Иньцай учился игре на зурне, во-первых, потому что этот инструмент было легко достать, он был буквально повсюду, во-вторых, потому что игра на зурне была востребованной – без нее не обходились ни свадьбы, ни похороны, и она могла стать источником его заработка. Третья причина заключалась в том, что пятнадцатилетний Иньцай вступил в пору полового созревания; он ежечасно задыхался от глухой тоски и одиночества, а зурна стала для него инструментом, с помощью которого можно было с наибольшей легкостью выразить и излить свои чувства. Одно время он играл на зурне днями и ночами, что раздражало не только его семью, но и всех соседей; даже собиравший навоз дурак Ся не стерпел и придурковато спросил у Иньцая:
– У вас что, дома кто-то умер? Звучит так, словно кого-то отпевают!
Иньцай ответил:
– Тебя завтра телега насмерть собьет, вот я тебе заранее похороны и устроил.
Иньцай уже давно принял решение не поступать в среднюю школу старшей ступени: он знал, что семья не сможет заплатить еще и за его обучение в университете. По выражениям лиц деда и отца он тоже видел, что они вовсе не хотят, чтобы он продолжал учиться, просто не говорят это напрямую. Иньцай, в некоторой степени поддавшись влиянию деда, решил поступить так, как распорядилась судьба – недаром же он при гадании на первый свой день рождения схватил флейту!
И он, словно полоумный, продолжал играть на этом не вызывающем ни у кого симпатии инструменте. Соседи выразили протест, и тогда он, взяв зурну под мышку, стал уходить играть в рощицу на заднем склоне горы. Поупражнявшись в игре с полдня, он, устав, ложился на откос и разглядывал диковинные, постоянно меняющие форму облака, проплывающие по небу. А потом продолжал играть и играл до тех пор, пока не начинали ныть щеки и не расплывались перед глазами круги. В результате из занятий Иньцая действительно вышел толк: когда его призвали в армию, такое преимущество, как умение играть на зурне, сослужило ему большую службу.
За те два года, что Цзиньцай учился в уездной средней школе старшей ступени, он пережил немало невзгод. Учеба с самого начала давалась ему нелегко, да и базовых знаний не хватало – он сломал всю голову, пытаясь разобраться в физике и математике. Днем он ходил на уроки, а вечерами занимался самостоятельно. Когда в спальне гасили свет, он тайком прятался с учебниками в туалете. Ему докучали мухи и москиты, а резкий запах испражнений так бил в голову, что у него частенько всё начинало плыть перед глазами; несколько раз он чуть не свалился в выгребную яму. На самом деле результат таких занятий не мог быть хорошим; он больше забывал, чем запоминал, а иногда не только не запоминал ничего нового, но и, находясь в таких дурных условиях, забывал уже освоенное. Позже Цзиньцай говорил, что в то время он делал так только для того, чтобы закалить волю, и хоть сейчас это и кажется абсолютной дуростью, но в том возрасте человек с таким происхождением, характером и нравом, как у Цзиньцая, мог легко пойти на такое бесполезное самоистязание.
В итоге Цзиньцай всё же поступил в университет, но не в знаменитый университет, о котором грезил ночами. Его мечта поехать в столицу не осуществилась, и он отправился в один политехнический институт, находившийся к югу от Янцзы.
Иньцай покинул отчий дом на полгода раньше, чем его старший брат Цзиньцай, и отбыл на далекий северо-восток. Первое письмо, которое Цзиньцай получил, отчитавшись о прибытии в университет, было написано его младшим братом Иньцаем. На конверте стоял штамп «Народно-освободительная армия Китая, войсковая часть ХХХ», письмо было запечатано треугольным штемпелем, что напомнило ему о стопочках треугольных карт из папиросных коробок, которые когда-то собирал Иньцай.
Муцай продолжал учиться в средней школе старшей ступени, стал нелюдимым и очень редко общался с одноклассниками; Дун Баошуй даже опасался, как бы его младший сын не стал опять немым. Старшие братья покинули дом – один уехал на север, другой – на юг, и из-за этого Муцай не находил себе покоя. Он страстно хотел уехать, сию же минуту – чем дальше от дома, тем лучше.
12
Перед тем как уехать в университет, Цзиньцай специально несколько раз заглядывал в снабженческо-сбытовой кооператив поселка, прикидываясь, что хочет что-то купить. На самом деле он искал повод повидаться с Гуань Юйлин, но из-за обидного несовпадения он так ее и не застал. Он, говоря обиняками, справился о ней у ее матери, и та сказала ему, что Чернавка недавно вышла замуж, ее муж работает в поселковом зернохранилище. Он рабочий, да еще и с легкой инвалидностью, прихрамывает на одну ногу. В то время рабочие очень ценились, и если девушке из крестьянской семьи удавалось выйти за рабочего, который имел доступ к товарному зерну, то считалось, что она выбилась в люди.
