На Куликовском побоище Тимофей Вас. также был великим воеводою, как именует его летописец. В числе убитых на этом побоище упомянут и Тимофей Васильевич, но это, по всему вероятию, описка вместо Тимофея Волуевича, так как Тимофей Вас. упоминается позднее в числе бояр вторым, сидевшим при духовном завещании Дмитрия Донского, написанном незадолго до его кончины в 1389 г. Тимофей Волуевич предводительствовал Владимирским полком.
Тимофей Вас. достопамятен еще и тем, что в его доме воспитывался преп. Кирилл (в миру Козма) Белозерский. Он находился в родстве с Тимофеем Вас., почему по кончине родителей был отдан на его попечение. Боярин очень полюбил отрока. Когда он достиг возраста, Тимофей Вас. сподоблял его даже и сидения на трапезе с собою, а потом определил его казначеем своего имения. Но казначей Козма от ранних лет помышлял о другом, стремясь всею душою служить Богу, но не миру, и вопреки желанию боярина удалился в монастырь, вначале в Симонов, а затем и в пустыню на Белоозеро.
Неподалеку от местожительства Тимофея Вас., у самых Спасских ворот, стояла церковь Афанасия патриарха Александрийского, о которой впервые упомянуто в летописях по случаю пожара в 1389 г. Впоследствии при этой церкви упоминается уже монастырь Афанасьевский, какой, по всему вероятию, существовал тут с самого начала. Затем при монастыре появляется и подворье Кирилло-Белозерского монастыря. Это дает повод предполагать, что и в прежнее время, еще при жизни Преподобного и при жизни Тимофея Вас., с этою церковью у них были добрые связи, почему при ней и устроилось Кирилловское подворье.
Когда скончался боярин Тимофей Васильевич, неизвестно. Но память о нем больше ста лет сохранялась в имени ворот, возле которых находился его двор. Ворота еще в 1498 г. прозывались Тимофеевскими, хотя в 1490 г. они именуются уже Константино-Елен-скими, от стоявшей неподалеку церкви во имя Константина и Елены, впервые упоминаемой летописцами по случаю пожара в 1470 г.
В 1475 г. октября 2, в 4 часу дня, загорелось внутри города «близ врат Тимофеевских». Князь великий сам со многими людьми прибыл на пожар и вскоре угасил его. Оттуда вел. князь пошел во дворец к столу на обед, но в тот же час загорелось и у Никольских ворот, а пожар так распространился, что выгорел мало что не весь город, едва уняли в 3 часу ночи, сам вел. князь со многими людьми. Одних церквей каменных обгорело 11, да 10 застенных каменных, да 12 деревянных.
А Подолом погорело по двор боярина Федора Давыдовича. Этот двор находился близ Тайницких ворот, который вообще указывает, что в XIV и XV столетиях на Кремлевском Подоле, кроме простых обывательских, существовали и дворы боярские. Такой двор находился и вблизи наугольной башни Кремля, принадлежавшей боярину Никите Беклемишеву, именем которого стала прозываться и упомянутая башня Беклемишевская. Двор потом перешел к его сыну Ивану Никитичу, прозванием Берсеню.
Сколько можно судить до сведениям, какие дают об этом дворе летописные и другие указания, Берсенев двор отличался своим крепким устройством, а потому служил как бы крепостью, для заключения в нем опасных людей или таких, которых надо было держать под стражею.
В 1472 г. сюда был посажен вместо смертной казни Венецианский посол Иван Тревизан за то, что обманул Государя, хотел проехать в Орду к Хану Ахмату под видом простого купца.
Боярин Никита известен своим посольством к Крымскому Хану в 1474 г. Сыну его Ивану также поручались посольские дела. В 1490 г. он встречал в теперешней дачной местности Химках (тогда называемой на Хынске) Цесарского посла, а в 1492 г. отправился посланником к Польскому Королю в звании Боярского сына, которое в то время означало не рядового помещика, а прямого сына боярина. В 1502 г, он ездил посланником в Крым к государеву другу, к хану Менгли Гирею. Все это обнаруживает, что Иван Берсень, конечно за свои способности, пользовался значительным вниманием со стороны государя Ивана III. Очень умным человеком он оказался и при сыне государя, при первом царе Василие Ивановиче, с которым однако он очень не поладил и подвергся большой опале. Имея несчастье быть умным человеком, он относился с рассуждением очень критически к наступившей при Василие Ивановиче крутой перемене во внутренней политике нового государя, когда вместо Единодержавия и Самодержавия, столько полезного для государства, появилось на поприще Управления Государством безграничное и свирепое Самовластие, развившееся до сумасшествия при Иване Грозном.
Берсень виноватым оказался за то, что говорил Государю встречно, т. е. с противоречием, по какому-то поводу о Смоленске.
Новый Государь не любил таких возражений и крикнул на него: «Поди, смерд, прочь, ненадобен ты мне». Тут и последовала на него опала.
