Спустя час после нашего выхода из собора зазвонили в колокол, и мы опять вернулись туда измученные, умирая от усталости, дремоты и холода. Оба патриарха облачились, и с ними в этот день облачились три архиерея и десять архимандритов в митрах, двенадцать иереев монашествующих и мирских, двадцать взрослых дьяконов и более двадцати анагностов и иподьяконов: всех вместе с обоими патриархами и Сербским архиепископом было более семидесяти служащих на алтаре. Пришла царица, а после нее царь. Во время выхода священники выносили покров с мощей св. Петра, похожий на плащаницу: он весь расшит золотом и жемчугом, и на нем изображен святой, как он есть, в облачении полиставрия (крестчатом). Когда кончилась обедня, и мы сняли облачения, оба патриарха вышли к царю, чтобы его благословить. Царь, взяв за правую руку нашего учителя, повел его к царице, чтобы он ее благословил. По уходе царя опять затворили двери церкви, пока царица, как в тот день, прикладывалась, по обычаю, после чего она удалилась. Тогда все дьяконы, поя, пошли со свечами впереди патриарха, пока он поднимался в свои новые палаты, которые открыл, поселившись в них в этот день. Когда он вступил в них, к нему подошел сначала наш владыка-патриарх и поднес ему позолоченную икону Трех Святителей и большой черный хлеб с солонкой соли на нем, по их обычаю, поздравил его и пожелал ему благополучия в его новом жилище, после него подходили архиереи и сначала поднесли позолоченные иконы имени своих кафедральных церквей, а потом хлеб-соль, большие золоченые кубки, несколько кусков парчи и бархата и пр., при чем делали поклон. За ними подходили настоятели монастырей и даже их уполномоченные, проживающие в их подворьях в городе, именно уполномоченные отдаленных монастырей. Также подносили ему подарки царевичи. Затем подходили городские священники, купцы, сановники государства, ремесленники и подносили кубки, сороки соболей и пр. Но Никон от всех, за исключением архиереев и игуменов, принимал только иконы и хлеб-соль. Была большая теснота. Наконец, патриарх послал пригласить царя к своему столу. Царь, войдя, поклонился патриарху и поднес сначала от себя хлеб-соль и сорок соболей высшего сорта и тоже поднес от имени царицы и своего сына, три хлеба и три сорока от своих сестер, и тоже от своих дочерей; всего 12 хлебов и 12 сороков соболей. В это время патриарх стоял на переднем месте палаты, царь же сам ходил к дверям и подносил упомянутые подарки собственноручно, принимая на себя немалый труд, крича на бояр, которые держали их, чтобы они подавали ему скорее; он казался слугой, и – о удивление! – когда подносил подарки от себя, то поклонился патриарху, говоря: «Твой сын, царь Алексей, кланяется твоей святости и подносит тебе…» Также, когда подносил подарки от царицы, назвал ее, и тоже при поднесении остальных подарков. Что это за смирение, которое мы, стоя тут, видели в этот день! Разве нельзя было тебе, царь, слава своего века, стоять на своем месте и приказывать слугам, чтобы они приносили тебе подарки? Но ты сам ходишь за ними да увековечит Бог твое царство за великое твое смирение и за приверженность к твоему патриарху. В правой руке царь держал черный посох с двумя маленькими разветвлениями.
После этого патриарх поклонился ему и извинялся, выражая свою благодарность; затем посадил его за (особый) царский стол, который раньше один из бояр уставил золотыми сосудами, наподобие чаш, солонками, кувшинчиками с уксусом и пр. Стол этот стоял в углу палаты, подле двух окон, выходящих одно на собор, другое на Чудов монастырь. Близ него, слева, был поставлен другой стол для патриарха, а подле – большой стол, который занял остальное пространство на этой стороне, обращенной к собору; за ним посадили всех бояр и сановников государства. Нашего учителя посадили за особым столом справа от царя и подле него Сербского архиепископа. Грузинского царевича посадили близ них в этом переднем месте, также за особым столом, и близ же них трех (других) царевичей, тоже за особым столом. К каждому столу отдельно было приставлено по нескольку виночерпиев и слуг. Митрополитов, архимандритов и прочих настоятелей, соборных протопопов и священников посадили за большим столом насупротив бояр. Еще раньше, подле чудесной огромной печи этой палаты, установили большой стол, наподобие высоких подмостков, со ступеньками, покрытыми материей, на коих разместили большие серебряно-вызолоченные кубки и иные великолепные сосуды для напитков. На потолке этого помещения висели пять чудесных полиелеев (люстр); один, серебряный, висел близ царского стола, и внутри его яблока были скрыты часы с боем.