Цзиньцай горевал из-за свадьбы Гуань Юйлин несколько дней подряд и даже иногда плакал по ночам. Он влюбился в Гуань Юйлин еще тогда, когда ему было восемь лет, и все эти годы продолжал тайком ее любить. Он и в среднюю школу старшей ступени, а затем и в университет смог поступить в большей степени только ради того, чтобы снискать расположение Юйлин. Однако он был моложе Юйлин на два года и проявлял свою любовь к ней только в том, что его лицо заливалось краской стыда, сердце билось учащенно, а ладони потели; напрямую же он ей никогда не признавался в своих чувствах. Впрочем, неужто Юйлин не знала, из-за кого он так краснеет, из-за кого у него бьется сердце и потеют ладони? Конечно, знала. Она просто подыскивала себе кого-нибудь с более высоким положением в обществе! Цзиньцай негодовал. Что, она презирает меня? Ну хорошо, посмотрим еще, кто кого! Да, жизнь человека подчинена судьбе! Так частенько говаривал дед. У Юйлин судьба плохая и у меня судьба тоже плохая! Цзиньцай вновь принялся жалеть самого себя, припоминая все горести, что пришлись на его долю с детства, и несколько раз всхлипнув под одеялом.
В университете всё Цзиньцаю казалось необычным: в тех краях круглый год листья были зелеными, не то что на его родине на северо-востоке, где зимой все деревья становились голыми и нигде не было видно даже намека на зелень. В университете Цзиньцая кормили лучше, чем дома, и это радовало его больше всего. Вот только в первое время после прибытия на юг он не мог адаптироваться к местному климату и из-за влажности и душной жары плохо спал по ночам. Кроме того, у многих его приехавших с северо-востока однокурсников из-за непривычных климатических условий вскочили красные прыщи, и Цзиньцая эта участь тоже не миновала. Некоторое время он печалился по этому поводу, но потом постепенно привык, волдыри с его тела исчезли, а кожа перестала чесаться.
В университете Цзиньцай продолжал учиться весьма средне, в первом семестре по академической успеваемости по некоторым предметам он даже попал в самый хвост рейтинга их группы. Но его это вовсе не тревожило, он просто хотел сдавать экзамены как минимум на тройки – главное, чтобы они зачитывались. Больше всего Цзиньцая волновало то, как живет его семья. Он с детства терпел лишения, потому что жили они бедно. А сейчас, хоть ситуация и значительно улучшилась по сравнению с прежними годами и недостатка в пропитании и одежде уже не было, но расходы на обучение в университете всё же лежали на его родителях тяжким грузом. Его второй брат, Иньцай, пошел в армию, ежемесячное жалование его составляло всего несколько юаней, а третий брат, Муцай, всё еще учился в средней школе старшей ступени, и на него тоже приходилось тратить немало денег. Цзиньцай обычно был очень экономным и в столовой брал себе только самое дешевое, но в год ему всё равно требовалось несколько сотен юаней. На первые свои новогодние каникулы он не стал возвращаться домой, чтобы сэкономить на путевых расходах и чтобы отец мог послать ему поменьше денег.
В первый день Нового года Цзиньцай так заскучал по дому, что буквально не мог усидеть на одном месте; он вышел из общежития и пошел бесцельно бродить по университетскому городку. Внезапно перед его глазами будто бы что-то вспыхнуло, а кровь его закипела от какого-то непостижимого восторга. Он увидел мусор. По всему кампусу были расставлены мусорные урны, а еще было отведено специальное место под свалку. Его сердце горячо забилось, он не смог совладать с душевным порывом и припомнил детство, когда он занимался сбором мусора. Он начал расхаживать рядом с урнами и мусорными кучами, пристально изучая таящийся там неизведанный, но в каком-то смысле уже хорошо знакомый ему утиль.
Полдня Цзиньцай потратил на то, чтобы тщательно прочесать весь кампус, и изучил всё, начиная с учебной зоны и заканчивая общежитиями и кварталом, где проживали семьи преподавателей. Кампус был очень большим и производил несметное количество мусора – в каждой урне, в каждой мусорной куче было столько ценностей, которые можно было сдать на переработку, получив за это деньги! Университетский мусор был куда ценнее и богаче того хлама, который очаровывал его когда-то в детстве.
Вечером Цзиньцай лежал в своей кровати и никак не мог заснуть. Он испытывал волнение и восторг.
13
Как раз в тот первый вечер Нового года, когда Цзиньцай ворочался с боку на бок в своем общежитии, гоняя в голове разные мысли, его второй брат Иньцай тоже не мог сомкнуть глаз. Он только что принял участие в новогоднем вечере, который проводился в их роте, и продемонстрировал свое мастерство: сыграл на зурне сольную арию «Ода фениксу» и сорвал овации. «Браво» кричали ему не только его однополчане: даже глава военного округа, который справлял китайский Новый год вместе с младшим составом и рядовыми роты, осыпал его похвалами.
Когда вечер завершился, глава военного округа пожал Иньцаю руку и дружески поинтересовался о том, как его зовут, сколько ему лет, откуда он родом, какое получил образование, здоровы ли его родители. Иньцай взволнованно ответил главе военного округа на каждый вопрос; дикция у него была четкая, а голос звучный – возможно, благодаря тому, что он долгое время упражнялся в игре на зурне, и при разговоре с главой военного округа голос его звучал в том же тембре и тональности, что и исполненная накануне «Ода фениксу». Главе военного округа он очень понравился, и, прощаясь, тот легонько похлопал своей плотной ладонью Цзиньцая по плечу и приободрил его: