Годунов на этом каменном основании построил и себе особый дворец деревянный, который был разрушен по повелении воцарившегося Самозванца, как вертеп будто бы злого чародейства. Тогда рассказывали, что «в подземелье этого дома находилась статуя таинственного вида, с горящею в руки лампадою, обсыпанная внизу значительным количеством пороха. Уверяют, замечает современник, что если бы масло догорело, лампада упала бы с огнем на землю, порох вспыхнул бы и, подняв на воздух весь дом, разрушил бы соседственные здания. К счастью, говорят, замысел был открыт, и статую сокрушили до гибельного взрыва. Борис обвинял в чародействе Дмитрия, Дмитрий уличал в том же Бориса. В России и теперь во всем видят колдовство и жалуются на чародеев», – заключает современник (Сказания о Самозванце, III, 143).
Местность этого Дворца на Взрубе была так красива по своему положению, что и Самозванец здесь же выстроил деревянные хоромы и для себя, и для царицы Марины. Современники называют эти хоромы не только красивыми, но и великолепными по богатой их уборке, а сам Самозванец, по словам его любимца кн. Хворостинина, очень похвалялся, что выстроил такие чудные храмины.
Хворостинин обзывает эти постройки блудническими храмами. Исаак Масса приложил к своему сочинению рисунок этих хором, напоминающих вообще постройки известного Коломенского дворца.
В этом самом дворце совершилась и погибель Самозванца. Преследуемый толпою мятежников и уже раненый, он выкинулся из дворца в окно с большой высоты вниз на землю, возле Житного двора, при чем вывихнул себе ногу. Стоявшие на карауле у Боровицких (названных Чертольскими) ворот стрельцы увидали лежащего государя, услыхали его стоны и явились к нему на помощь. Они подняли его, облили водой и ввели на каменный фундамент (подклет), на котором стоял деревянный дом Бориса Годунова, как упомянуто, разрушенный по его же Самозванцеву приказанию. Но и защитникам стрельцам не было пощады. Разбившегося царя-Самозванца приволокли опять в его комнаты, прежде великолепно убранные, а теперь разграбленные, обезображенные.
Здесь покончили его жизнь выстрелами из ружья купец Григорий Валуев и Иван Васильевич Воейков.
В Смутное время, когда Кремль был занят Поляками, в этих хоромах вероятно размещались разные воинские чины. Оставались ли целыми хоромы после Смуты с воцарением Михаила Федоровича, неизвестно, а в случившийся большой пожар в 1626 г., когда погорели и патриарший, и царский двор, и Житницы, несомненно погорели и Самозванцевы хоромы, оставившие только каменное здание Годуновской постройки, на котором они красовались до этого времени.
Но память о поселении здесь Самозванца сохранялась до времен Петра Великого. В 1702 г. по случаю изысканий удобных во дворце палат для заводимого тогда комедийного дела упомянуты и Розстригинские палаты, оказавшиеся неудобными для комедий. Так был назван тот корпус, который примыкал к церкви Иоанна Предтечи и был, как мы упоминали, построен для в. княгини Софьи Полеолог. Разстригинскими палаты вероятно прозывались по старой памяти между дворцовыми служителями.
Разстрига, кроме своего деревянного дворца, несомненно занимал и близлежащие каменные палаты упомянутого корпуса, почему они и сохраняли его прозвание.
Впоследствии вместо хором здесь разведен был так называемый Набережный сад, о котором прямые известия появляются однако только к концу XVII ст. Можно предполагать, что к устройству здесь сада было преступлено еще при царе Михаиле с того времени, когда в 1633 г. была проведена во дворец вода с Москвы-реки. Под садом в палатах еще при Годунове был помещен Денежный двор для чеканки серебряных денег. Впоследствии этот двор стал именоваться Старым, потому что в других палатах под садом же был устроен Новый Денежный двор. В конце XVII ст. здесь находилось два Денежных двора, Старый, Серебряный, изготовлявший серебряную монету и другой, Медный, изготовлявший с 1700 года медные денежки и полушки. Этот Медный двор заведен, по всему вероятию, еще при царе Алексее Михайловиче для задуманной тогда чеканки, вместо серебряной, медной монеты.
Мы обозрели правую сторону от входа в ворота, собственно Боровицкую местность, перейдем теперь к обозрению ее левой стороны.
На месте существовавшего здесь у самой городовой стены Конюшенного двора, в той его части, которая находилась против дворцовой церкви Рождества Богородицы с пределом св. Лазаря, в прежнее время, в 1473 г., расположен был двор Удельного Верейского князя Михаила Андреевича, обозначенный в его духовной, что у Лазаря Святого, занимавший местность и у самой Кремлевской стены, в которой был устроен его каменный погреб. По всему вероятию, князь Михаил владел этим двором после своего отца Андрея Дмитриевича. Он помер в 1486 г. и завещал свой двор великому князю Ивану Васильевичу. За Лазарем Святым, может быть по соседству этого двора, находился в 1485 г. и двор итальянца Фрязина Антония или Петра Антония, архитектора, строившего Кремлевские стены и башни и Грановитую палату. На этом дворе в 1485 г. был посажен в заключение в опале и сам знаменитый Аристотель Фиоравенти, живший также неподалеку от Дворца, вероятно в этой же местности. Итальянец Контарини рассказывает, что во время его пребывания в Москве в 1476 году ему отведено было помещение в том же доме, где жил Аристотель. Дом этот был довольно хорош и находился неподалеку от Дворца.
