«Обличаешь ты меня, что въ нѣкій день слышалъ ты отъ меня таковые богохульные глаголы, будто я возмогъ тако сказать, что Божіе на землю схожденіе и воплощеніе не было, а что и было, то все дѣйство ангельское… Одно вспоминаю, когда съ тобою я шествовалъ изъ вотчины твоей, зовомой Черная Грязь (вѣроятно теперешнее Царицыно), на ловъ звѣриный, тогда ты изволилъ бесѣдовать со мною на пути и сказывалъ мнѣ отъ Бытейскихъ книгъ втораго Исхода, что егда восхотѣ Богъ дати законъ Моисею, и тогда сниде самъ Богь на гору и бесѣдова со пророкомъ лицомъ къ лицу; показа ему Богъ задняя своя. И тогда я дерзнулъ прекословіемъ пресѣчь глаголы твои и сказалъ тебѣ: «Коя нужда Богу бесѣдовати къ людямъ и явитися Самому, кромѣ плотскаго смотрѣнія, Возможно бо есть и ангела послати да тоже сотворити по волѣ Его…» «Развѣ за это одно, что я дерзнулъ молвить тебѣ встрѣчно, ты поднялся на меня гнѣвомъ своимъ и клеветою…» «И слѣпымъ мощно есть разумѣти, яко не только задняя или передняя при Бозѣ глаголати и мнѣти, но и единыя части не мощно есть не только тѣлеснымъ окомъ зрѣти, но и разумнымъ ни мало уразумѣти… А ты дерзаеши тако рещи, яко Моисей задняя Божія видѣлъ…» «Я человѣкъ простой, и учился буквамъ единымъ, дабы могъ прочесть и написать что-либо ради своей надобности и чтобы можно было душу мою грѣшную спасти, а дальняго ничего не разумѣю и съ мудрыми философами и рачителями истины, которые искусны и благоразсудны въ Божественныхъ писаніяхъ, никогда не бесѣдовалъ… И не дивно, что возможно мнѣ и погрѣшить, ради моего скудоумія и небреженія, но дивно то, что ты съ клеветою поносишь меня не только о сказанномъ мною, но прилагаешь еще больше и свои умышленія, а самъ и въ малой части не искусенъ въ Божественныхъ писаніяхъ, какъ и совѣтники твои, Никифоръ Воейковъ съ товарищи. Сами они съ выѣденое яйцо не знаютъ, а вкупѣ съ тобою роптать на меня не стыдятся. И всѣ вы, кромѣ баснословныя повѣсти, глаголемыя еже о Бовѣкоролевичѣ, о которой думается вами душеполезной быти, что изложено есть для младенецъ, иже о Курѣ и о Лисицѣ и о прочихъ иныхъ таковыхъ же баснословныхъ повѣстей и смѣхотворныхъ писаній (всѣ вы) Божественныхъ и Богословныхъ дохматъ никакихъ не читали».
Вмѣстѣ съ симъ Бѣгичевъ доказывалъ, что нельзя основываться только на буквѣ Писанія, что слѣдуетъ сокровенное въ Писаніи разсуледать не по буквѣ, но по смыслу или по духу, ибо «духъ живитъ разумѣніе, а буква писмени умерщвляетъ. отчего и въ ереси впадаютъ, какъ и нынѣ многіе пострадали отъ такового недоумѣнія, такъ и ты, милостивый государь Семень Лукьяновичъ, не притыкайся о семъ единомъ, яже видѣхъ писано, что глагола Богъ съ Моисеемъ лицомъ къ лицу, и не стой на одной ногѣ да не явишься построменъ и всюду зыблемъ, но приступи и на вторую (ногу) и пойди далѣе…» [111].
Эти разсужденія даютъ намъ образчикъ тѣхъ мудрованій, ходившихъ въ тогдашнемъ обществѣ, которыя прямо приводили къ расколу вѣрованій, то-есть къ раздробленію общественнаго умствованія на многіе нелѣпые толки, согласія, упованія, какъ обозначалъ себя каждый кружокъ такого суемудрія.
Семенъ Лукьяновичъ немного не дожилъ до окончательной развязки Никонова дѣла. 12 декабря 1666 года Никонъ по соборному опредѣленію былъ низложенъ съ патріаршества, а Семенъ Лукьяновичъ скончался еще 3 іюля во вторникъ, во второмъ часу дня, то-есть по нашему счету въ шестомъ часу утра.
