ежденных Нероном и возобновленных Домицианом. Игры эти, само искусство поэзии и священный лавровый его венец исчезли в гибели Римской империи. Почетная статуя Клавдиана явилась в Риме последним монументом гения. Но старый обычай в итальянских городах возобновился с конца XIII века. Уже раньше Петрарки встречаем поэтов, которые были публично венчаны; в Падуе это были историк и поэт Альбертинус Муссатус и Бонатинус, в Прато — учитель Петрарки Конвенноле, да и сам великий Данте со страстным вожделением надеялся в изгнании своем узреть день, когда воспримет эту высшую награду в капелле Св. Иоанна во Флоренции.
Петрарка, жаждя славы, желал придать поэтическому своему коронованию наивозможную торжественность и ради этого подвергнуться предварительно публичному испытанию своего таланта и знания, каковое и решил сдать пред королем Робертом Неаполитанским, знаменитейшим того времени государем Италии, любившим науки, обладавшим даже схоластическою образованностью и писавшим трактаты или проповеди как о религиозных, так и о мирских вопросах. Петрарка, вступивший уже в общение с ним, с льстивостью куртизана величал его королем философов и поэтов. В феврале 1341 г. сел он на судно, чтобы плыть в Неаполь, где принят был с высокими почестями. Странный экзамен, сдаваемый поэтом перед королем, не отличался излишним педантизмом и для обоих был одинаково почетен; он должен был обратить на себя внимание всего ученого мира. После многодневного испытания ученый враг Генриха VII вручил кандидату на бессмертие адресованный на имя римского сената диплом, которым благовыдержавший признаваем был вполне достойным лавров. Тщетно убеждал мудрый монарх поэта принять этот венец славы из королевских его рук в самом Неаполе, где под лавровым деревом в легендарной могиле покоился Вергилий. Король Неаполя вооруженной силой воспротивился коронации императора в Риме, теперь же с горячей ревностью способствовал коронованию поэта. Он подарил Петрарке собственную одежду, чтобы надеть ее на Капитолии и отпустил его в сопровождении двух рыцарей, своих заместителей при торжестве.
6 апреля 1341 г. прибыл Петрарка в Рим. Сенаторами были в то время Иордан Орсини и Орсо д'Ангвильяра, друг поэта, прекраснейший человек, державшийся культа кротких муз даже среди неистовств кровосмесительных распрей. На Пасху, 8 апреля, назначено было в большой зале сената мирнейшее из всех коронований, виденных Римом. Суровый Капитолий, бывший дотоле лишь театром бурных парламентов или кровавых схваток, а за семь лет до того — ареной для Фра Вентурино и его братьев-»голубков», украсился сценой, впервые после свыше тысячи лет посвященной культу гения. К традиционным коронациям императоров и пап присоединилось совершенно новое венчание поэта. Воспоминание о прекраснейшей славе древности возбуждало поэтому во всех живое любопытство, а во многих даже фанатическое воодушевление. Желая принять лавры поэта лишь на Капитолии, Петрарка тем выражал, что этот как бы историей забвенный Рим есть священный алтарь, от которого Запад возжег свет своей цивилизации. Церемонии, празднества, действующие при этом или зрительствующие лица, сенаторы, магистраты, цеха, рыцари и народ, прекрасные женщины, герой дня, поэт в одеждах короля и старинный, коврами и цветами украшенный зал в Капитолии составили бы блистательную и изумительную картину, если бы мы были еще в силах в точности ее воспроизвести. Венчание совершено было с формами магистерской промоции в университетах. Шествие в залу ассектамента при трубных звуках открыло акт. Двенадцать в пурпур одетых пажей, сыновья патрицийских родов, выступали вперед и декламировали стихи Петрарки в честь римского народа. Затем явились шесть граждан, одетых в зеленое, несших венки различных цветов, затем сенатор Орсо с лавровым венком на голове, окруженный многими синьорами. Когда он опустился на кресло, герольд возгласил имя Петрарки; поэт держал короткую речь к римскому народу на тему одного изречения из Вергилия. В ней он сказал с искусным притворством, что не из суетного славолюбия искал чести лавров, но вообще для возбуждения умов примером своим к ревностному занятию науками и что, хотя и был приглашаем другими городами, но из благоговения избрал пресветлый Рим, дабы от него одного принять венец поэта. Речь свою заключил он возгласом: «Да здравствует римский народ и сенатор! Да хранит Бог их свободу!» Затем он опустился перед графом Орсо на колени; доблестный сенатор обратился к нему с несколькими словами о его славе, снял со своей главы лавровый венок и увенчал поэта. «Прими венец, — так сказал он, — он есть награда добродетели». Петрарка благодарил сонетом в честь древних римлян, а Стефан Колонна ответствовал на это хвалебной речью в честь поэта. Народ приветствовал кликом: «Да здравствует Капитолий и поэт!» Среди зрителей торжественного этого акта можно было зреть упоенного воспоминаниями энтузиаста Кола ди Риэнци, во второй раз увидевшего при этом Петрарку. Прошли еще немногие лишь годы, и неизвестный ранее Кола восседал в этой же самой капитолийской зале на кресле сенатора, фантастически увенчанный, причем аристократы из древнейших родов Рима стояли перед ним смиренно, с баретами в руках, а народ возглашал ему бесконечную славу как своему освободителю и спасителю; протекли немногие годы, и герой Стефан ходил взад и вперед по этому дворцу в глухую ночь, ожидая казни, хватаясь за двери и умоляя привратников этого юноши отпереть их ему для бегства.