Аристотель в упомянутом 1485 г. в августе ходил с вел. Князем завоевывать Тверь, с пушками и другими осадными орудиями, но после блистательнаго похода, окончившегося присоединением всего Тверского княжества к Московскому государству, зимою Аристотель подвергся грозной опале по случаю зверской казни Немца-врача. В том году приехал в Москву к вел. князю врач, некий немчин Антон. Вел. князь держал его в великой чести. Врачевал он, между прочим, Татарского князя Каракучу из свиты царевича Даньяра и уморил его смертным зельем за по-смех. Вел. князь выдал немчина головою Каракучеву сыну, который, мучив его, хотел оставить его живым, взявши окуп. Но вел. князь повелел казнить его. Татары свели его на Москву-реку под мост (Москворецкий) и зарезали его ножом, как овцу. Услыхавши о такой свирепой казни несчастного немчина, Аристотель, боясь и за себя, стал проситься у вел. князя, чтоб отпустил его из свирепой Москвы в свою землю. Вел. князь опалился на эту просьбу, посадил его в заключение, как упомянуто, и повелел даже все его имение описать в казну. Карамзин прибавляет, что вел. князь скоро простил его, но не указывает источника, откуда заимствовано это сведение.
В местности, где находились описанные дворы иноземцев, в числе служебных зданий Великокняжеского дворца расположен был и Житничный дворец вел. князя, сгоревший в 1473 г., который составлял часть разных служебных дворцовых построек, примыкавших к Троицкому подворью.
Дальше здесь же, у Кремлевской стены, в XVII стол. стоял двор царского тестя, боярина Ильи Даниловича Милославского, в который он перешел на новоселье в 1651 г. Впоследствии на месте его двора был построен Поташный дворец для театральных представлений, сохранившийся и до нашего времени после многих переделок и перестроек.
Еще далее к Троицким воротам у Кремлевской же стены в начале XVII ст. стояли малые дворишки, каждый по 4½ саж. вдоль и поперек, в которых проживали разных чинов служащие люди.
У самых Троицких ворот находился Судный Дворцовый приказ.
С постройкою при Иване III нового каменного дворца отдача мест таким жильцам вблизи Великокняжеского и потом Царского дворца ограничивалась только малыми дворишками для житья в них надобным дворцовым же государевым слугам, каким был, например, в начале XVII ст. часовник Мосейко, наблюдавший за Кремлевскими башенными часам и живший во дворике в 4 саж. в квадрате возле церкви Иоанна Предтечи у Боровицких ворот, откуда в 1626 г. и был выселен, потому что этот его дворик стоял близко церкви и государевых конюшен.
Подолом Кремля издревле называлась низменная набережная часть Кремлевской местности, которая в первоначальное время была значительно обширнее, чем теперь, особенно в юго-восточном углу города, где стоит церковь Константина и Елены. Существующая теперь гора, как мы упоминали, состоит из насыпи, которая, при постепенном своем устройстве, необходимо засыпала и немалую часть подгорной низины. В первоначальное время заселения Кремлевской горы, когда еще не было стен, эта низина, продолжавшаяся и за теперешнею стеною Кремля в Китай-городе к Москворецкому мосту, по всему вероятию, служила местом берегового пристанища для приходящих снизу и сверху реки судов. Построенные в 1156 г., потом в 1340 г. деревянные стены отделили это пристанище от самого города, захватив и значительную долю береговой низины. Таким путем и устроился Подол города, составивший особый отдел Кремлевской местности, потребовавший постройку и особых Нижних ворот, как они иногда прозывались, для сообщения и с пристанищем и затем с торговым посадом.
В XIV и в XV ст. эти ворота назывались Тимофеевскими. Имея в виду, что некоторые башни и ворота Кремля временами прозывались по именам живших вблизи знатных домовладельцев, можем с большою вероятностью отнести прозвание Тимофеевских ворот к имени жившего возле них окольничего у Дмитрия Донского Тимофея Васильевича из знаменитого рода Воронцовых-Вельяминовых, первых тысяцких города Москвы. Тимофей был третий сын второго тысяцкого Василия Протасьевича и брат третьего тысяцкого Василия Васильевича, с сыном которого Иваном, казненным в 1379 г. на Кучковом поле, прекратился и важный сан Московских тысяцких. Можно полагать, что Иван побежал от вел. князя к врагам Москвы именно по тому случаю, что не получил по наследству великое звание тысяцкого.
Тимофей Вас., по сказанию жития преп. Кирилла Белозерского, богатством и честию (почетом) превосходил всех бояр того времени. В 1376 г. он присутствовал первым при духовном завещании вел. князя. Он немало прославился в знаменитой битве с Мамаевым полчищем на реке Воже, где Тимофей с одну сторону, князь Данило Пронский с другую, а князь Великий в лицо встретили натиск Татар и разбили их, как до тех пор не бывало. Враги побежали к Орде без оглядки, оставив победителям все свои обозы со множеством всякого товара. Это случилось 11 августа (в среду) 1378 г. На этой битве захватили и попа, посланного беглецом Иваном из Орды с мешком каких-то лютых зелий.