Въ этотъ день въ первомъ часу, то-есть въ пятомъ утра, царь Алексѣи Мих. выѣхалъ въ луга подъ селомъ Коломенскимъ на свою любимую утѣху, на соколиную охоту, и вскорѣ узналъ о кончинѣ своего дяди и любимаго боярина. Вмѣсто того, чтобы кушать въ селѣ Коломенскомъ, онъ къ обѣду вернулся по этому случаю въ Москву и распорядился о похоронахъ Семена Лук. Погребеніе совершилось по тогдашнему обычаю въ тотъ же день, въ 13 часу дня, то-есть въ исходѣ пятаго часа, — тогда дневныхъ часовъ било 16. Похоронили боярина съ большимъ почетомъ въ Чудовомъ монастырѣ, но въ какомъ мѣстѣ, теперь уже неизвѣстно. На погребеніи были митрополиты: Новгородскій, Казанскій, Ростовскій, Крутицкій, Газскій (Паисій), Сербскій, Амосійскій. Поминки происходили въ монастырской трапезѣ, гдѣ государь жаловалъ всѣмъ владыкамъ и меньшему духовенству раздавалъ поминовенныя деньги [112].
Семенъ Лукьяновичъ былъ женатъ на княжнѣ Марьѣ Алексѣевнѣ Лыковой. Этотъ бракъ состоялся еще въ то время, когда онъ былъ стольникомъ, въ 1637 г. мая 21, и, несомнѣнно, по сватовству самого гусударя. Передъ свадьбою, по дворцовому обычаю для ближнихъ людей государя, и женихъ, и отецъ невѣсты являлись къ государю звать его, женихъ къ себѣ на свадьбу, а будущій тесть на свадьбу къ своей дочери. Такъ съ этимъ зовомъ 15 мая 1637 г. представились государю и Семенъ Лукьяновичъ и стольникъ же князь Алексѣй Ѳедоровичъ Лыковъ. Обоимъ имъ за этотъ зовъ государь пожаловалъ по кубку серебряному, въ 2 фунта вѣса слишкомъ каждый; по портищу золотнаго атласа— Стрѣшневу лазореваго цвѣта, Лыкову черленаго (краснаго) и по сороку соболей. На другой день свадьбы новобрачный неотмѣнно пріѣзжалъ къ государю челомъ ударить, и государь снова жаловалъ ему благословенiе образомъ и обычные дары. 22 мая Семенъ Лук. получилъ въ благословеніе образъ Благовѣщеніе Пр. Богородицы и дары: кубокъ серебряный вѣсомъ въ 3 ф.; атласъ по серебряной землѣ золото, портище атласу обычнаго, портище камки черленой, портище желтой и сорокъ соболей, всего слишкомъ на 123 р. (А. О. П., № 961).
По нѣкоторымъ указаніямъ видимо, что у С. Л. Стр ѣшнева вначалѣ существовалъ дворъ, примыкавшій къ зданіямъ царскаго Хлѣбеннаго дворца и находившійся между Патріаршимъ дворомъ и Троицкимъ подворьемъ. При немъ существовала и церковь Пятницы вблизи упомянутаго подворья.
Этотъ дворъ черезъ Троицкую улицу находился противъ Голицынскаго двора, которымъ также владѣлъ Семенъ Лукьяновичъ по наслѣдству отъ отца, какъ упомянуто выше,
Эти оба двора получаютъ особое значеніе при царѣ Ѳедорѣ Алексѣевичѣ, когда, по придворнымъ интригамъ и несомнѣнно по внушеніямъ сторонниковъ царевны Софьи, молодой царь вознамѣрился въ 1677 г. выселить изъ стараго дворца царицу Наталью Кирилловну съ сыномъ царевичемъ Петромъ. Это происходило въ тотъ годъ (1677), когда царевичу Петру исполнилось 5 лѣтъ и съ рукъ мамы онъ долженъ былъ поступить на руки дядьки, когда, слѣдов., долженъ былъ устроиться особый штатъ служебныхъ лицъ при царевичѣ, потребовавшій болѣе широкаго помѣщенія, чѣмъ то, какое было въ хоромахъ царицы. 26 окт. того года послѣдовалъ царскій указъ построить хоромы для царицы и царевича на бывшемъ дворѣ боярина Стрѣшнева.
