«По отбытии государя, – пишет барон, – мы с новой горячностию принялись за окончательное обновление Кремля и устройство Москвы (что происходило уже в 1817 г., когда в Москву прибыл император Александр вместе с Прусским королем).
На Кремлевской площади оставался старый собор, называемый “Николы Голстунского”, похожий на “Спаса на Бору”, также вросший в землю. Его, по почтительной древности, предположено было обнести благовидною галлереею по примеру домика Петра Великого; но полученное известие, что с государем прибудет и Прусский король, подало мысль: собор сломать, а площадь очистить для парадов.
Граф послал меня переговорить об этом важном предмете с Августином. Преосвященный в полном значении слова вспылил, наговорил опрометчиво тьму оскорбительных для графа выражений; но, как со всеми вспыльчивыми бывает, постепенно стих и решил так: “Скажите графу, что я согласен, но только с тем, чтобы он дал мне честное слово, что, приступив к ломке, по наступлении ночи, к утру не только сломают, но очистят и разровняют все место так, чтобы знака не оставалось, где был собор. Я знаю Москву: начни ломать обыкновенным образом, толков не оберешься. Надо удивить неожиданностью, и все замолчат. Между тем я сделаю процессию: торжественно перенесу всю утварь во вновь отделанную Церковь под колокольней Ивана Великого и вместе с тем освящу ее”.
Довольный таким результатом переговоров, граф сказал: “О что до этого, я наряжу целый полк: он может быть уверен, что за ночь не останется ни камешка”. При первом свидании с преосвященным граф выразил ему особую благодарность. Преосвященный понял, что я был скромен и не все передал графу, и с этой поры стал оказывать мне особенное внимание, говоря другим: “Это честный человек”.
Голстунский собор действительно исчез в одну ночь.
Этому не менее дивились, как и созданию в 6 месяцев гигантского экзерциргауза, со стропилами, поддерживающими потолок в 23 сажени шириною.
Тут вся честь принадлежала двум инженер-генералам: Бетанкуру и Карбоньеру» (Истор. Вестник, июнь 1900 г., с. 826).
Переписываясь с Тульским преосвященным Симеоном по случаю переделки в Туле языка к большому колоколу на Ивановской колокольне, Августин уведомлял его 1 июля 1817 г., что освятил новый Гостунский собор (под колоколами Ивана Великого); а тот в письме очень жалел, что нарушили такую древность…
Безобразие храма заключалось в том, что он в 1754 г. был покрыт по старым закомарам железною кровлею на четыре ската, из которой неприглядно высилась его старая глава (Альбом видов, № XX).
Чудотворный образ Николы Гостунского пребывал в великом почитании и поклонении у Московского народа, как это засвидетельствовал и преосвященный Августин. Несомненно, что во имя особых чудотворений и вел. князь Василий Иванович перенес из села Гостуня этот образ в Москву и поставил в новопостроенном храме того же имени св. Николы. С того самого времени и в Москве распространилась чудотворная благодать от иконы, подававшая верующим многие исцеления и многую помощь в желанных молениях. Между прочим в народе установилось верование, что св. чудотворец Никола особенно покровительствует вступающим в брак молодым людям, почему, как рассказывают, «в храм угодника родители приводили помолвленных дочерей своих или сговоренных сыновей, просили его защиты, записывали имена детей своих в книгу, при сем соборе хранившуюся, и твердо уповали на его покровительство» (Москва, Историч. Путеводитель, часть 2-я. М., 1827, с. 11). Основание этому благочестивому верованию находилось в житии чудотворца, где в сказании о трех девицах излагается следующее событие: в его время жил некий муж; был он сначала славен и богат, а потом стал не славен и убог и претерпевал такую бедность, что нуждался даже и в куске хлеба, не было чем и одеться. К тому же у него было три дочери попремногу благообразны зело. В своем нищенском бедствии отец домыслился до того, что вознамерился отдать своих дочерей на блуд хотящим и тем спасти себя и дочерей от горькой нищеты, так как нищих девиц и замуж никто не возьмет. Отец решался уже исполнить это дело, но по Божьему промыслу явилась ему нежданная святая помощь. Проведал про его решение иерей Никола и, не желая самолично передать ему прямо в руки надобную помощь, ибо так творят милостыню только малодушные, святой иерей в полночь пришел к дому погибающего и некиим оконцем внутрь его храмины вверг велик узел злата, а сам скоропоспешно домой возвратился. Проснувшийся наутро отец, увидев золото, изумился, подумал, что это мечта, но, ощупав монеты, уверился, что истинное это золото, и недоумевал только, откуда оно, никакого такого благотворителя ни откуда он не чаял. Обогатившись таким образом, отец успел выдать замуж свою старшую дочь. После того тем же порядком святой иерей Никола приносил такой же узел золота и для другой, а потом и для третьей дочери, тайно по-прежнему кидая узел в оконце. В последний раз отец подсмотрел, кто это творит ему такую благодать, и побежал за уходящим иереем, догнал его и упал ему в ноги, называя его избавителем и спасителем от беды и погибели. Иерей поднял его и клятвою заповедал никому о том не сказывать во всю свою жизнь.
Эта история трех девиц-невест утверждала в народе живейшую веру, что чудотворец Никола не оскудевает в помощи всем верующим.
