Но бесплодие законных браков было роковым уделом рода Аччьяйоли в Афинах; они оставляли свои владения незаконным сыновьям. Антонио усыновил двух дочерей своего приятеля или родственника эвбейского дворянина Протимо; из них Бенвенуту он выдал за Никколо Джиорджио, владетеля Кариста, который и после перехода Бодоницы к туркам именовал себя маркграфом этой страны. Другая, имя которой не дошло до нас, вступила в брак с Антонелло Каопена, сыном Алиото, владетеля острова Эгины.
Этот остров, носивший у венецианцев название Лейены (Leyenа), достался, кажется, Каталанскому дому Каопена из рода Фадрике д’Арагона. Постоянно теснимые турецкими пиратами, братья Алиото и Арно Каопена вынуждены были вскоре стать под покровительство Венеции. 3 марта 1425 года сенат согласился на их просьбу: Эгина остается пожизненным достоянием рода Каопена, но когда род этот угаснет, она переходит к Венеции. Плодородный остров Эаквдов, некогда одна из значительнейших морских держав Греции с превосходным портом, привлекал венецианцев уже своим положением между Аттикой и Арголидой. Земледелие было здесь очень развито; в договоре с Венецией Каопена обязались время от времени доставлять венецианским владениям Негропонту, Навплии и Салоникам хлеб по дешевой цене. Под протекторат Венеции приняты были по этому договору также Антонелло, незаконный сын Алиото и муж второй Протимо.
Тщетно протестовал герцог Антонио против этих приобретений Венеции.
Само собой понятно, что ни Никколо Джиорджио, ни Каопена не могли на основании своего родства с владетелем Афин изъявлять какие бы то ни было притязания на герцогство Афинское, которое должно было перейти к сыновьям его дяди Донато, получившим право наследования от короля Владислава. Сам Донато умер в 1400 году во Флоренции, оставив трех дочерей и пять сыновей. Из них Антонио выбрал Франческо; прибыв в Афины, Франческо получил от него замок Сикамин у Орона и исполнял его дипломатические поручения[689].
Из братьев Франческо молодой Нерио ди Донато еще в 1413 году был в Афинах, но не остался здесь[690]. Он возвратился во Флоренцию, сохраняя, однако, связи с своими греческими родственниками. В 1423 году он совершил путешествие в С. Мауру в гости к герцогу Карло Токко, жена которого честолюбивая, умная, могущественная Франческа Аччьяйоли была самой выдающейся женщиной в тогдашней Греции. Герцог левкадийский был в это время на вершине своего величия: кроме его островов, ему принадлежали также Акарнания, Этолия и Эпир, которые он завоевал у славян и албанцев. Он называл себя деспотом Романии, а супругу своей королевой или василисой ромейской. При его блестящем дворе вращались самые выдающиеся греки и итальянцы.
Нерио ди Донато также получал настоятельные приглашения от герцога Антонио прибыть в Афины, где в Пропилеях было уже так много гостей. Эти последние часы блеска на вершине Акрополя были также последними часами блаженства или, по крайней мере, спокойствия Афин. Боясь чумы, Антоний переехал в Мегару, откуда он 25 сентября 1423 года сообщил Нерио, что Афины свободны от эпидемии, свирепствующей еще в Фивах[691]. Он советовал ему объехать этот город, вследствие войны с Мореей, путешествовать с вооруженным прикрытием, высадиться в Ливадостро и оттуда отправиться в Афины[692]. Очевидно, герцог, в качестве турецкого вассала, не был уже лично на театре войны; вообще поход турецкий мог быть в это время уже закончен, и лишь его отголоски чувствовались еще повсюду.
Нерио последовал приглашению в Афины с тем большей готовностью, что там проживал его брат Антонио, ставший в 1427 году, благодаря родственникам, епископом кефалонийским. Второй брат Джиованни был в это время архиепископом фиванским[693].
Так удачно складывались обстоятельства для потомства Донато Аччьяйоли в Греции, уже затронутой мечом османов, все еще грозно висящим над нею. Вероятно, еще при Нерио I в Афины переселилось много итальянцев. Они обживались здесь, и некоторые из них пережили падение дома Аччьяйоли, так как даже в XVII столетии среди афинской аристократии наряду с греческими Халкокондилами и Палеологами было несколько итальянских имен[694]. Флорентинцы и тосканцы особенно часто искали счастья при афинском дворе. Среди этих итальянцев мы, конечно, не найдем такого, который вступил бы на греческую землю с благоговением пилигрима к классическому миру древности. Некий Уберто из Ареццо просил Нерио пристроить его при Карло Токко или при герцоге афинском в качестве преподавателя права, логики, натуральной и моральной философии или медицины, каковые науки в их целокупности были предметом усерднейших занятий сего достопочтенного мужа[695]. Как мы уже заметили, в Афинах давно уже проживала одна ветвь рода Медичи, назвавшая себя Иатрос. Теперь здесь был также один Макиавелли, Никколо, родственник того же Нерио, так как мать его Ааудамия была дочь Донато Аччьяйоли. Этот флорентинец, носивший имя, ставшее через сто лет знаменитым, состоял при афинском дворе и по поручению герцога писал отсюда в Санта Мауру к Нерио ди Донато, приглашая его приехать в Афины. Письмо его кончалось следующими интересными словами: «Ты никогда еще не видел столь прекрасной страны, ни столь прекрасного замка (Акрополя)».
