По боярскому списку он помер окольничим в 1531 г., но сохранилась его запись 1532 г. декабря в том, что после опалы на него он не станет приставать к лиходеям вел. князя и умышлять на него и вел. княгиню Елену отравным зельем и пр. За что именно он подвергся государевой опале, неизвестно, но в это опальное время он мог лишиться и своего отцовского двора, отданного потом нововыезжему князю Мстиславскому.
Местность этого двора, под именем Мстиславского, к концу XVI ст. была, по-видимому, разделена между соседскими дворами и частью отошла к дворцовому и, может быть, к патриаршему владению, а частью и к двору Бориса Годунова.
В XV и в первой половине XVI столетия у Мстиславского двора стояла церковь Рождества Христова, престол которой в 1555 году был перенесен на новопостроенную колокольню, возле Ивана Святого, о чем было упомянуто в своем месте.
Такое сохранение этого престола и перенесение его к соборным храмам с учреждением при нем собора должно обозначать, что престол имел какое-либо особое значение и был основан в память какого-либо немаловажного события, так как рядовые храмы в таких случаях или совсем упразднялись, или престолы их переносились тоже без особого торжества в монастырские или в приходские церкви.
Храм Рождества Христова, как упомянуто, находился перед двором князей Мстиславских, а прежде это был двор Плещеевых.
Одно из событий во время Шемякиной смуты заставляет предполагать, что храм был построен боярином Мих. Борис. Плещеевым. Мы упоминали, что его сын Андрей в 1445 г. первый принес очень радостную для Москвы весть, что плененный Татарами вел. князь Василий Васильевич освобожден из плена.
Как известно, Шемяка воспользовался и этим обстоятельством и распустил слух, что вел. князь отпущен из на том условии, чтобы Татарскому царю сидеть государем в самой Москве и на всех городах Русских и на боярских вотчинах, а сам вел. князь хочет сесть в Твери. Конечно, такие слухи возбудили общий патриотизм и негодование против вел. князя. Собрались рати и двинулись к Москве. Дело кончилось тем, что вел. князь был схвачен у Троицы в Сергиевом монастыре, привезен в Москву, ослеплен и выслан в Углич в заточение. Тогда образумилось все молодое поколение Москвы, дети бояр, составлявшие Двор вел. князя, т. е. дружинный отряд его служебных людей, называемых вообще детьми боярскими в смысле мелких вотчинников. Собравшись целыми полками, они заставили Шемяку освободить вел. князя из Углицкого заточения. Шемяка дал ему в удел Вологду. Но, благодаря подъему на его сторону почти всего населения Московской области, он не пошел в Вологду, а направил путь к Москве, в свою вотчину. Шемяка со своими полками стоял тогда на Волоке, ожидая встретить сопротивные ему полки вел. князя.
В это время вел. князь послал наскоро, изгоном, боярина Мих. Борис. Плещеева с малым отрядом, который должен был пройти невидимо мимо полков Шемяки и внезапно захватить Москву, где оставались наместники Шемяки. Все это было исполнено с великим успехом.
Плещеев прибыл в Москву в ночь Рождества Христова (1446 г.) и в самую заутреню был уже у Никольских ворот Кремля. Святым случаем ворота были отворены, потому что в них только что проехала к заутрени некая почтенная княгиня Ульяна, жена Василия Володимеровича. Плещеев тотчас проник в город и немедля начал делать свое дело, забирать Шемякиных властей и всех его сторонников. Наместники мгновенно разбежались от самой заутрени, не ожидая конца службы. Одного поймали, другой исчез без следа. Тут же Плещеев привел горожан к присяге за вел. князя и затем стал укреплять город.
С этого времени окончательно укрепился на своем Великом княжении и бедствующей государь Василий Васильевич Темный. Шемяка хотя и не переставал крамолить, но уже не получал успехов: вся Московская Земля отложилась от него. Он убежал в Новгород, где и скончался в 1453 г.
Таким образом быстрое занятие Москвы боярином Плещеевым было поворотным делом Шемякиной смуты в сторону вел. князя, чем и окончилась эта многолетняя смута.
Возможно с большою вероятностью предполагать, что Плещеев в благодарение Богу за совершенный так успешно свой подвиг построил у своего двора храм Рождества Христова, который вместе с тем хранил память о благополучном событии для всего государства, почему впоследствии и учрежден собором под колоколами на Соборной площади. В 1812 г. колокольня была разрушена и с собором, а в 1817 г. на его месте устроен собор Николы Гостунского.
За межою этого Плещеевского, а потом Мстиславского двора, по той же правой стороне Троицкой улицы, находился обширнейший двор Бориса Годунова.
Двор царя Бориса занимал более чем целую треть Троицкой улицы и выходил углом на Никольскую улицу, по которой также простирался почти до соборной площади. На этом месте ныне стоит Царь-Пушка и находятся дворы Синодальной конторы и казарм, часть корпуса которых также занимает место древнего Цареборисовского двора. На чертеже Годунова здесь показаны два громадных высоких здания в несколько ярусов вышиною.
История Цареборисовского двора восходит к первым временам истории самой Москвы.
