История города Рима в Средние века — страница 372 из 427

с Кола ди Риэнци депутатом от народа с письмами и полномочиями Тринадцати. Почетное поручение держать речь перед папой свидетельствует, что Кола, сделавшийся за эти годы известным всему городу антикварскими своими познаниями и необычайным ораторским талантом, играл уже известную роль в только что происшедшей революции. Юный римлянин давным-давно уже был ярым врагом аристократов, убивших одного из его братьев; давно уже замышлял он освободить от их тирании город; он рассчитывал действовать в пользу этого представлениями своими у папы и вместе приобрести славу и самому. Поручение авиньонского посольства было первым политическим событием в его жизни и открывало карьеру этого удивительного человека.

Юный оратор искусно исполнил свою миссию в публичной консистории перед папой и кардиналами. Смелость, с которой он изобразил страдания Рима вследствие насилий знати, и ораторский его талант снискали ему одобрение папы, слывшего также превосходным оратором. Без мелочных придирок насчет происхождения ее принял Климент VI вновь предложенную ему народом власть; он обещал по улажении войны между Францией и Англией посетить город, а 27 января 1343 г. уже издал буллу, которой юбилей переводился на пятидесятый год. Напыщенным письмом известил Кола римлян о благополучном успехе своего посольства, увещевал их положением оружия сделаться достойными высокой милости, им даруемой, превозносил папу, как освободителя города Рима, выше Сципиона, Цезаря и Метелла и приглашал римлян воздвигнуть статую Клименту VI в амфитеатре или на Капитолии. Письмо было умно рассчитано, ибо, наверно, ходило в списках по рукам в Авиньоне. Кола ди Риэнци и титуловал себя в нем уже римским консулом и, сверх того единым народным представителем сирот, вдов и бедных при римском папе. Титулы эти и экзальтированный слог обрисовывают уже нам человека этого именно таким, каким он позднее вступил на историческую сцену Рима. Он пробыл еще некоторое время при папском дворе, где пользовался по временам случаем видеться с Петраркой и обмениваться своими идеями о восстановлении Рима с такими же фанатическими идеями поэта. Сам Климент VI находил такую приятность в речах Колы, что зачастую с ним беседовал. Делегат народа заявлял справедливые жалобы против беззаконий римской знати, самыми яркими красками рисовал глубокую бедственность пресветлого города и заклинал папу сделаться его спасителем. Откровенность его навлекла на него гнев кардинала Иоанна Колонны; могущественный прелат принял защиту своих родственников и настроил против него папу, так что Колу не стали более принимать при дворе, и он жил в Авиньоне в сильной нужде. По всей вероятности, Петрарка выхлопотал ему прощение кардинала и возвращение благоволения папы, принявшего его даже в интимный круг своих придворных: высшее отличие для плебея, явившее свидетельство благоприятного впечатления, произведенного его гением и познаниями на просвещенного Климента. Смелое поведение Колы в Авиньоне стало известно в Риме и навлекло на него ненависть тамошних магнатов, так что новые сенаторы Матфей Орсини и Павел Конти тотчас выступили против него с процессами; но их отменил доброхотствовавший ему папа. Климент VI выказывал более благосклонности к римской демократии, чем к родовой знати; нам известны мотивы, вообще инспирировавшие подобную политику авиньонских пап, и все они потому уже озабочены были ублажением римского народа, что рассчитывали ослабить тем упрек в отсутствии своем в резиденции апостолов. В Коле Климент видел человека, который мог быть полезен ему в Риме; бедный плебей просил у него должность нотариуса городской казны, дававшей ежемесячное содержание в пять флоринов золотом, и папа ему даровал ее, сопровождая пожалование самым лестным признанием его доблестей и познаний. Это было 13 апреля 1344 г. С этого должностного положения началась публичная карьера Колы в Риме, куда он вернулся в том же году после Пасхи.

3. Происхождение и жизненная карьера Колы. — Кола, нотариус городской камеры и глава заговора. — Он возбуждает аллегорическими картинами народ. — Вдохновенное истолкование им lex regia. — Важные события в Неаполе и Флоренции воздействуют на Рим. — Повсеместный переход в городах власти к цехам, за исключением дворянства. — Положение народа в Риме. — Революция 20 мая 1347 г. — Кола ди Риэнци, диктатор и трибун