Вообще Флоренция никогда не была в таких оживленных сношениях с Афинами и Грецией, как во времена Антонио. Прекрасный город гвельфов на Арно был на вершине своего благополучия; в 1406 году он победил Пизу, свою старую соперницу, сделавшись таким образом нераздельным господином Тосканы; в 1421 году к нему перешли гавани Порто Венере и Ливорно; а в последние часы существования Греции Флоренция пожелала сделаться морской державой наряду с Венецией и Генуей, посылать свои корабли в Африку, Сирию и Романию и, в качестве наследницы Пизы, захватить ее колонии. Она льстила себе, в сущности, тщетной надеждой стать сильной на Средиземном море: учредив должность consoli di mare, она отправила своих консулов — на основании договора с султаном Египетским — в Александрию и другие города Леванта[696]. Еще в конце XV века расцвет Флоренции, банки которой раскинули сеть своих отделений по всему торговому миру, вызывал злобную зависть венецианцев.
7 августа 1422 года флорентийская синьория в ответ на приглашение герцога афинского постановила заключить через своего посла Томмазо Альдеротти с «своим добрым другом и согражданином, каковыми были всегда и его предки», договор, которым флорентинцам предоставлялся свободный доступ в его порты. Антонио до такой степени считал себя греческим государем, что приказал совершить этот акт на греческом языке. Так как связь его с бессильной Анжуйской династией не имела никакой цены, то он старался найти опору в усиливающейся Флоренции, и былые отношения Аччьяйоли к Неаполю сменились союзом с родным городом, откуда происходил этот род великих банкиров.
2. Умного Антонио признали все заинтересованные в греческих делах государства, за исключением Альфонсо V, короля Арагонии и Сицилии. Этот замечательный государь, проживавший в 1421 году в Неаполе, где его усыновила королева Иоанна II, вместе с прочими своими отважными планами овладеть королевством Неаполитанским и опять соединить его с Сицилией вспомнил также о старинных правах Арагонии на герцогство Афинское. Неизвестно, был ли это пустой слух или действительный факт, но герцог получил известие, что Альфонсо пожаловал Афины одному каталанцу, Фоме Веральдо. Это серьезно обеспокоило его, и он поручил архиепископу фиванскому Иоанну, кстати отправлявшемуся в Рим, указать Венецианской синьории на опасности, грозящие со стороны каталанцев, и просить ее о помощи через посредство негропонтского байльи. Синьория успокоила Антонио, заверив его, что каталанцы, как это всем известно, обыкновенно делают много шума из ничего.
Венеция была по-прежнему благосклонна к Антонио, и его отношения к негропонтскому байльи были вполне дружественны. Самой природой указанные коммерческие сношения между Аттикой — Беотией и соседним островом были облегчены старинными торговыми и таможенными договорами еще со времен каталанцев или даже ла Рошей. Договоры были совершены в письменной форме и хранились в канцелярии байльи в Негропонте. Лучшие чистокровные кони Антонио паслись на Эвбейских горах, и его подданные часто укрывались на острове от турок со своими стадами и всем достоянием. Этот порядок вещей успел за много веков стать обычным, ибо еще в древности Эвбея всегда была таким убежищем: во время пелопоннесской войны афиняне переправили туда свои стада, когда Перикл посоветовал им перебраться из их аттических имений в город. Жителям Бодоницы, как подданным герцога афинского, Венеция также разрешила в тяжелые времена искать со всем их добром убежища в Негропонте.
Но особенно старался Антонио при помощи денег и дипломатических уловок поддерживать дружбу с турецким двором. Он добросовестно платил султану дань, ездил не раз в Адрианополь и играл роль вассала владыки османов, вероятно, искреннее, чем многие другие правители. Он понимал, что его существование зависит исключительно от настроения султана. С похода в Ахайю в 1423 году турки оставались спокойными зрителями перемен в княжестве, падения последнего франкского князя Чентурионе и водворения византийских правителей в лице братьев императора Иоанна VI, который после смерти своего отца Мануила I вступил на шаткий трон константинопольский.
Из братьев Иоанна Феодор II был деспотом в Мизитре, Константин Драгаз — владетелем Кларенцы и Мессении, Фома получил земли в Аркадии. Сильнейшим из всех шести сыновей Мануила был Константин. Поставив себе целью овладеть всем Пелопоннесом, хотя бы за счет своих братьев, он в мае 1429 года захватил Патрас, архиепископ и духовный князь которого Пандольфо Малатеста был в это время на Западе. Таким образом, эта столица франкской Ахайи стала снова византийской. Чентурионе также не мог удержаться в своих владениях. Фома прин