дна лишь крепость старых изразцов защитила от такой же участи орсиниевский замок Ангела, гробницу Адриана. В это время нашли свою гибель не один монумент древних, не одна краса города.
Неожиданный переворот в Риме во всем походил на повторявшиеся во Флоренции революции каждый раз, как народ изгонял знать. Граждане и ремесленники властвовали теперь на Капитолии как блюстители законов; но юная демократия проникнута была сознанием своей слабости и поэтому поспешила стать под защиту того же самого императора, которого не признавала знать. Плебесцитом объявлен был Рим императорским городом и Генрих VII приглашаем с триумфом возвратиться на Капитолий и там навсегда основать свою резиденцию; римский император должен был лишь признать, что приял свою власть полномочием народа. Замечательное это постановление, долженствовавшее заслужить одобрение Данте, истекло столько же из отчаяния измученного народа, надеявшегося получить возмещение за утрату папского двора в императорском, а наипаче всего ожидавшего восстановления мира от императора, сколько из гибеллинских доктрин о правах величества города Рима. Оно предвозвещало события в ближайшем будущем, когда этот муниципальный правовой принцип вызвал одну из самых странных революций. Итак, римский народ призывал императора вернуться и основать резиденцию в Риме; ибо почему было ему не основать трон свой здесь, коль скоро папа, вопреки праву и долгу, пребывал вдали от города? Искусная легенда рассказывала про императора Константина, что он почтительно удалился в уголок империи на Босфоре, чтобы предоставить Рим одному папе, а теперь, как, естественно, могли рассуждать римляне, преемник Константина мог вполне удобно вернуться в законную свою резиденцию, после того как папа удалился на край Запада. Ответ Генриха VII римлянам не известен; но собственный опыт научил его, что в анархическом Риме императора могла ожидать лишь судьба пап или еще худшая. Долгого затягивания авиньонского пленения не предугадывал ни он, ни любой современник; знали хорошо, что рано или поздно папа должен вернуться в Рим, ибо лишь в качестве епископа римского мог быть он и верховным главой христианства. Генрих VII никогда серьезно не помышлял сделать Рим снова политической главой империи. Если бы ей у удалось овладеть Тосканой, то, наоборот, он там, в Пизе или во Флоренции, основал бы свою императорскую резиденцию. Таково, по-видимому, в самом деле было его намерение. Но предложения римского народа имели важность для него и теперь, ибо восстановление авторитета его в Риме долженствовало иметь для него великое значение на случай кампании его против Неаполя. Климент V поспешил, впрочем, признать переворот в Риме, чтобы не восстановлять против себя народ. Правда, он потребовал 27 января, чтобы капитан народа под страхом церковных кар сдал снова церкви, занятые ими в Патримонии замки, но тем не менее утвердил его, согласно просьбе послов римского народа, на целый год сенатором и капитаном 10 февраля. Он официально даже выразил свою радость по поводу того, что стараниями народа установлено было наконец мирное положение дел в Риме. Климент был умен и осторожен; он не вмешивался чересчур глубоко во внутренние дела Рима; он признавал здесь совершившиеся факты, коль скоро лишь соблюдаем был принцип супрематии церкви. Таковой всегда вообще была политика авиньонских пап, которым всем люба была слабость олигархических родов. Арлотти правил с поразительной энергией. В видах удержания подольше в отдалении неаполитанцев, призываемых Орсини, он завязал сношения с гибеллинами Кампаньи. Граф Чеккано, бывший там главой императорской партии, завоевал Чеперано на Лирисе, где в ту пору стояла рать Роберта, и сперва с успехом сражался против гвельфов. Веллетри принят был под патронат Рима и обращен даже в камерное имение Капитолия. Важный этот город, постоянно дружественный церкви, до сих пор независимый как от баронов, так и от Капитолия, находящийся под покровом пап и их епископов, теперь лишь впервые вступил в те же точно зависимые отношения к Риму, в каких состоял со времен Бранкалеоне Тиволи. Веллетринцы стали с этого времени получать от Капитолия подесту на шесть месяцев и другого римлянина, самими ими избранного, в судьи; с этих пор они стали посылать депутатов на общественные игры Рима и приносить две восковые свечи в виде дани римскому народу ежегодно, в день Успения Пресвятой Богородицы, один из главнейших городских праздников (назывался mezz'Agosto); они изъявили, наконец, подобно тивольцам, всякого барона навсегда от правоспособности приобретать оседлость в районе их города. Так возрастало политическое могущество Капитолия через удаленность папы. Изгнанные магнаты помышляли между тем о низвержении ненавистной демократии, и одна победа гвельфов даровала им неожиданную силу, ибо Ричард де Чеккано наголову был разбит пфальцграфами из дома Бонифация VIII. С низвержения этого папы Гаэтани лишились влияния своего в Риме и удалились в великие свои лены в Кампанью, где все еще продолжали войну возмездия против Колонн и прочих гибеллинов. В качестве вассалов неаполитанской короны, как графы Фунди и Казерта, служили они в войске Роберта и начали с этого времени пользоваться большим влиянием в Неаполе. Главами их рода были в то время Лоффред, первый граф Фунди, и брат его, пфальцграф Бенедикт. И вот после победы их над гибеллинами под предводительством графа Чеккано покорился еще раз весь Лациум власти Роберта, войска которого снова перешли Лирис. Поражение это подорвало императорскую партию в Кампаньи и невыгодно повлияло на Рим. С такой же быстротой, с какой совершился демократический переворот, реакция ниспровергла снова народное правление. Аристократы с успехом выполнили предусловленную рукопашную схватку; в сумерки проникли они в город и к Капитолию; тщетно звонил колокол в набат — врасплох захваченные граждане явились слишком поздно и трусливо рассеялись по домам, когда скорбная весть разнеслась по Риму о том, что мужественный их сенатор и капитан находится в цепях. Правление Арлотти исчезло, как призрак; прогнанные в октябре сенаторы Франциск Орсини и Счиарра Колонна снова заняли Капитолий, и народ римский после короткого промежутка свободы снова понес иго мстительной знати.
