Несмотря на венецианское правление, положение Афин было настолько жалко, что в конце 1396 г. община эта отправила к дожу послов, прося его о помощи. Побочный сын Нерио и другие грабители — жаловались эти послы — разъезжают по стране с 30–60 всадниками, и афиняне бессильны против них, ибо от этих постоянных набегов город их опустошен и обезлюдел. Они просили подкрепления в 30 лошадей и 25 стрелков по крайней мере, и размеры военного дела были в эту эпоху настолько незначительны, что венецианский сенат счел достаточным дать афинянам всего тридцать всадников[671].
В 1399 году снова отправились в Венецию послы подесты и города, моля о спасении. Гарнизон Акрополя состоял в это время из 26 стрелков; сенат приказал усилить его еще тридцатью, а к 30 всадникам, которых имел капитан, прибавить еще 25, избранных в стране.
Позднее преемник Контарини, Никколо Веттури, получил 200 гиперпер на ремонт стен и зубцов[672]. Вследствие необходимости успокоить недовольных венецианским правлением, синьория повелела тому же подесте объявить в Афинах во всеуслышание, что каждый, кто чувствует себя обиженным венецианскими правителями, может принести жалобу синдикам в Негропонте или в Навплии.
В Афинах, однако, оставались, как видно, приверженцы дома Аччьяйоли; с ними мог войти в соглашение Антонио. В конце мая 1402 года ему удалось во время нового набега на Аттику овладеть городом; затем он тотчас же осадил Акрополь. Застигнутый врасплох, подеста Веттури и тот самый Маттео ди Монтона, который некогда с таким успехом защищал крепость от турок, обратились за помощью к Венеции. Известие об этом событии было получено тотчас после того, как новым подестой афинским сенат назначил Райнерио Вениери, которому поэтому приказано было не выезжать на место назначения. 22 августа 1402 года сенат объявил Антонио врагом христианской веры и повелел негропонтскому байльи оценить его голову в 8000 гиперпер[673]. Так как с Негропонта сыпались тревожные указания на то, что необходимо во что бы то ни стало отнять Афины, дабы не подвергнуть серьезной опасности Эвбею и другие владения республики, то синьория приказала байльи навербовать наемников, позаботиться о снабжении Акрополя войском, амуницией и провиантом и выбить неприятеля из города. Раздражение венецианского правительства было так велико, что оно приказало этому байльи разрушить и опустошить Фивы, если удастся взять этот город.
Между тем как Антонио, осадив город, теснил его без всякого успеха, так как немногочисленные стрелки гарнизона продолжали упорно защищаться, байльи Франческо Бембо деятельно готовился к помощи. Собрав 6000 человек, он двинулся по мосту через Эврип в Беотию, чтобы взять Фивы. Но ловкий Антонио сумел своевременно заманить венецианский отряд в засаду, где нанес ему полное поражение. Сам байльи вместе с другими офицерами попал к победителю в плен. Затем Антонио возвратился в Аттику и продолжал осаду Акрополя[674].
Счастье отчаянного смельчака устрашило и устыдило гордую республику, тем более что распространился слух, будто Антонио взял не только байльи со всем его войском, но и весь Негропонт. 7 октября синьория решила отправить в Негропонт в качестве provisor’a и байльи Никколо Фосколо; капитан залива должен был отвезти его туда на кораблях из Модона. Но 8-го пришло несомненно верное известие, что Негропонт не пал, что, наоборот, город, под управлением советников, защищается очень успешно и что герцог критский отправил им на помощь отряд[675]. Тогда дож отправил на Эвбею Томазо Мочениго с поручением потребовать от Антонио сдачи всех пленных и города Афин. Занятая во всех морях и на terra ferma, республика не сделала никакого серьезного усилия снарядить военный флот для завоевания Аттики, но удовольствовалась тем, что Эвбея обеспечена, и по обыкновению обратилась к дипломатическим уловкам. Но Антонио продолжал осаду Акрополя. В продолжение семнадцати месяцев с геройским мужеством держался здесь без всякой поддержки подеста Веттури. Когда последняя лошадь и последняя травка в крепости были съедены, храбрый венецианец сдался. Тогда и второй Аччьяйоли торжественно вступил в замок герцогов афинских. Он заслужил свое счастье: это был недюжинный человек.
Глава XXIII
Вторжение Тимура в Малую Азию. — Битва при Ангоре и падение монархии османов. — Возвращение императора Мануила с Запада. — Усобицы сыновей Баязета. — Султан Сулейман. — Мир восточных государств с Сулейманом. — Венеция признает Антонио Аччьяйоли законным владетелем Афин. — Восстановление монархии османов. — Могамет I. — Распадение княжества Ахайского. — Греки Мизитры завоевывают всю Морею. — Бодо-ница. — Мануил в Пелопоннесе. — Постройка Гексамилиона. — Мизитра. — Двор деспотов в Мизитре. — Гемистос Плетон
1. Покорение Афин было облегчено сыну Нерио гигантской катастрофой, одним ударом ниспровергшей все могущество турок и державшей все западные государства в лихорадочном возбуждении. Вновь разбушевалась одна из тех народных бурь, которые издавна вдруг подымались в глубине Азии, пронесшись с дикой силой циклона от Инда и Ганга через границы Китая до Персии и Волги. Страшный вождь этого урагана был Тимур, хромой сын одного монгольского князька; подобно Чингисхану он стал повелителем новой мировой монархии, средоточием которой он сделал Самарканд. Пройдя победоносно через Сирию в Армению и Малую Азию, он натолкнулся здесь на государство султанов, единственную азиатскую державу, способную преградить ему путь. В это время Баязет готовился к новому походу на Пелопоннес, предполагая в то же время напасть на Константинополь, где правил Иоанн Палеолог от имени своего дяди императора Мануила, который с декабря 1399 года объезжал европейские дворы, умоляя о защите. Но вторжение Тимура в Анатолию принудило султана отступить от Босфора и двинуться навстречу монголам.
