но, многие из башен, принадлежавших гибеллинам или дружественным магнатам, были пощажены. Если мы по поверхностному расчету выразим число дворянских башен в городе цифрой 300, если примем такое же число башен на городских стенах и столько же на церквях, то окажется, что тогдашний Рим представлял воинственную картину города, воздымающего к небу 900 башен. Так как многие из этих башен, составлявшие значительную часть баронских дворцов, были воздвигнуты на древних постройках, то это систематическое истребление их послужило причиной гибели многих памятников древности. Поэтому Бранкалеоне считается одним из худших врагов римских монументов, и с него начинается новая эпоха разрушения античного города. В XIV веке сложилась даже легенда о том, что он разрушил храм Квирина. Предназначенные к уничтожению дворцы были в то же время отданы на разграбление, и при этом погибли также многие фамильные архивы вместе с хранившимися в них документами.
Вид, который имел город после этого акта правосудия, должен был быть ужасен, но Рим, как и другие города, был привычен к таким разрушениям. Граждане того времени никогда не наслаждались ощущением безопасного и благоустроенного отечества. Они постоянно ходили среди развалин и почти каждый день видели, что к ним прибавляются новые развалины. Варварское разрушение домов было столь же обыкновенным делом, как любое полицейское распоряжение в наши дни. Средневековые города находились в состоянии постоянной революции, и улицы, стены и жилища отражали в своем быстром изменении характер партийной свирепости и беспокойство вечно изменчивого управления. Как только народ где-нибудь поднимал восстание, так он разрушал дома врагов; когда один род воевал с другим, то разрушались дворцы побежденной стороны; когда государственная власть изгоняла виновных, то их жилища подвергались разорению; когда инквизиция находила в каком-нибудь доме еретика, то этот дом по распоряжению государственной власти сравнивался с землей; если войско овладевало неприятельским городом, то разрушало стены, если только не обращало в развалины и сам город. После знаменитой битвы при Монтаперто озлобленные гибеллины только благодаря великодушному негодованию великого гражданина были удержаны от разрушения Флоренции; и еще в конце XIII века гнев папы ровнял с землей целый город. Бонифаций VIII велел посыпать солью развалины Палестрины, как когда-то Барбаросса сделал то же с Миланом.
Одновременно с гибелью своих башен погибли и владевшие ими дворянские роды, так как многие магнаты искупили свою вину изгнанием, конфискацией имений и смертью от руки палача. Зато спокойствие и безопасность царили теперь в городе и в Кампаньи, где разбойничий сброд был истреблен. Бранкалеоне управлял, внушая страх и любовь, но недолго. Он заболел лихорадкой во время осады Корнето, города, имевшего важное значение как хлебный рынок и отказавшего ему в присяге на подданство; он велел перевезти себя в Рим и умер в Капитолии в расцвете жизненных сил в 1258 г. Единогласное суждение современников прославило Бранкалеоне д'Андало как непреклонного мстителя всякой несправедливости, строгого друга закона и защитника народа – лучшая похвала правителю того времени. В этом великом гражданине Болоньи, практическом питомце тамошней школы правоведения, снова возродился античный дух и блестяще проявилась республиканская сила этой эпохи. Для его славы в потомстве достаточно уже того, что он был в состоянии в течение многих лет водворять порядок в расстроенном городе и дать ему свободу, основанную на законе. Если бы он правил дольше, то он внес бы большие изменения в отношения города к папе, и даже продолжительная тирания подобного человека могла бы быть только благодетельна для римлян.
Народ необыкновенным образом почтил память своего лучшего сенатора: его голова в виде реликвии была положена в драгоценную вазу и для увековечения его памяти выставлена на мраморной колонне. Это был странный апофеоз, но все же такой трофей более украсил Капитолий, чем миланский Каррочиум. Теперь воспоминание о Бранкалеоне исчезло в Риме, где о нем не говорит никакой памятник ни какая надпись. Сохранились только его монеты. На одной стороне их находится изображение идущего льва и имя Бранкалеоне, на другой — Roma на троне с ша ром и пальмовой ветвью в руках и надпись «Рим — глава мира». Таким образом имя сенатора было в первый раз поставлено на римских монетах, и они были отмечены только светскими символами, без употреблявшегося до сих пор изображения св. Петра или его имени.
