За эти десять с лишним лет Дунфан Ю брался за любую грязную, тяжелую, изнурительную работу, но никогда не жаловался на страдания и усталость, и, куда бы он ни отправился, всюду за ним следовали его улыбка и смех. Его улыбающееся лицо, по которому нельзя было понять, печально ему или весело, всегда освещало простирающийся перед ним путь. Своим упорным трудом, честностью, оптимизмом и глупостью он обеспечивал себе, жене и ребенку базовые условия существования.
Приемный сын Дунфан Ю не только выучился в средней школе, но еще и поступил в весьма известный в их провинции университет. Он прекрасно осознавал, какие тяготы терпит его отец. В университете он усердно учился, был бережлив и с радостью занимался подработками, которые можно было совмещать с учебой. Дунфан Ю не понимал, какой специальности обучается его сын, но ему казалось, что сын у него – невероятный человек, и, когда он рассказывал своим товарищам – таким же сельским разнорабочим – о своем сыне, на лице его всегда сияла ослепительная улыбка.
В прошлый раз Новый год Дунфан Ю впервые праздновал на чужбине. Всё дело в том, что билет на поезд в новогодний период купить слишком тяжело: он простоял в очереди два дня и три ночи и в итоге купил у одного спекулянта за большие деньги поддельный билет, из-за чего при посадке в поезд контролер и полиция подвергли его длительному допросу. Пришлось ему опять вернуться на стройку. Как говорил позже Дунфан Ю, в Новый год тамошний губернатор лично посетил их стройку, выразив им таким образом свое почтение, и отведал вместе с ними пельменей. Расплывшееся в улыбке большое лицо Дунфан Ю привлекало особое внимание, поэтому губернатор пожал ему руку и осведомился, есть ли у рабочих-мигрантов предложения по градостроительству. Дунфан Ю, не обращая внимания на подмигивание начальника стройки, наивно выдвинул добросовестное предложение:
– Губернатор, хватит вам уже выбрасывать деньги на ветер. Напрасно вы построили дороги специально для слепых, по ним ни один слепец не ходит. Лучше бы вы эти деньги приберегли и отдали слепцам на одежду и пропитание.
Губернатор засмеялся, окружающие тоже смущенно засмеялись.
– Мы так выходим на международный уровень, понятно тебе? – губернатор похлопал его по плечу.
– На какой еще чертов уровень? – Дунфан Ю так ничего и не понял.
В первый день прошлого Нового года по лунному календарю семья воссоединилась дома, и сын сказал своему отцу Дунфан Ю:
– Отец, подожди, вот закончу я университет, и тогда тебе не придется подрабатывать на чужбине, я стану тебя содержать.
Дунфан Ю так обрадовался, что даже прослезился. Он сказал:
– Папа у тебя дурак, но ты не глуп. Я сам себя прокормлю, а ты, если в будущем в люди выбьешься, вылечи своей матери глаза! А то тех денег, что папа зарабатывает, достаточно только, чтобы ей темные очки покупать, но не может же твоя мама всю жизнь смотреть на нас с тобой через темные стекла стоимостью в два юаня.
А еще Дунфан Ю сказал сыну:
– Твой папа свою жизнь весело прожил, никакой печали не знал. И ты будь, как твой отец: хорошо, когда человек слегка глуповат!
Ты – потомок Дунфан Шо
Приемный сын Дунфан Ю был преданным сыном, и произнесенные им жалостливые слова заставили Дунфан Ю почувствовать, как тепло разливается во всём его теле. Ему было пятьдесят с хвостиком, он годами мыкался по белу свету, всеми силами стараясь заработать на пропитание, из-за чего физические силы его иссякали, зато интеллект рос. Неизменная улыбка, которая украшала лицо прожившего уже полвека Дунфан Ю, будто бы стала менее глупой и даже приобрела некоторую мудрость.
Дунфан Ю послушался добрых уговоров жены и перестал скитаться по далеким южным землям, вновь вернувшись к заработкам в административном центре провинции. Делая такой выбор, он руководствовался не только соображениями об истощившихся физических силах (лазить вверх-вниз по строительным лесам он уже не мог при всём желании), но и тем, что истосковался по сыну. Теперь он виделся с ним раз в один – два месяца.
Благодаря случаю Дунфан Ю нашел работу, которая позволяла ему зарабатывать деньги своей улыбкой – он поступил на службу моделью для студентов и абитуриентов академии искусств. На первый взгляд эта работа представлялась легкой, но на деле оказалась очень тяжелой. Дунфан Ю должен был по три часа под всеобщими взглядами ровно сидеть на стуле и не двигаться. Чтобы заработать побольше, он каждый день брался за три – четыре модельные сессии, то есть каждый день ему приходилось сидеть на стуле истуканом от девяти до двенадцати часов. Сначала его зад немел, потом начинал болеть, а потом совсем отмирал; несколько раз он упал в обморок прямо в художественной аудитории, вызвав тем самым недовольство студентов.