Становится понятным и упомянутое выше обстоятельство, что при соборе находились записными нищими именно женский чин – вдовы. Не от того ли идет и древнее прозвание храма Никола Льняной, так как лен и льняная пряжа, несомненно приносимая в храм усердными богомолицами, и доныне в деревнях составляет исключительно заветный предмет женского труда и женских забот.
В истории Гостунского собора в особенности достопамятно то обстоятельство, что дьяконом собора был первопечатник Иван Федорович, первый типографщик в Москве, напечатавший вместе со своим товарищем Петром Тимофеевичем Мстиславцом первую книгу Апостол, над которою они работали почти целый год: начавши дело 19 апреля 1563 г., окончили его 1 марта 1564 г.[79]
Нам возможно теперь обозреть места, расположенные позади описанных подворий и занимавшие все пространство теперешней чистой площади перед памятником императора Александра II.
При Годунове на восточной стороне этой площади, на окраине Кремлевской горы за Кирилловским подворьем, где при царе Михаиле находился двор князей Черкасских, помещался двор с названием Хобро, заключавший в себе Оружейную казну, арсенал или цейхгауз. Во дворе видимы значительные каменные палаты. Имя Хобро В. Е. Румянцов в своей статьи о Годуновском плане Кремля объяснил утвердительно именем Ховрина-Головина Дм. Влад., казначея вел. князя Ивана III и его сына Василия Ив., построившего здесь в 1485 или 1486 г. каменные палаты. Но двор Ховриных, как увидим, находился на другой стороне Спасской улицы, возле Вознесенского монастыря. Поэтому имя Хобро должно указывать на другого владельца, и по всему вероятию на Хабара Симского, знаменитого боярина при вел. князе Василии Ивановиче. Иван Вас. Образцов-Симский Хабар (с 1510 г. окольничий, с 1524 боярин, † 1534 г.) был сын Вас. Фед. Образца (боярин с 1474 г., † 1485 г.), построившего себе каменные палаты в 1485 г., одно из первых по времени каменное жилище частного лица, как можно предполагать, занятое при Годунове складом оружие и, вероятно, сохранившее в народе прозвание своего строителя Хобро, т. е. Хабаров.
С западной стороны от этого двора расположен был двор князя Ивана Вас. Сицкого, а через переулок далее двор кн. Федора Ив. Мстиславского. Между ними на самом переулке стояла церковь Рождества Пречистой. Переулок начинался и церковь стояла вблизи Гостунского собора. Переулок шел под гору к церкви Константина и Елены, почему и прозывался Константиновским.
В концек XV в. (1498 г.) на местах упомянутых дворов помещались дворы кн. Семена Ряполовского (боярин с 1478 г., казнен 1499 г.), Григория Вас. Морозова (боярин с 1476 г., † 1492 г.) и Андрея Фед. Челяднина (боярин с 1495 г., конюший – 1496 г., † 1503 г.). В каком распорядке они стояли, неизвестно. Морозовский двор, как видно, находился на том же Морозовском месте, какое ему принадлежало и в половине XVII ст., когда двором владел Иван Вас. Морозов, а потом его вдова Степанида Семеновна. Ворота этого двора выходили к схорони Гостунского собора. Род бояр Морозовых был старожилом в Кремле. До Смутного времени этот двор принадлежал отцу Ивана Васильевича, Василию Петровичу Морозову († 1630 г.), доброму сподвижнику князя Пожарского и детельному члену боярской Думы при царе Михаиле Фед., деду знаменитого Бориса Иван. Морозова, воспитателя царя Алексея Мих. Но возвратимся к XV веку.
Двор Семена Ряполовского возможно поместить на восточной половине Мстиславского двора, а двор Челяднина – на западной половине двора кн. Сицкого. Между этими дворами, вокруг церкви Рождества Пречистой, тогда находились «места Афони Петрова, что Палицкий на нем жил, и с улицею с большою по Николу (Гостунского)». Это место можем приурочить к Крутицкому подворью, тогда еще не существовавшему. Затем следовало другое «Афонинское место Петрова да брата его Гавриловское место Петрова же; далее Васильевское Жданова, Романовское Афанасьевых место, Григорьевское место Сидорова, да под теми дворы под зарубом, что за Иваном за Суковым было». Трудно раскрыть в этих рядовых именах, каким знатным или родовитым, или близким к государю людям они принадлежали (С. Г. Гр., I, 337).
Дворы упомянутых лиц касались Заруба, то есть самой окраины здешней горы, которая потому именовалась зарубом, что была утверждена частью на сваях, частью на избицах, небольших деревянных срубах, укреплявших скат горы. При земляных работах для сооружения памятника Импер. Александру II обнаружилось, что вся площадь, где возносится теперь самый памятник, составилась из насыпной земли, из жилого мусора, привозимого сюда, по-видимому, из разных местностей Москвы. В начальное время Кремлевского заселения береговая гора здесь сходила к речному берегу довольно пологим скатом, начинаясь от церкви Николы Гостунского, стоявшей на краю нагорной площади. Теснота Кремлевского помещения заставляла мало-помалу устраивать, вместо ската, гору и располагать на ней жилые дворы.