Когда уселись за стол и начали есть, пробило 6 часов дня, так что до вечера оставалось меньше часа. Обрати внимание на то, какое мучение мы претерпели в прошлую ночь и сегодня; целых 24 часа стояли на ногах без пищи! Видя, какая здесь теснота, мы пошли в свое жилище, поужинали и вернулись, чтобы поглазеть. Когда принялись за еду, один из анагностов начал читать, по их обычаю, на аналое посредине (палаты) житие святого (Петра митрополита), высоким, нежным и мягким голосом. По временам выходили певчие и пели. Но наибольшее удовольствие патриарх и царь находили в пении детей казаков, коих царь привез много из страны Ляхов и отдал патриарху, который одел их наилучшим образом, зачислил в свои служители, назначив содержание, и потом посвятил в анагносты. Они всегда имели первенство в пении, которое предпочитают пению певчих-московитов, басистому – и грудному. И пели один час, а эти после них. Когда певчие кончали, чтец продолжал житие. От начала трапезы до конца царь беспрестанно посылал нашему владыке-патриарху со своего стола блюда с кушаньем и много кубков с напитками и вел с ним беседу, выказывая к нему великое дружелюбие. Переводчиком между ними был Сербский архиепископ. Царь просил помолиться за него Богу, как Василий Великий молился за Ефрема Сирина, и тот стал понимать по-гречески, так чтобы и царю уразуметь этот язык. Вечером зажгли свечи в люстрах, и палата ярко осветилась. Затем патриарх пригласил царя и некоторых вельмож вместе с царевичами и нашего владыку-патриарха и Сербского и повел их в новое деревянное помещение. И здесь устроили большое веселье с превосходными напитками и пр. Патриарх поднес царю в подарок большой кусок Древа Честного Креста, частицу драгоценных мощей одного святого, 12 позолоченных кубков, 12 кусков парчи и пр. Затем они вышли в наружное помещение и продолжали пиршество до восьмого часа ночи.
Тогда царь поднялся и роздал всем присутствующим кубки за здравие патриарха. Выпив, опрокидывали их себе на голову, чтобы показать, что выпили здравицу до капли. Подобным образом и патриарх Никон всем дал выпить за здравие царя, при чем также опрокидывали кубки на голову, преклоняя колена перед (питьем) и после. Затем пили за царицу, их сына и прочих. Наш владыка-патриарх и прочее присутствующее встали и отправились к себе домой. Царь же оставался у патриарха до десятого часа, пока не ударили к заутрене, и они оба пошли в собор к бдению, по случаю памяти их святого, Филиппа, и вышли из церкви на рассвете. Обрати внимание на эту твердость и выносливость!
В это воскресенье, поздним утром, наш владыка-патриарх ездил к Московскому, чтобы, согласно с их обычаем, поблагодарить его вместе со всеми, бывшими у него накануне за трапезой. Многие, которые не могли одарить его вчера, поднесли свои подарки сегодня».
После Никона протекшие 10 лет при патриархах Иоасафе II и Питириме не ознаменовались никаким сколько-нибудь значительным переустройством патриаршего двора. Когда в 1672 г. помер патриарх Иоасаф II, то по случаю его выноса упомянуто тогдашнее расположение патриарших палат. Из задних хором-келий, где он скончался, прах его несли «сквозь сени ризничего и в паперть, что перед новою церковью (апостола Филиппа), да сквозь заднюю и потом большую Крестовую в церковь Трех Святителей». При патриархе Питириме в 1673 г. иконописцы писали красками и золотом в новых патриарших кельях шкапы, двери и ободверие, печи и окончины.
При патриаршестве Иоакима (с 26 июля 1674 г.) произведены некоторые постройки для устройства на них патриаршего сада. По вступлении в сан патриарха, проведя конец лета на своем дворе, он заметил, что его предшественники мало обращали внимания на прохладу патриаршего быта, именно на недостаток летнего приюта в благоустроенном саду. При кельях и прежде находился небольшой сад при патриархе Иосифе, но после он или запустел или представлял уже мало простора для новых потребностей. При Никоне не упоминается о садоводстве. Однако, по-видимому, сады на патриаршем Кремлевском дворе существовали исстари, как это подтверждается и планом Кремля времени Годунова, где позади служебных зданий двора обозначен и сад из семи деревьев, принадлежавший, стало быть, первому патриарху Иову (Альбом видов, № 1).
Ровно через полгода после своего пришествия на патриарший двор, патриарх Иоаким 1 февраля 1675 г. указал на своем патриаршем дворе строить каменное дело: на квасоварне новую казенную палату, а подле нее в палатах Казенный приказ с сенными и крыльцом, а над ними подле своих деревянных келий устроить и утвердить место, чтоб можно было на нем сад учинить и то садовое место огородить каменною стеною.
Такой сад над строениями требовал большой затраты, именно на свинцовое покрытие строений, дабы не проходила в них вода дождевая и поливная. Вместо свинцовых досок, которыми устраивались сады на царском дворце, патриарх велел употребить дерево, бревна и доски и велел сделать на Приказной Казенной палате и на ее сенях вверху, подле келий, под садовое место бревенчатый мост (пол) с бревенчатыми толстыми желобами для спуска воды, и мостовые бревна все жолобить, мост сплотить и на переклады положить, и жолобы все высмолить развариваною с железиною смолою; меж бревен спаи выконопатить смоленою посконью, и по тому мосту поперек тесом наслать, а по тесу скалами (берестою).
На этом помосте и была насыпана садовая земля и посажены растения; что было посажено – неизвестно, но в 1679 г. упоминается, что садовник тогда посадил в этом