История города Хулучжэня — страница 25 из 36

Проучившись один месяц в первом классе, Муцай перешел во второй; проведя два месяца во втором классе, он перешел уже в третий – за один семестр поднялся на два класса, освоил программу двух лет.

Дед Дун Яньшэ и отец Дун Баошуй были очень рады тому, что Муцай за один год перепрыгнул через два класса; особенно воодушевленным выглядел Дун Баошуй. Он подозвал своего младшего сына к печи, погладил его по спутанным волосам и сказал:

– Ну ты даешь, малец! Ты смотри уж не перепрыгивай через класс, а не то скоро своих старших братьев обгонишь! Похоже, правильно я сделал, что не отдал тебя в семь лет в школу, ты ничего не упустил. Ну, так начинай учиться прямо с третьего класса, молодчина!

Он очень редко хвалил своих детей в их присутствии, это был исключительный случай. Таким образом он хотел улучшить свои отношения с младшим сыном, поскольку мучился угрызениями совести и боялся, как бы у Муцая не сформировался комплекс, ведь Муцай пошел в школу на два года позже, чем его сверстники, и решение это принял именно Дун Баошуй.

Учеба учебой, а о работе всё же забывать было нельзя. Три брата продолжали ходить на свалку к гарнизону, больнице и ветеринарному пункту, чтобы собирать там мусор.

На протяжении примерно пяти – шести лет братья ежедневно, выполнив заданную им домашнюю работу, отправлялись собирать мусор. Позже Цзиньцай перестал в этом участвовать, потому что ему надо было поступать в среднюю школу старшей ступени. Иньцай тоже перестал собирать мусор, ведь он, как и его старший брат, превратился в рослого паренька. Старшие браться перестали ходить на свалку, но Муцай продолжал этим заниматься. Впрочем, не прошло и нескольких дней, как и он перестал собирать мусор, но не из-за того, что стеснялся, и не из-за того, что ему было одиноко, а из-за того, что попал в переделку.

Чем старше становились братья, тем менее интересным для них был обычный сбор мусора, и поэтому они частенько, воспользовавшись этим предлогом, тайком перелезали через казарменную стену и воровали с огородов военной части огурцы, баклажаны, бобы, помидоры и прочие овощи, а зимой ходили на угольный склад возле армейской котельной и крали куски угля или металлолом. Иногда, когда их заставали за этим занятием солдаты, они бросались бежать наутек, солдаты только нарочито покрикивали им вслед, просто для острастки, но всерьез сводить с детьми счеты не собирались. Оставшись один, Муцай продолжал собирать мусор; конечно, и ему хотелось иногда чем-нибудь слегка разжиться, но некому было стоять у него на стреме. Однажды, спрятав у себя за пазухой плоскогубцы, Муцай тайком пробрался в казарму. Его давно уже интересовал дощатый домик, стоявший рядом с аппаратной; ему казалось, что туда очень легко попасть: двери никогда не запирали на замок, а щеколду просто перевязывали железной проволокой. Муцай осторожно добрался до входа в деревянный домик и перекусил плоскогубцами проволоку. Он впервые собирался украсть что-нибудь не с улицы, а из помещения; его сердце бешено стучало, а пот с лица непрестанно стекал вниз по шее. Потратив кучу времени, он обшарил комнату сверху донизу, но не нашел в ней ничего ценного, поэтому в итоге схватил предназначенный для учений противогаз и побежал прочь. Но, не успев сделать и несколько шагов, столкнулся лицом к лицу с несколькими солдатами, которые без лишних слов схватили вора вместе с украденным.

Муцая доставили в командный пункт, и там его долго допрашивал офицер. У Муцая, сидевшего на корточках, лицо от страха побелело, словно мел. Только после того, как он написал объяснительную записку, двое солдат доставили его домой, а проржавевшие плоскогубцы конфисковали в качестве улики по делу. Дун Баошуй страшно рассвирепел и прямо при солдатах дал сыну два пинка, ругаясь при этом так:

– Ах ты, зараза! Что же ты с малых лет дурному учишься! Если хочешь в воры податься, то вали тогда из моего дома!

Потом Дун Баошуй вспомнил про те плоскогубцы, которые его маленький сын схватил во время гадания в его первый день рождения.

– Ох! – тяжко вздохнул он. Неужто эти плоскогубцы предвещали, что его сын превратится во взломщика?

Муцай не произносил ни слова, он перепугался, ему казалось, что плоскогубцы – это вещь дрянная, и он поклялся себе, что больше никогда не прикоснется к чему-то столь зловещему. Начиная с того дня Муцай больше не ходил собирать мусор.

10

Прошел слух, что теперь стало можно сдавать вступительные экзамены в университет и что некоторые из поселка даже уже поступили.

Дунь Яньшэ и Дун Баошуй придали этой новости особое значение. Оба, не сговариваясь, возлагали надежды на Цзиньцая. Он, как-никак, при гадании схватил книгу, да и все эти годы посвящал учебе.

Второй брат, Иньцай, пристрастился к игре на губной гармошке, которую он выудил из мусорной кучи. Он не гнушался тем, что она была грязной и потертой. Помыв ее, он засунул гармошку в рот и начал выдувать нестройную мелодию.

Третьему брату, Муцаю, не хотелось от него отставать, поэтому он тоже стал дуть, но не в губную гармошку, а в резиновый чехол молочного цвета, который он тоже подобрал на свалке. Он сделал из него большой воздушный шарик, завязал веревочкой и стал играть им в классе с другими учениками. Когда это обнаружил учитель, он отругал его последними словами и спросил:

– Да разве же можно этой штукой играть? Да тебе вообще известно, для чего это предназначено? Это презерватив, его используют для контрацепции!