Беседуя нередко с приезжим ученейшим человеком того времени, с Максимом Греком, Берсень так описывал происходившую на Руси перемену в отношениях и делах:
«Государь (Васил. Ив.) упрям и встречи против себя не любит; а кто молвит против государя и он на того опалится. А отец его Вел. Князь против себя встречу любил и тех жаловал, которые против него говаривали… Добр был Князь Великий Иван и до людей ласков, и пошлет людей на которое дело, ино и Бог с ними; а нынешний Государь не потому ходит, людей мало жалует. А как пришла сюда мать Вел. Князя, Софья с вашими Греками, ино Земля наша замешалась; а дотоле Земля наша Русская жила в тишине и в миру; теперь пришли нестроения великая, как и у вас в Царегороде. Ведаешь ты сам, а и мы слыхали у разумных людей, которая Земля переставливает обычаи свои, и та Земля не долго стоит; а здесь у нас старые обычаи Князь Великий переменил… Ныне Государь наш, запершися, сам-третей у постели всякие дела делает… Таково несоветие и высокоумие…» Правда, что Берсень отстаивал ветхозаветную старину, но старину с известной стороны: очень добрую, которая, быть может, не допустила бы развиться такому государственному безобразию, каким явился свирепый самовластитель и губитель Иван Грозный.
Новое поведение государя, не ограниченное правом боярской Думы и Совета, являлось, по убеждению бояр, зловредной новостью, которая в боярской же среде естественным, вполне логическим путем привела к общей Смуте и чуть не к погибели Государства.
Как бы ни было, но за такие рассуждения и обсужденья Берсень попал в опалу. В 1523 г. у него был отнят его двор, на котором тогда была помещена княгиня Шемячичева, жена последнего удельного Северского князя, внука знаменитого Дмитрия Шемяки, коварно призванного в Москву и посаженного в оковах в тюрьму.
Затем зимой в 1525 г. умный человек был казнен, отсекли ему голову на Москве-реке, вероятно у Живого (Москворецкого) моста, где обыкновенно совершались такие казни.
И по смерти Берсеня двор его сохранял за собою значение крепостной тюрьмы. В 1537 г. на этот же двор посадили под стражу княгиню несчастного князя, родного государева дяди, Андрея Ивановича и с его малолетним сыном Владимиром, при чем бояре Андрея были пытаны и помещены в самой башне, «в наугольной Беклемишевской стрельнице». Сам князь Андрей был посажен в дворцовой палате у церкви Рождества Ивана Предтечи у Боровицких ворот, где и скончался страдальческою смертью, как неизбежная жертва воцарявшейся государственной идеи. Как известно, и сын Андрея, Владимир, тоже, как и его отец, явился помехою для целей Грозного Царя.
Можно полагать, что двор Беклемишева находился неподалеку от двора Тимофея Вас., который жил вблизи своих Тимофеевских ворот, а Беклемишев в углу Кремля, вблизи наугольной башни, оба по восточной линии Кремлевской стены. Возле Беклемишева, по южной линии этой стены, находился двор Угрешского монастыря, Угрешский двор, с церковью во имя св. Петра митрополита.
Быть может, этот двор занял то самое место, на котором был садец Подольный Алексея митрополита, который он отказал по духовному завещанию св. Михаилу в Чудов монастырь. Впоследствии монастыри могли поменяться своими владениями, и на месте сада устроилось монастырское Угрешское подворье.
В 1479 г. сент. 9 от этого подворья начался обычный для Кремля опустошительный пожар. В 6-й час ночи, по нашему счету в 12-м часу ночи, когда все спали и никто не чаял пожара, загорелись поварни этого подворья, находившиеся за Кремлевскою стеною на берегу Москвы-реки; от них загорелась городовая настенная кровля, а затем и хоромы внутри города. Из Заречья уже начали кричать, что город горит, а в городе спят, никто не видит. Горело всю ночь и 4 часа дня. Подолом погорело по двор Коломенского владыки да по двор боярина Федора Давыдовича, находившиеся близ Тайницких ворот. Горою погорело по соборные церкви; погорел весь угол Кремля к юго-востоку.
Сам великий князь и сын его во всю ночь и 4 часа дневных, не сседаючи с коней, своими руками разметывали строения и тушили пожар.
В 1562 г. на Угрешском дворе был посажен в опале боярин Иван Дмитр. Бельский за то, что хотел отъехать в Литву.
Угрешское подворье на этом месте существовало и в конце XVII ст., но церковь Петра митр. в это время находилась уже устроенною в городовой стене, в башне, о чем упоминает опись Кремлевских стен 1667 г. Когда последовало такое устройство церкви, сведений не имеем. На Годуновском чертеже одноглавая церковь стоит на Подоле перед подворьем. Быть может, она перенесена на Кремлевскую стену в башню уже после пожара в 1626 г. Она упразднена по случаю предполагавшейся постройки воображаемого Дворца в 1770-х годах.
По писцовым книгам 1639 г. подворье под именем Никольского занимало пространство в 9 сажень в квадрате; потом, в 1657 г., к этому пространству с одной стороны оказалась прибавка в 4 саж.
В расстоянии 30 саж. от Угрешской башни прямо к северу в XV ст. стояла и доныне существующая на том же месте, хотя и в новом виде, церковь Константина и Елены, впервые упоминаемая по случаю пожара в 1470 г. До 1651 г. она была деревянная. В этом году было повелено соорудить ее каменную, но исполнилось ли это повеление, неизвест