В прежние годы, как исстари водилось, после такого пожара обыватели и самый дворец царский тотчас принялись бы ставить себе на прежних своих местах новые деревянные хоромы, и много если через полгода по-старому весь Кремль покрылся бы новыми зданиями из бревен и брусьев. Теперь этого делать было невозможно. Государь Преобразователь еще в 1700 г. августа 9, спустя год после великого пожара 25 июля 1699 г., в Белом городе и в Китае, обнародовал строгий указ: отныне на погорелых местах деревянного строения отнюдь не строить, а строить неотменно каменное или же из глины мазанки по образцам, какие были сделаны в селе Покровском. В год Кремлевского пожара (1701) января 17 этот указ был подтвержден новым указом и потом повторен вскоре после пожара, июля 4, с угрозою, кто будет строить деревянное и не будет строить каменное, тот будет в наказаньи и в великой пене.
Опустошенный от деревянных построек Кремль по местам представлял несколько больших и малых пустынных площадей, из которых самою большою оказалась площадь от Никольских ворот между теперешним Арсеналом и зданием Судебных мест, прозываемая Сенатскою. В то время как Великий Преобразователь писал свое письмо, 24 июня, о пожаре, он уже обдумал и решил построить на этой площади возле самой городовой стены от Никольских до Троицких ворот большой Оружейный дом, зовомый Цейгоуз.
Спустя всего пять месяцев после пожара, 12 ноября того же 1701 года, царь, живший в то время в своей новой столице, в Преображенском, повелел всю местность, примыкавшую острым углом к Никольским воротам, положить на план.
«От Никольских ворот, – писал он в своем указе, – город (стены) и принадлежащие по улице до Троицких ворот церкви и дворы и в них всякое каменное строение и Житницы, и Судный Дворцовый Приказ, а по другую тое улицы сторону до Дворца, также и по другой улице (Большой Никольской) по обоим сторонам по ограду Чудова монастыря и до городовой стены по Вознесенский монастырь, церкви, дворы и подворья, и всякое каменное строенье, и городовым стенам и церквам высоту и широту измерив, описать все именно и учинить чертеж по масштабу; и от Никольских ворот до Троицких всякое, по правую сторону, строение ломать до пошвы и на том месте строить вновь Оружейный Дом, именуемый Цейхоуз, по чертежам, каковы даны будут из Преображенского, и об очистке в незамедлении тех дворов сказать, кому надлежит свой Великого государя указ».
Вслед затем, декабря 26, последовало новое повеление «взять под строение ж Цейхоуза и под всякие припасы, т. е. под строительные материалы, двор, на который кладутся про Дворцовый обиход дрова, что прежде был боярина Семена Лукьянов. Стрешнева, и велено того двора каменные стены от улицы сто сажен, да на том дворе церковь (Пятницы) и палаты, что назывались Сахарные, и церковь же, что меж улиц и дворов Трубецкого и Салтыкова, Вход в Иерусалим разобрать и места очистить…». Кроме того, 20 января 1702 г. взяты к строению Цейхауза под склад материалов и двор святейшего патриарха, Конюшенный двор и Симонова монастыря подворье.
Тогда же был определен к делу и строитель этого Дома, выезжий иноземец Саксонской земли каменного и палатного строения мастер Христофор Христофоров Кундорат, который ровно через месяц после пожара 19 июля 1701 года был определен в ведомство Посольского приказа, а потом перемещен в ведомство Оружейной палаты с годовым жалованьем по 150 рублей, причем он успел получить за 1701 г. сто рублей по расчету, следовательно его работы начались по крайней мере с 19 июля, если не раньше. Он был определен с условием, чтобы выстроил Цейхгауз по немецкому манеру и по данному чертежу и чтобы выучил Русских каменщиков каменной работе по немецкому манеру; и что ему дастся все, что будет нужно для этого строения. История его строительных работ и забот любопытна по случаю его столкновений с начальством. Сначала все обещанное исполнялось довольно хорошо, но это продолжалось недолго. Вскоре потом ему стали делать столько досад и неприятностей, что невозможно было их и описать. Ежедневно он видел большие беспорядки и безнаказанные убытки.
Тою же осенью и зимою без замедления было приступлено к разборке находившихся здесь зданий, в числе которых были и боярские дворы, один вдовы боярина кн. Якова Никитича Одоевского, боярыни кн. Анны Мих., двор бывший Шереметева, другой кравчего Василия Федор. Салтыкова, бывший Лыкова.