Так и в Риме рушились надежды императора, и Генрих VII имел, в самом деле, больше многих своих предшественников оснований считаться с постоянно бывшей враждебной к нему фортуной. Не мочь разрешить задачу жизни есть уже само по себе величайшее несчастье, а этому императору не удавалось ни одно из его предприятий. Покинув Рим, поехал он через Витербо, Тоди и Кортону в гибеллинское Ареццо. Там 12 сентября 1312 г. потребовал он, чтобы король Роберт явился в течение трех месяцев перед его трибуналом по обвинению в государственной измене. После беспрерывных боев с гвельфскими замками Тосканы появился он 19 сентября, подкрепившись сукурсами гибеллинских городов, перед Флоренцией для покорения, подобно Брешии, этого города, о сопротивлении которого разбивались все его планы. Богатая и прекрасная республика на Арно, более упорная в ненависти против германского цезаризма, чем Милан, стояла во главе великого гвельфского союза, простиравшегося от Ломбардии через Мархию и Романью, через Тоскану и Умбрию до самого Рима и протягивавшего руку королю Роберту. Итальянцы почитают оборону Флоренции против Генриха VII одним из славнейших деяний патриотизма и прощают флорентинцам ради этого изгнание величайшего их гения. Страстная привязанность к свободе, самостоятельность, гордое и твердое поведение Флоренции, гвельфской республики менял, купцов и суконщиков, заслуживают самого высокого удивления. В эти дни Флоренция заслужила честь быть носительницей независимости и национальности Италии. Дивный город был прекрасно снабжен продовольствием, полон собственной и союзнической рати и силами дважды превосходил врага. Он издевался над усилиями императора, не сумевшего воспользоваться первыми победами и подпавшего вскоре под влияние упадка дисциплины и лихорадок в войске.
Весьма тяжело следовать за бесплодными передвижениями Генриха VII, за осадами и ужасными опустошениями замков и нив. Они умножают лишь старые, постоянно возобновляющиеся всякого рода ужасы, не блистая героическими подвигами оружия. Генрих, всегда остававшийся несогбенным в несчастье, прибыл в Италию с возвышенными мечтаниями о мире, но в короткий годовой срок вынужден был измениться до неузнаваемости; окунувшись в сферу страстей партий и вынужденный истощаться в мелкой войне на тесном театре Тосканы, он превратился из мессии мира в беспощадного губителя, со справедливой ненавистью проклинаемого, подобно некогда Барбароссе или Фридриху II, злосчастным землепашцем. Чарующие берега Арно беспощадно орошаемы были кровью, и сад Тосканы превращаем свирепым воинством в пустыню. Сняв осаду Фиэзоле и Флоренции, Генрих провел все зимние месяцы в соседнем Сан-Кашиано. В начале 1313 г. проследовал он в Поджибонци, старый гибеллинский замок, разрушенный гвельфами и теперь по его повелению заново отстроенный под именем Mons Imperialis. Никаких немецких ратных князей не находилось более в его лагере; верно держались при нем лишь епископы Балдуин и Николай, храбрый его маршал Генрих, граф Гуго фон Бугек(и некоторые другие немецкие дворяне. Из итальянцев ревностнейшими сотоварищами его были Амадей Савойский, Фридрих де Монтефельтре, сын знаменитого Гвидо, и Угуччио граф Фаджола, храбрый гибеллинский капитан, начинавший тогда новую и блистательную карьеру. Хотя и подкрепленный 500 рейтарами, 3000 пехотинцами Пизы и 1000 генуэзскими стрелками, император, однако, ничего не мог сделать; войско его таяло, скудость в опустошенной стране становилась гнетущей. В начале марта отправился он в верный город Пизу, где истощенный налогами народ далеко не так уже радостно принял его, как прежде. Он пробыл здесь несколько месяцев, ревностно готовясь к войне, базисом которой являлась именно пизанская республика как средоточие всего гибеллинского союза. Объявление вне закона гвельфских городов и длинный проскрипционный лист их горожан произвели так же мало впечатления, как и возбужденный против Роберта Неаполитанского процесс. Императорским приговором он низложил этого короля как врага империи, мятежника и изменн