Поднесенный венчанному поэту сенаторский диплом, драгоценный памятник той эпохи, составлен в официальном слоге римской республики, с риторической напыщенностью, всецело проникнут древнеримским духом и любопытен также и несколькими меткими охарактеризованиями существа искусства поэзии. Сенаторы объявляли в нем, что Бог от вечности насадил в наиславнейшем городе начала геройских доблестей и гения, в силу чего Рим частью сам произвел, частью воскормил и воспитал бесчисленное число людей как войны, так и искусств. В римской республике цвели историки и в особенности поэты, доставившие бессмертие себе и обоготворявшим их. Без них имена основателей города, империи и прочих всех знаменитых людей подверглись бы вечному забвению. Республика удостаивала одинаковой чести лавров как цезарей, так и поэтов — первых награждала за тягости войны, последних — за тягости учения одна и та же, вечно зеленая ветвь лавра, которого древо щадится молнией, наподобие того, как всеподавляющая слава цезарей и поэтов есть единственно находящая пощаду себе во времени. В настоящий век слава поэтов упала так низко, что многие полагали, что все их дело заключается в одних лишь лживых измышлениях. Но звание поэта есть важное и высокое, состоя именно в завлекательном воспроизведении правды, в чарующих красках и под сенью поэзии в благозвучных песнопениях. Некогда прославленные поэты венчаемы были на Капитолии, но обычай этот в течение 1300 уже лет никогда более не исполнялся в Риме. Но вот когда теперь гениальный и с детства рачительный к подобному изучению человек, Франциск Петрарка, поэт и историограф Флоренции, по достодолжном рассуждении решил прийти на помощь к науке, то пожелал к поощрению других принять в священном городе лавры в памятовании древних поэтов и в почтительной любви к нему. На основании всего этого и в силу засвидетельствования пресветлого короля Сицилии и Иерусалима провозгласили они, сенаторы, Петрарку великим поэтом и историком, пожаловали ему степень магистра, возложили на главу его лавры и властью того короля и римского народа даровали ему полномочие как по поэтическому, так и по историческому искусствам в Риме, столице мира, и повсюду поучать, диспутировать, давать толкования новых и старых, чужеземных и собственных сочинений и по благоусмотрению публично появляться увенчанным лавром или миртой, или плющом и в одежде поэта. Сверх того они присвоили ему все привилегии профессоров его искусства, а в видах еще большего чествования его гения присудили ему римское гражданство. На все на это последовало единогласное одобрение со стороны спрошенного о том римского народа.
В процессии проследовал поэт из Капитолия к Св. Петру, где смиренно сложил лавровый свой венок на алтарь князя апостолов. Стефан Колонна дал в честь его блестящий банкет в своем дворце у Santi Apostoli. И тем закончилось торжество, которое, хотя само по себе и не имело значения, но оставило благодаря городу, в котором совершилось, и тем идеям, которые в нем покоились и нашли себе теперь выражение, прочные по себе следы. Коронование Петрарки в Капитолии открыло поистине новый век культуры. Среди бесчинств борьбы партий, в мрачной запустелости Рима блистал кротким светом гуманности день чествования поэта. С вершины классического Капитолия призвал он поверженный в ненависть и суеверие мир к сознанию, что вечной его потребностью, высшим призванием и прекраснейшим триумфом является искупляющая деятельность духа.
С этого дня Петрарка посвятил пламенную свою любовь городу, которого сделался гражданином. Он, однако, вскоре уже удалился от чествований или от сатирических насмешек, которыми искони римляне сопровождали все возвышенное. После идеальных дней своей жизни уже за воротами Рима наткнулся он на пошлую действительность: едва лаврами увенчанный поэт оставил за собой городские стены, как попал в руки вооруженных разбойников, принудивших его в бегстве возвратиться в Рим. На другой день дали ему более сильный эскорт, так что он мог безопасно следовать по дороге в Пизу.
2. Бенедикт XII отрекается от Рима и строит дворец в Авиньоне. — Злосчастное положение Италии. — Папа и империя. — Тщетные попытки примирения со стороны Людовика Баварского. — Провозглашение независимости империи постановлениями в Рензе и Франкфурте. — Кончина Бенедикта XII. — Климент VI, папа. — Римляне вручают ему синьорию и приглашают вернуться. — Смерть Роберта Неаполитанского. — Переворот в Риме. — Первое выступление Колы ди Риэнци
Рим все сильнее проникался сознанием, что является колыбелью западной культуры и вместе источником обеих формирующих мир властей, императорства и папства и что должен напрягать усилия к освобождению себя из приниженного своего положения и к занятию снова мирового своего значения. Но смелый полет идей, в котором снова начал парить город, не повлиял на дух Бенедикта XII. Вместо возврата в Рим построил он, к огорчению Петрарки и всех патриотов, папскую резиденцию в Авиньоне в столь колоссальных размерах, как будто она и пребывание в ней папства предназнача