Но учителя и ученики всё равно хотели его рисовать: они говорили, что у него очень необычная улыбка, одновременно абсурдная и глубокая. Некоторые абитуриенты в связи с этим даже поддались суеверию и хотели непременно рисовать именно его, потому что слышали, что будто бы у всех, кто рисовал Дунфан Ю, профессиональный уровень стремительно растет, и экзамены они сдают с невероятно хорошими результатами. А еще рассказывали, будто бы скульпторы и художники, для которых он работал моделью, получали за свои произведения большие награды, и всё в таком духе. Из-за этих легенд людей, которые хотели, чтобы Дунфан Ю послужил для них моделью, становилось всё больше и больше, и стоимость его работы тоже возросла – теперь за три часа он брал двенадцать юаней, на два юаня больше, чем другие. Дунфан Ю очень нравилось то чувство, которое он испытывал при позировании; он сидел и позволял студентам и студенткам наблюдать и зарисовывать себя с разных ракурсов и при этом чувствовал себя очень успешным человеком. Студенты частенько шутливо над ним подтрунивали, а он ловко парировал, очень всех этим веселя.
Вот как он сам себя представлял:
– Меня зовут Дунфан Ю. Отца моего звали Дунфан Лян, деда – Дунфан Чжун, прадеда – Дунфан Ча. Каждое поколение в нашей семье лучше предыдущего. И в ваших семьях тоже.
Ученики покатывались со смеху. Некоторые отвечали:
– Нет, нам с тобой не сравниться, мы-то недоношенными родились, с каждым поколением захиреваем.
Дунфан Ю хоть и не понимал их слов, всё равно смеялся вместе со всеми.
Позже один преподаватель на полном серьезе сообщил Дунфан Ю:
– Твоим предком наверняка был Дунфан Шо.
Дунфан Ю вылупил глаза и так же серьезно спросил:
– А ты откуда знаешь? Ты был с ним знаком?
– Дунфан Шо – это крупный деятель. Он жил в эпоху Западной Хань, еще до нашей эры, две с лишним тысячи лет назад, и был министром при У-ди. Он был находчивым, любил пошутить, хорошо рассказывал анекдоты, обладал большим даром красноречия, был просто молодцом! – И учитель рассказал Дунфан Ю еще несколько занятных преданий про Дунфан Шо.
– Похож, и правда похож! – сказал Дунфан Ю. – Это я не про твою картину говорю, а про то, что этот Дун фан Шо, о котором ты рассказываешь, и правда чем-то на меня похож. Хи-хи, похоже, моя глупая улыбка мне досталась от предков по наследству!
Я тоже могу жить вечно
Один молодой художник пригласил Дунфан Ю на обед, и тот так обрадовался, что не мог скрыть ликования. Он сказал художнику:
– Да этот обед в заоблачную цену обошелся, двести юаней с лишним! Ты ради меня потратился. Сколько живу на свете, никогда меня до сих пор на угощение не приглашали, какая же это большая честь!
Потом он пощупал свое лицо и добавил:
– Впрочем, лицо у меня побольше, чем у других, поэтому и честь большая.
Художник сказал ему:
– Та картина маслом, для которой ты позировал, получила первый приз на биеннале и вошла в коллекцию Музея изобразительных искусств Китая, теперь твои потомки смогут вечно любоваться твоим талантом. Дунфан Ю сказал:
– Это значит, что, когда я умру, эта картина всё еще будет храниться?
– Да, эта картина будет храниться вечно.
– А, тогда получается, что я буду жить вечно? Ха-ха, вот и я смог войти в историю! – Дунфан Ю едва не пустился в пляс от радости. – А как та картина называется, «Портрет Дунфан Ю»?
Это был очень животрепещущий вопрос.
– Она называется не «Портрет Дунфан Ю», а «Абсурд», – сказал художник.
– Так ты опять мое имя изменил! Ты, наверное, не знаешь, что меня изначально звали не Дунфан Ю, в детстве меня звали Дунфан Лян. А нынешнее имя мне дали только после того, как я пошел в начальную школу. Мое имя означает «отличный», это ты наверняка знаешь.
Дунфан Ю, очевидно, считал несколько неподобающим то, что художник, не спросив у него разрешения, изменил его имя.
– Это – название картины, а не твое имя, – ответил художник.
– То есть вымышленное имя? Нет, мне никаких вымышленных имен не нужно. Дунфан Ю – это и есть Дунфан Ю, мужчина должен гордиться своим именем и отвечать за свои поступки, – Дунфан Ю не совсем понимал, о чем ему говорит художник.
– Я не менял твое имя, название картины – это название моего произведения, оно не имеет к тебе отношения, – объяснил художник. – К тому же слово «ю» имеет не только значение «отличный». В древности была такая профессия, «ю» называли профессиональных шутов, это то же самое, что современные клоуны…
И художник прочитал Дунфан Ю целую лекцию.
– О, правда? Значит, те, кто сейчас разыгрывает юмористические сценки и выступает с юмористическими диалогами, тоже называются «ю»? – осведомился Дунфан Ю.
– Да, они тоже принадлежат к этой группе людей, – кивнул головой художник.
– Эх, если бы я раньше знал, что «ю» значит «веселить», то еще в детстве занялся бы юмористическими выступлениями. Эти комики сейчас очень хорошо зарабатывают! – Дунфан Ю расстроился из-за того, что когда-то счел иероглиф «ю» символом отличных оценок в учебе.
В конце обеда художник насильно всучил Дунфан Ю сто юаней, поставив его в крайне затруднительное положение.
– Ты мне портрет нарисовал, и денег с меня не взял, да еще сам мне деньги даешь, что же это такое получается? Похоже, ты, как и я, немножечко глуповат.