Борьба двух могущественнейших владык этого времени за обладание Передней Азией и, быть может, за всемирное господство была решена в кровавой битве при Ангоре 20 июля 1402 года. Превосходно вооруженное и дисциплинированное войско Баязета было уничтожено массой монгольских орд, сам гордый султан был пленником приведен в палатку Тимура.
Турецкая монархия лежала у ног великого владыки Самарканда. Весь христианский мир неожиданно почувствовал себя спасенным и вздохнул свободно; угнетенный Константинополь и греческие государства были точно чудом избавлены от немедленной гибели. Правда, греки и франки могли еще трепетать при мысли, что страшный владыка Азии, подобно Дарию и Ксерксу, собирается раздвинуть границы своей монархии на всю Европу; поэтому византийский правитель поспешил согласиться на уплату потребованной от него ежегодной дани. Тимур взял Бруссу, где добычей его были неоцененные сокровища; он сделал своим вассалом императора небольшого, но цветущего Трапезунта и разрушил Смирну; но у преддверия Геллеспонта он остановился, так как, кроме 22 трапезунтских кораблей, у него не было флота, который мог бы переправить его полчища в Европу. Разрушив государство османов в Малой Азии и восстановив, в качестве своих вассалов, покоренных еще Мурадом сельджукских князей в их владениях Ментеше, Кермиане, Айдине и Карамане, он в 1403 году покинул Переднюю Азию и возвратился в Самарканд.
Около этого времени умер у него в плену султан Баязет: один из наиболее трагических примеров того непостоянства счастья, которым отмечены все истории завоевателей вплоть до обоих Наполеонов. Его сыновья, избежавшие ангорской резни, тотчас же начали враждовать из-за отцовского трона, который не пал еще в Адрианополе и мог быть восстановлен также в Бруссе. Очевидно, не было момента более благоприятного для западных государей и народов для того, чтобы прогнать турок из Европы в Азию. Но этот великий, невозвратный момент прошел бесполезно, ибо все западные государства заняты были своими внутренними революциями и войнами, а папство, разбитое расколом, потеряло свой моральный авторитет. В этой катастрофе, требовавшей от всех геройского напряжения, жизненная сила Запада оказалась равной нулю; наоборот, жизненность государства османов выказала такую мощь, что оно пережило даже этот смертельный кризис.
Весть об этих чрезвычайных событиях дошла до императора Мануила, когда он был при дворе Карла VI в Париже, куда прибыли послы, призывая его в Константинополь и давая ему даже надежду на заключение союза с Тимуром. Но прежде, чем он успел добыть на Западе средства и войско для возвращения на родину, Сулейман, старший сын Баязета, был провозглашен в Адрианополе преемником своего отца. Ничто не может служить лучшим доказательством бессилия, взаимной вражды и бессердечного эгоизма всех тогдашних государств и правителей Запада, чем признание верховенства нового султана даже в этот момент, когда сила турецкой монархии была надломлена внутренними раздорами.
Греческие государи поспешили восстановить свои прежние вассальные отношения к Высокой Порте. Антонио Аччьяйоли, лично отправившись ко двору султана в Адрианополе, старался получить его утверждение в звании владетеля Афин, и даже Венецианская республика признавала турецкого султана законным властелином Аттики. Она не стыдилась настаивать на том, чтобы он силой своего авторитета принудил узурпатора выдать ей эвбейских пленников и город Афины.
В качестве венецианского уполномоченного Пьетро Цено, владетель Андроса, ловкими услугами которого синьория уже пользовалась в аргосских делах, отправлен был в Адрианополь, где при турецком дворе действовал в противоположном направлении доверенный Антонио. Цено продолжал переговоры в Галлиполи. Тяжелое положение в Европе и Малой Азии, где сельджукский владетель Карамана и другие государи относились к нему враждебно, заставило султана уладить прежде всего все недоразумения с восточными государствами. Если он мог и не бояться крестового похода со стороны Франции, Италия, Германии и Англии, то перед ним все же была лига, к которой надо было отнестись серьезно, ибо она состояла из венецианцев, генуэзцев, родосских иоаннитов, герцога наксосского из дома Криспи и правителя византийского Иоанна. Он согласился на требования этой коалиции, — на освобождение от платимых до сих пор даней, на облегчения в торговых сношениях и сделал еще большие уступки. Греческому императору он возвратил даже столь важные владения, как Фессалоники с македонскими провинциями, остров Скопелос, Скиатос, Скирос, всю Фессалию, части Пелопоннеса и даже крепости на черноморском побережье. Родосцам он уступил Салону, Венецианской республике он обещал возвратить Афины и дать участок в пять миль длиной на греческом полуострове у Эврипа против Негропонта