Сын Лаврентия или Риэнци не изобрел еще в ту пору сказки о том, будто он сын светлейшего императора Генриха VII, но его знали как законного ребенка виноторговца в квартале Регола, где мать его Маддалена помогала зарабатывать скудный хлеб ношением воды и стиркою. Бедность родителей не давала ему никаких средств к обрабатыванию блестящих его задатков; по смерти матери рос он до 20 лет у одного родственника в Ананьи, «как мужик среди мужиков», как жаловался сам. Около 1333 или 1334 г. вернулся он по смерти отца в город и здесь имел более случаев заняться своим образованием. Юный римлянин воспитался и образовался более самоучкой, от природы, от сочинений древних и от монументов римских, чем от магистров родного города, которого пришедший в упадок университет, однако, имел возможность посещать. Письма его свидетельствуют о хорошем знакомстве его с Библией и с Отцами Церкви, и даже с самим каноническим правом. Он близко был знаком с Ливием, Сенекой, Цицероном, Валерием Максимусом и с древними поэтами; они выработали латинский его стиль, сделали его красноречивым, напитали грандиозными картинами ум его и исполнили влечения к идеалу великой древности. Часто слышны были его слова: «Где те доблестные древние римляне? Где высокая их правосудность? О, если бы я мог перенестись в ту эпоху, когда цвели эти люди!» Невежественное население его квартала дивилось молодому человеку привлекательной наружности и на устах которого обыкновенно играла загадочная улыбка, когда он объяснял античные статуи и барельефы или читал надписи мраморных таблиц, которыми был усеян Рим. Упоительные эти надписи, сокрытые под руинами из исчезнувшего великого мира, гениальные изречения соблазняли поэтическую его фантазию желанием самому перенестись на место этих героев и консулов и украситься подобными же предикатами или титулами, как то давным-давно проделано уже было им в тиши его грез. Далее, истории древних, которыми он зачитывался, уничтожали для него, как и для Петрарки, границы между настоящим и былым и довели его до такого фанатического энтузиазма, что он «решил предпринять действием то, что познал из чтения».

Избрание Колой единственного, помимо духовного состояния, житейского поприща, сулившего почетное положение в Риме бедным плебеям, явствует из того, что он состоял уже публичным нотариусом, когда облечен был миссией в Авиньон. Потому, когда он после Пасхи 1344 г. появился снова в Риме любимцем папы, украшенным славой своего посольства и отмеченным ненавистью магнатов, защитой от которых ему являлись папа и его звание, то был уже влиятельным и любимым человеком у народа. Официальное его положение доставляло ему случаи изучать плутни судей и беззакония баронов и приобретать влияние на горожан. Для письма употреблял он серебряное перо из уважения к высокой своей должности, как говорил, и эта мелкая черта характеризует также его натуру. Упоенный идеей о величии Древнего Рима и о призвании своем быть освободителем города, начал он совещаться с единомышленниками, собирать вокруг себя друзей, подготовлять революцию. Она явилась делом долгих планов и тайного заговора. Безурядицы в республике в то время столь усилились, что сенаторский пост представлялся игом. Матфей Орсини и Павел Конти в 1344 г. и преемники их, Иордан Орсини и Иоанн Колонна, просили папу о своем увольнении от должности. С 1 июля 1345 г. сенаторами состояли Райнальд Орсини и Николай Анибальди, синьор замка S.-Pietro in Formis под Неттуно; благодаря кардиналу-легату Гаимерику де С.-Мартину, которому магнаты отказали во впуске в город, они также попали в такое стеснение, что отказывались от вступления в должность. Папа увещевал их повиноваться долгу и писал также к влиятельнейшим аристократам римским. Город и Кампанья находились в разбойнической власти знати. Невзирая на запрет принимать в городе баронов и подест, магнаты захватили правление во многих общинах. Префект Иоанн де Вико, Савелли и Норманни завладели Тосканеллой, Баниореей и Бетраллой; Гаэтани заняли Террачину; Орсини и Колонна не отставали от других. С радостью приветствовал бы папа всякого, кто бы оказался в силах обуздать разбойническое дворянство. Уголовные речи Колы перед капитолийскими судьями и магистратами принесли ему лишь поругания и насмешки, но зато его гениальные аллегории воодушевили гражданство. Ныне, желая действовать на толпу, демагоги распространяют манифесты через прессу; в XIV веке разжигали они фантазию эмблемами в картинах. Однажды римляне увидели на стене сенатского дворца многоговорящую картину: остов корабля в бушующем море, вдову, коленопреклоненную, в слезах, в молитве; вокруг остова четыре затонувших в воде корабля, с четырьмя потонувшими женщинами, Вавилоном, Карфагеном, Троей, Иерусалимом, нашедшими, как объясняла подпись, гибель благодаря своей неправедности. По левую сторону два острова: на одном Италия в виде матроны, пораженная во сраме, с изречением: «У всякой страны отнимала ты власть, меня одну почитала ты сестрой»; на другом четыре основных добродетели в виде горюющих жен с изречением: «Ты была одарена всеми добродетелями, теперь же в море обретаешь гибель». Направо, на третьем острове, белая женская фигура на коленях, Вера, с воздетыми к небу руками: «О великий отче, герцог и мой господин, что со мною станется, коль погибнет Рим?» Крылатые животные вверху, над главной картиной, дующие ветры, как из мехов: львы, волки, медведи-бароны, как объясняла подпись; другие животные — дурные советники и лживые судьи; прочие — порочные плебеи. Над целым, наконец, посреди Св. Петра и Св. Павла, страшный Всемирный судья с двумя мечами в руках. Узрев апокалиптическое это уподобление, народ впал в глубокое изумление. В XIV веке институт полиции был или совершенно не известен, или же обретался в первобытном состоянии. Манифесты такого рода пользовались полной свободой; проповедники покаяния и демагоги могли безвозбранно обращаться со своими воззваниями к народу, подобно тому, как проповедники или ораторы в современной Англии.