В то время Муцай не совсем понял слова учителя, но в глубине души почувствовал, что это точно что-то плохое, вроде тех плоскогубцев.

И только когда Муцай вырос и повзрослел, он наконец понял, для чего был предназначен тот чехольчик, который он некогда с самодовольным видом засунул себе в рот и надул. Его вырвало, да так сильно, что он едва не вытошнил наружу все свои внутренности. И женившись, Муцай никогда не пользовался этими тоненькими чехольчиками. Он не осмеливался даже смотреть на них: ему сразу же становилось противно, и у него начиналась рвота.

Цзиньцай был всецело поглощен идеей поступить в университет; после уроков он целыми днями сидел дома и повторял пройденное.

Иньцай и Муцай знали, что их старший брат отчасти трудится искренне, а отчасти просто с умным видом притворяется, делает это напоказ. Цзиньцай боялся разочаровать деда и отца с матерью, но при этом не был уверен в том, что сможет поступить в университет. На самом деле ему не хотелось учиться, куда больше ему нравилось тайком видеться с Гуань Юйлин.

Когда Цзиньцай закончил неполную среднюю школу, Гуань Юйлин уже начала работать продавщицей в снабженческо-сбытовом кооперативе поселка. В тех местах это считалось завидной должностью. Ни ветер на тебя не дует, ни дождь тебя не мочит, стоишь себе в халате за прилавком, вся такая красивая – не то что другие женщины, которым летом солнце голову печет, а зимой северный ветер в лицо дует! Всю жизнь копаются в земле, зарабатывая на пропитание; их обдувает ветер, обжигает солнце, и в итоге вся их кожа приобретает грязно-серый цвет.

Гуань Юйлин было восемнадцать – девятнадцать лет, ее большие лягушачьи глаза теперь уже не так привлекали к себе внимание, как в детстве, теперь огонь в сердце Цзиньцая распаляла ее выдающаяся вперед грудь. Он то и дело бегал в снабженческо-сбытовой кооператив и глупо пялился на прилавок Гуань Юйлин, стоя вдалеке. Если Гуань Юйлин бросала на него взгляд, то лицо Цзиньцая тут же заливалось краской до самой шеи, и он торопливо отворачивался, будто бы не видел ее. Несколько раз Гуань Юйлин, заметив его, махала рукой, подзывая подойти поближе. Цзиньцаю тогда показалось, что у него комок встал в горле, и он долго не мог вымолвить ни звука. Гуань Юйлин подшучивала над ним:

– Какая же у вас семья странная! У Муцая заикание прошло, теперь ты им заразился. Вот ведь интересно, ты и не покупаешь ничего, и не говоришь, так чего ты сюда таскаешься попусту?

Лицо Цзиньцая пылало от смущения; ему казалось, что Гуань Юйлин его презирает. Финансовое положение в семье Цзиньцая было не таким хорошим, как в семье Гуань, отец же Гуань Юйлин работал председателем снабженческо-сбытового кооператива. В детстве Цзиньцай при старших называл маму Гуань Юйлин тещей, а взрослые шутя поддакивали ему, тогда как он хотел, чтобы это было правдой. И слова мамы Гуань Юйлин о том, что если жена старше мужа на два года, то она принесет ему богатство, вовсе не являлись непреложной истиной; ведь еще в народе говорили, что если жена старше мужа на два года, то ее ждет сбор мусора, а Цзиньцай в прежние годы постоянно занимался сбором мусора, и это видели все жители поселка.

В глубине души Цзиньцай понимал, что для того, чтобы Гуань Юйлин «принесла ему богатство», он должен поступить в среднюю школу старшей ступени, а потом – в университет. Начиная с того времени Цзиньцай взялся за учебу всерьез, и больше уж он не сидел с книжками для виду, чтобы снискать расположение деда и родителей. Юйлин была единственным стимулом, который заставлял Цзиньцая учиться; ему хотелось, чтобы присказка «если жена старше мужа на два года, она принесет ему богатство» воплотилась в жизнь на его личном примере.

В тот год Цзиньцай действительно поступил в университет и уехал учиться в город.

11

Когда Цзиньцай перешел во второй класс средней школы старшей ступени, Иньцай тоже закончил неполную среднюю школу. Он не стал подавать заявку на поступление в уездную среднюю школу, а полгода помогал родителям с сельскими работами и зимой того года записался в армию. В одиннадцать лет Иньцай влюбился в губную гармошку. Он сам разобрался, как на ней играть, никто его не учил, постепенно научился выводить мелодии и теперь на классных собраниях аккомпанировал поющим одноклассникам. Изначально он хотел научиться играть на трубе, но их семья не могла себе этого позволить, и поэтому он пытался играть на всём, что только под руку попадется. Иньцай мог найти способ выдуть звук из любой вещи с отверстиями: сначала он учился играть на флейте, губном органчике и в конце концов остановился на зурне. Зурна была самым распространенным в сельской местности инструментом и имела самое широкое применение. В детстве звуки зурны Иньцаю очень досаждали, они резали слух и вызывали отвращение. В особенности когда в каком-то из домов случались похороны, зурна звучала особенно беспокойно, словно отрывистые возгласы; так нарочито лицемерно рыдает перед могилой свекрови нерадивая невестка – этой музыке не хватало искренности.