Приказом Оружейной палаты, в ведомстве которого находился Конрат, заведывал дьяк Алексей Александр. Курбатов, который прежде был крепостной человек боярина Бориса Петровича Шереметева и выдумал гербовую бумагу 1699 г. января 19, за что был пожалован в дьяки и велено ему сидеть в Оружейной палате управлять производством и продажей гербовой бумаги, приносившей великую прибыль Государству. Понятно, что в это время Курбатов был великою силою на своем месте. С ним-то Конрат и не поладил. Он заявлял ему неоднократно о происходивших у строения беспорядках, но получал ответ, что за все он и будет отвечать. Тогда мастер написал просьбу на имя царского величества и принес ее по начальству к Курбатову. Дьяк вырвал у него просьбу и бросил ему со словами, чтобы подал ее кому-нибудь другому, и что (живописец) Мих. Ив. Чоглоков (бывший надсмотрщиком этой постройки и строивший кроме того Математические школы) знает это дело в десять раз лучше, чем он, Конрат. Таким образом должная распорядительность над этой работой была у него совершенно отнята; было приказано ему только смотреть, чтоб стены были хорошо сделаны. По-видимому, неудовольствие Конрата происходило из-за того, что вместе с ним работал и русский мастер, которому мимо Конрата было поручено делать ворота. Это обстоятельство и возбудило особенное неудовольствие Немца. Он указал, что строение ворот шло не только очень нерадиво, но и весьма неверно, кой-как, так что пришлось сломать сооружение. Немец очень жаловался, что от Русского мастера он терпит только презрение и оскорбление, и потому заявил Курбатову, что ворота делать он не будет до тех пор, пока остается при них Русский мастер.
Этот архитектурного дела мастер был Дмитрий Иванов, который за многую работу у цейхаусного строения, какую особливо он показал в деле положения ворот, что против Троицкого подворья, награжден 5 рублями в 1703 г.
«При этом слове, – пишет Немец, – Курбатов вскочил со своего стула, кинулся прямо на меня, насильно вырвал у меня из рук палку и ударил меня по голове так, что я упал пред ним на пол; поэтому от полученного мною в голове сильного шума и звона почти 8 дней не мог явиться на работу, ни всходить на подмостки. Потом (Курбатов) приказал заключить меня в цепи и стеречь с солдатами. На другой день пришел ко мне писец (подьячий), снял с меня цепи и велел изготовить чертеж воротам для посылки к государю, я извинился, что после вчерашнего угощения при теперешнем моем состоянии (после побой) мне невозможно это сделать, и услышал в ответ, что вперед он (Курбатов) не станет бить меня своими руками, но велит угостить меня по-Московски, сошлет, и столько велит задать, что с меня будет довольно».
Такие отношения начальника к Немцу-архитектору произошли по случаю неодобрения Немцем лесного материала, доставляемого для устройства подмосток, а поставщиком-подрядчиком этого материала был сам Курбатов, конечно не явно. С сильным не борись, с богатым не тянись! Немец не знал этой Русской пословицы, и все-таки пожаловался боярину Фед. Алексеев. Головину в 1703 г.
Быть может, вследствие этой жалобы возникло следующее распоряжение:
1703 г. по письму государя из Санкто-Петрополя от 25 августа велено из Посольского приказа иноземцев архитектурного дела мастеров, которые из Копенгагена нынешним летом к Москве приехали, прислать в Оружейную палату на время, ради усмотрения в совершенстве архитектурном строения цейхауского, что в Кремле.
Для фундамента здания рвы были копаны шириною в 6 арш., в них каменная кладка также была заложена шириною в 6 арш. и убавливано той широты по малу и сведено над уровнем земли в 4 арш. ширины. Таковы основались все стены здания. Глубина рвов неизвестна. Оружейный дом строился мало-помалу в течение четырех лет(1702–1705). Между прочим в 1704 г. июля 18 было повелено все гербы Российского Государства, каковы есть в Посольском приказе, срисовать для того, что оные гербы будут изображены у цейхаусного строения на вратах. Те гербы из Государственной книги даны списать иконописцу Тихону Иванову[108]. В 1706 г. строение было остановлено по случаю Шведской войны. 3 мая 1706 г. государь писал из Дубни теперь уже к обер-инспектору Курбатову следующее: «Чрез сей указ объявляем Цейхаузного строения не хуже (не худо) хотя до времени и отставить».
Никольские ворота в Кремле с частью Цейхгауза (Арсенала).
Из издания «Виды Москвы, изданные Академией наук (в 1755–1761 гг.) по снимкам ее ландкартного мастера М. Махаева»
По-видимому, к этому времени выведен был только нижний этаж здания и построены ворота, так как еще в 1704 г. государь указал делать «токмо нижние анбары и ворота». И тогда уже дело строения мало-помалу сокращалось.
Остановка в строении продолжалась до 1731 г., когда именным указом импер. Анны от 8 марта было повелено означенный Цейгоус как возможно скоро достраивать по учиненному чертежу, профилю и плану генералу фельтьцейхмейстеру графу фон Миниху.
Новая постройка была окончена в 1736 году.
Задумывая строить этот Цейгауз, Великий Преобразователь имел намерение наполнить его не только складом всякого рода воинского оружия и воинских запасов[109], но вместе с тем устроить в нем и Музей для собрания воинских трофеев. С этою целью в том же 1702 г., когда началось строение Цейхгауза, 6 декабря государь повелел «в Киеве и в Батурине и во всех Малороссейских городах мазжеры и пушки медные и железные и всякие воинские сенжаки (знаки) осмотреть и описать и росписи прислать: буде явятся те, которые у окрестных государей, а именно у Салтанов турецких и у королей Польского и Свейского на боях где воинским случаем под гербами их взяты и ныне есть на лицо, и все собрав, взять к Москве и в новопостроенном Цейхаусе для памяти на вечную славу поставить».