Родословная книга бояр Воронцовых-Вельяминовых свидетельствует, что из Володимира с первым Московскими князем Даниилом Александровичем приехал в Москву потомок Варяга Юрья Шимоновича Протасий, первый тысяцкий в Москве, как она стала Великим Княжением. А Юрий Шимонович, как известно, был опекуном, а следовательно тысяцким, еще у Всеволода Ярославича, а потом у Юрья Долгорукого, в Ростове и Суздале. Протасий при Иване Данилович Калите пользовался большим почетом и в особенности большим расположением Петра митрополита, который пред своею кончиною возложил на него святую обязанность достроить только что заложенный первый в Москве каменный храм Успения Богородицы. Святитель и скончался, можно сказать, на руках Протасия, передавши ему собранную казну для постройки храма.
Имея в виду такие отношения святителя к тысяцкому Протасию, можем предполагать, что и самый двор тысяцкого существовал в то время рядом с новым двором святителя, перед новым храмом Успения, куда святитель перешел от прежней соборной церкви Иоанна Предтечи у Боровицких ворот и где потом распространился двор Московских митрополитов, а затем и патриархов. Двор Протасия выходил на ту же площадь, на которой строился Успенский храм.
У Протасия был сын Василий, который был также тысяцким, а после Василия, его старший сын, тоже Василий, был тоже тысяцким.
Значение и власть тысяцкого, как городового воеводы, чуть не равнялась значению и власти самого князя, особенно в древнее время. В Москве с развитием княжеской власти в государеву, как это явно обозначилось при Дмитрии Донском, тысяцкий уже терял свое значение и, быть может, вследствие каких-либо неудобных столкновений в распоряжениях вел. князя этот важный издревле сан был упразднен именно с кончиною в 1374 г. упомянутого Василия Васильевича, которого летописцы так и именуют последним тысяцким.
У этого последнего тысяцкого было три сына: Микула Васильевич, свояк вел. князю Дмитрию Донскому, положивший свою голову на Мамаевом побоище; второй – Иван Васильевич, третий Полуехт Васил. Были вероятно и дочери. Второй сын тысяцкого Иван, как можно предполагать, намеревался занять место своего отца в сане тысяцкого и, не получив этого места, убежал из Москвы к Тверскому князю с богатым купцом Некоматом «со многою лжею и льстивыми словесы на христианскую пагубу». Тверской князь послал их в Орду добывать ярлык на Великокняжение и звать Мамая на войну против Москвы.
Ярлык был привезен. Все было устроено так, чтобы разгромить Москву, и Литовский князь обещал прийти на помощь.
Но Москва не дремала и, не помедлив, явилась под Тверью с полками от всех подручных князей, а их было множество. Начались осады и битвы, и Тверское княжество было опустошено, как давно не бывало. Сдался, наконец, и Тверской князь на всю волю Московского.
Тем и окончилась крамола Ивана Васильевича. В это время и в последующее годы он оставался в Орде, конечно, поднимая на Московского князя всякую вражду.
В 1378 г. в славной битве с Татарами на реке Воже был взят в плен некий поп, пришедший с Татарскими полками от Ивана Васильевича. У попа нашли мешок злых и лютых зелий, пытали его много и сослали в заточение на Лачь-Озеро. Каким образом потом Иван Васильевич из Орды попал в Москву, летописцы не сказывают. Но они точно записали, что в 1379 г., августа 1 во вторник до обеда, «потят бысть мечем на Кучковом поле Иван Вас., сын тысяцкого, повелением вел. князя Дмитрия».
Двор его отца, по всему вероятию, как водилось, оставался за вдовою с сыновьями, из которых после кончины Донского в живых оставался только Полуехт. На его дочери в 1406 г. женился шестой сын Донского, Петр Дмитриевич.
Но оставалась еще и дочь последнего тысяцкого, Марья, которая в 1389 г. крестила последнего сына Донского, Константина, вместе с кумом, старшим сыном Донского, 18-тилетним Василием Дмитриевичем, в тот же год вступившим по кончине отца на Великое Княжение. Она названа летописцем так: Мариа Васильева Тысяцкого.
Все это показывает, в каком высоком почете находился род Тысяцких Вельяминовых.
В это же время почетнейшим и правящим боярином в Москве был и Федор Андр. Кошка из знатного Московского боярского рода Кобылиных, от которых пошли Захарьины, Романовы, Шереметевы, Колычевы.
Об этом Федоре Андр. Кошке Татарин Едигей в 1408 г. писал вел. князю Василию Дмитриевичу следующее: «Добрые нравы и добрая дума и добрые дела были к Орде от Федора, добрый был человек! Которые добрые дела Ординские, тот тебе вспоминал, и то минулося. И ныне у тебя сын его, Иван, казначей твой и любовник, и старейшина, и ты ныне из его слова и из его думы не выступаешь; и от его думы учинилась твоему улусу пакость и христиане изгибли…» Великая знатность Федора Кошки подтверждается и тем обстоятельством, что в 1391 г. Тверской князь Михаил Александрович женил сына своего у Федора Кошки, Андреева сына Собакина, то есть взял его дочь за своего сына.