Избавившись в своем владении от самого могущественного своего врага, папа надеялся снова восстановить в Риме господство Святого престола. Он отправил в город послов и запретил выбирать нового сенатора без своего согласия. Но римляне только смеялись над его приказанием. Умирая, Бранкалеоне советовал им выбрать ему в преемники его собственного дядю; таким образом, сенатором был назначен Кастеллано дельи Андало, бывший до сих пор претором в Фермо. Напрасно папа требовал осуществления своего избирательного права; напрасно он говорил, что даже как простой римский гражданин он имеет голос при выборе сенатора. Александр IV находился в это время в Ананьи; он не возвращался уже больше в Рим. По примеру своего племянника Кастеллано тоже обезопасил себя заложниками, но его положение было труднее, и падение его было неизбежно. Изгнанная аристократия так же, как и папа, подкапывались под его власть, так что он только при постоянной борьбе мог продержаться до весны 1259 г. Подкупленная чернь восстала против дяди Бранкалеоне; изгнанный из Капитолия Кастеллано бросился в одно из римских укреплений и мужественно сопротивлялся здесь нападающим. Теперь под влиянием папы опять были выбраны два местных сенатора: Наполеон, сын знаменитого Матеуса Рубеуса из дома Орсини, и Рихард, сын Петра Анибальди. Хотя с этой реставрации старинной системы гвельфская партия снова вошла в силу, однако и эти сенаторы продолжали охранять независимость Капитолия. Они возобновили заключенный еще Бранкалеоне и Эмануэлем де Мадио мир с Тиволи в таком окончательном виде, что этот город навсегда отдавался в вассальную зависимость римскому народу. После этого он не только платил ежегодную дань в тысячу фунтов, но и получал назначенного римским общинным советом подесту с титулом графа. Он сохранил, однако, право жить по своим статутам и назначать себе седиалиса, или городского судью, Capitaneus Militiae, или народного трибуна, и других городских должностных лиц.
Кастеллано, сложивший оружие, томился в тюрьме и так же, как раньше его племянник, был огражден от смерти только римскими заложниками, которых он держал под охраной своих друзей в Болонье. Так как римляне опасались за судьбу этих мальчиков, то они обратились к папе с просьбой защитить их. Поэтому Александр потребовал от болонской общины, чтобы она взяла этих заложников под свою собственную охрану, но она отказалась, вследствие чего папа наложил через витербского епископа интердикт на Болонью. Кастеллано спасло наконец замечательное движение в итальянских городах, последовавшее за падением Эццелина и его дома. Этот вошедший в пословицу средневековый городской тиран мало-помалу приобретал господство над самыми значительными общинами Ломбардии. Никакие обольщения со стороны пап не могли заставить зятя Фридриха изменить своим принципам и перейти на службу церкви, которая за эту цену простила бы ему всякое преступление. После геройского сопротивления 27 сентября 1259 г. он попал во власть соединившихся его врагов. Историки описывают последнюю борьбу этого необыкновенного человека, в котором условия того времени превратили стремления к высокой добродетели в дьявольские преступления, так что он сделался бессмертным, как Нерон своего времени. Они изображают ликование людей, стекавшихся, чтобы насладиться видом пленного тирана, и сравнивают этого страшного человека с сидящим в молчании филином, вокруг которого шумит рой обыкновенных птиц. Эццелин умер, отягощенный тройным проклятием, полный молчаливого презрения к миру, к папству и к собственной судьбе, предсказанной ему астрологами; он умер 7 октября 1259 г. в замке Сончино, где и был похоронен с честью. Ужасна была судьба его вновь отпавшего от церкви брата Альбериха, который после отчаянного сопротивления в башне Св. Зенона сдался со своими семью сыновьями, двумя дочерями и женой. Вся его семья была задушена у него на глазах, а сам он привязан был к лошадям, которые волочили его до смерти.
Страшная гибель дома Романе присоединилась к другим ужасам, заставив уже переполненные чувства людей выступить через край. Беспрерывные войны и бедствия посещали города. «Душа моя ужасается, — пишет один хроникер того времени, – рассказывать о страданиях моего времени и его гибели, так как вот уже двадцать лет прошло, как из-за раздора между церковью и империей итальянская кровь льется рекой». Электрический удар вдруг прошел по человечеству и направил его к покаянию; бесчисленные толпы с жалобными криками появились в городах; сотни, тысячи, даже десятки тысяч шли процессиями, бичуя себя до крови, и следовали дальше. Один город за другим захватывались этим потоком отчаяния, и скоро горы и долины огласились горестным воплем: «Мир! Мир! Господи, помилуй нас!» Многие историки того времени с удивлением говорят об этом поразительном явлении; все согласны в том, что эта моральная буря прежде всего началась в Перуджии и потом перешла в Рим. Она захватывала людей всех возрастов и все общественные классы. Даже пятилетние дети бичевали себя. Монахи и священники брали крест и проповедовали покаяние; древние отшельники выходили из своих гробниц в пустыне, впервые появлялись на улицах и проповедовали покаяние. Люди сбрасывали с себя платье до пояса, покрывали голову монашеским куколем и брались за бичи. Они шли сомкнутыми рядами один за другим или попарно, ночью со свечами, босые в зимний мороз; с наводящими ужас песнями они обходили кругом церквей; с чем падали ниц перед алтарями; бичевали себя под пение гимнов о страстях Господних с неистовством, похожим на безумие. Иногда они бросались на землю, иногда поднимали свои голые руки к небу. Тот, кто их видел, должен был