Но передъ тѣмъ, еще въ августѣ, Стрѣшневскій дворъ былъ измѣренъ, при чемъ оказалось, что по улицѣ противъ Троицкаго подворья его межа простиралась на 55 саж., по другой улицѣ Житницкой, противъ городскихъ Житницъ на 57 саж., съ противоположной стороны отъ Конюшеннаго патріаршаго двора 27 саж. и затѣмъ со стороны примыкавшаго ко двору стариннаго Симоновскаго подворья 35 саж., всего въ окружности 174 саж. Повидимому, згого пространства было недостаточно для постройки новаго дворца, а потому было повелѣно взять къ этому мѣсту и Симоновское подворье, которое вскорѣ и было переведено съ своего стариннаго мѣста на новое, на пустовавшій Лыковъ дворъ близь Никольскихъ воротъ.
Это подворье находилось между двухъ улицъ Никольской и Житницкой и простиралось со стороны Стрѣшневскаго двора и патріаршаго Конюшеннаго на 41 саж., со стороны переулка между упомянутыми улицами на 32 саж., въ ширину по Никольской улицѣ оно имѣло 12 саж. и по Житницкой 10 саж.
Такимъ образомъ Стрѣшневское мѣсто съ прибавкою этого подворья увеличивалось на 10 и 12 саж. въ обоихъ концахъ. Въ октябрѣ того же года подворье съ своими строеніями было перевезено и построено на новомъ Лыковскомъ мѣстѣ, о чемъ мы говорили выше. Осталась на прежнемъ мѣстѣ только старинная каменная церковь подворья, Введеніе. Тогда же было повелѣно около двора и подворья сдѣлать ограду каменную (А. И., V, 39).
Но начиналась ли здѣсь постройка самаго зданія этого отдѣльнаго дворца, свѣдѣній объ этомъ мы не имѣемъ. Извѣстно только, что царица Наталья Кир. не согласилась выѣхать изъ стараго дворца, и по этому случаю Крекшинъ разсказываетъ, что малолѣтній царевичъ Петръ самъ ходилъ къ своему брату царю Ѳедору Ал. жаловаться на новаго Годунова, на приближеннаго къ царю думнаго постельничаго Ивана Максим. Языкова, устроившаго это перемѣщеніе царицы Натальи и съ сыномъ. «Жалобу приношу», говорилъ (будто бы) плачущій ребенокъ, «на Годунова, нарицаемаго Языкова, который хочетъ меня нечестно и съ матерью моею выслать изъ дома моего отца и отъ тебя, государя, какъ древній Годуновъ царевича Димитрія». Конечно, такъ говорилъ не ребенокъ, а повѣствователь этой исторіи, несомнѣнно пользовавшійся въ этомъ случаѣ придворною молвою. Крекшинъ добавляетъ, что царь, оправдывая Языкова, отвѣтилъ, что повелѣлъ въ прибавку дать царицѣ новое помѣщеніе во дворцѣ. Это происходило уже въ 1679 г., когда около предположеннаго новаго царскаго двора была построена и каменная ограда, остававшаяся на протяженіи по улицѣ на 100 саж. до разобранія ея при постройкѣ Арсенала въ 1702–1706 гг.
Однако, послѣ жалобы царевича, эта затѣя сторонниковъ царевны Софіи осталась неисполненною. Вмѣсто дворца царицы здѣсь былъ устроенъ дворцовый новый Запасный дворъ, гдѣ появились сахарныя полаты, дровяной дворъ, многія ѣственныя печи, очаги и т. п. Церковь св. Пятницы стала обозначаться: что на новомъ Запасномъ государевомъ дворѣ, а также — что на дворѣ Стрѣшнева. Послѣднее обозначеніе сохранялось даже и въ 1722 г., когда и Симоновская церковь Введенія тоже обозначалась: что на дворѣ Стрѣшнева, на Стрѣшневомъ дворѣ.
Въ концѣ XVII ст. на этомъ Запасномъ дворѣ, гдѣ находился дворцовый плотничный дворъ и поварни, было устроено подворье Донскаго монастыря, переведенное потомъ на Лыковъ дворъ и занявшее тамъ мѣстность Архангельскаго подворья, которое къ тому времени было упразднено (наше Описаніе Донскаго монастыря, изд. 2, стр. 120).