Вилльгардуеном за Эвбею напрягала ее силы в течение многих лет, а теперь император Михаил старался ее ослабить при содействии Генуи. Генуэзцы, которые так же, как и враги их пизанцы, не принимали никакого участия в латинском Крестовом походе и в завоевании Греции франками, но учредили свои торговые общества в Сирии, были самыми ожесточенными соперниками Венеции в Средиземном море. С 1255 года они вели отчаянную войну с Венецией за Аккону, и как раз в июне 1258 года они должны были отступиться от этой самой важной для них колонии и предоставить ее венецианцам. Воспламененные ненавистью и местью, они старались теперь нанести смертельный удар победоносному противнику в самый центр его торгового могущества на Востоке, и поэтому предложили Палеологу свой союз для завоевания Константинополя. Их уполномоченные заключили с ним условие 13 марта 1261 г. в Нимфеоне в Лидии, по которому Генуя обязывалась содействовать своим флотом предприятиям греческого импе