До года тысяча пятьсот шестидесятого, когда я уехал из Коско, и годы спустя не было обычая подавать вино на стол испанцев (те, у которых имелись индейцы) для обычных гостей (если не было среди них такого, который нуждался в нем по причине здоровья), потому что тогда употребление вина скорее казалось пороком, нежели необходимостью; ибо поскольку испанцы завоевали ту империю без какой-либо помощи вина и иных подобных подарков, было похоже, что они хотели поддерживать те хорошие принципы его неупотребления. Гости также отказывались пить вино, хотя его и подавали, по причине его дороговизны, потому что даже самое дешевое стоило тридцать дукатов за арробу: мне довелось столкнуться с этим самому после войны Франсиско Эрнандеса Хирона. Во времена Гонсало Писарро и раньше одна арроба вина много раз поднималась в цене, [доходя] до трехсот, и четырехсот, и пятисот дукатов; в годы тысяча пятьсот пятьдесят четвертом и пятом имелась большая нехватка в вине во всем королевстве. В Городе Королей дело дошло до такой крайности, что его не находили даже для мессы.
Архиепископ дон Херонимо де Лоайса, уроженец Трухильо, предпринял рейд и розыски, и в одном доме было найдено полкувшина [с узким горлом] вина, и он спрятал его для месс. Эта нехватка продолжалась несколько дней и месяцев, пока в порт не пришел корабль, принадлежавший двум торговцам, с которыми я был знаком, хотя из доброго уважения к их происхождению я их не назову, и имевший на борту две тысячи кувшинов с вином, и когда они обнаружили его отсутствие [в городе], то продали первые [кувшины] по триста шестьдесят дукатов, а последующие – не менее чем за двести. Этот рассказ я услышал от лоцмана, который привел корабль, потому что он же доставил меня из [Города] Королей в Панаму; по причине этой чрезмерности [в цене] нельзя было подавать вино обычным путем. В один из дней тех времен один кабальеро, у которого были индейцы, пригласил в гости другого, у которого их не было; полдюжины испанцев обедали, ведя добрые беседы, когда приглашенный попросил кружку воды, чтобы попить; господин же дома приказал дать ему вина, а так как другой сказал ему, что он его не пьет, тот заявил: «Если ты не пьешь вино, то приходи сюда обедать и ужинать каждый день». Он сказал так потому, что стоимость всего остального, исключая вино, в счет не шла: и даже вину уделяли столько внимания не по причине его стоимости, а скорее из-за всеобщей его нехватки, которую испытывали много раз, так как оно доставлялось из такого далека, как Испания, и оно пересекало два таких огромных моря, вот почему в тот первоначальный период к нему испытывали такое большое уважение, как было сказано.
Глава XXVII. Об оливковом дереве, и кто его привез в Перу
В том же году тысяча пятьсот шестидесятом дон Антонио де Рибера, житель [Города] Королей, владевший индейцами [и] несколькими годами раньше выезжавший в Испанию из-за генерального прокурора Перу, вернувшись назад, привез саженцы (plantas) оливкового дерева из Севильи, и, несмотря на большую предосторожность и заботу, проявленную им при перевозке двух огромных глиняных кувшинов, в которых находилось более ста саженцев, в Город Королей прибыло живыми только лишь три из них; он посадил их в очень красивом поместье, которым он владел неподалеку в той долине; его плоды, как то: виноград и фига, гранаты, дыни, апельсины и лимоны и другие фрукты и овощи, продававшиеся на площади того города как новые плоды из Испании, помогли ему сколотить огромную сумму денег, ибо считается вполне достоверным, что она перевалила за двести тысяч песо. В этом поместье посадил дон Антонио де Рибера оливковые деревья, а чтобы никто не смог бы завладеть даже одним их листочком, дабы посадить его в другом месте, он выставил огромную армию, насчитывавшую более ста негров и тридцать собак, которая день и ночь должна была нести охрану его новых и драгоценных растений. Случилось так, что другие, следившие лучше, чем собаки, или благодаря разрешению какого-то из негров, оказавшегося ими подкупленным (так подозревали), однажды ночью похитили одно из трех растений, которое через несколько дней пробудилось в Чили, в шестистах лигах от Города Королей, где оно три года выращивало свое потомство (hijos) с таким успехом для того королевства, что, каким бы тоненьким ни был бы побег, он обязательно принимался и в весьма короткое время становился очень красивым оливковым деревом.
В конце третьего года благодаря множеству писем с [требованием] отлучения [от церкви] похитителей его растения, которые дон Антонио де Рибера заставлял читать [власти], ему вернули то самое растение, которое [ранее] похитили, и посадили его в том же самом месте, откуда его взяли, [проделав] это с такой великой ловкостью и в такой тайне, что хозяин так никогда и не узнал, кто похитил и кто вернул его на место. В Чили оливковые деревья прижились лучше, чем в Перу; должно быть, это потому, что для них климат [чилийской] земли оказался более привычным, ибо она лежит между тридцатым и сороковым градусами, почти как Испания. В Перу оно лучше прижилось в сьерре, чем в долинах. В первое время, кем бы ни был приглашенный, ему давали как дорогой и щедрый подарок по три и не более маслины. В настоящее время из Чили привозят в Перу оливковое масло. Это то, что случилось с оливковыми деревьями, которые были привезены на мою землю, и на этом мы перейдем к другим растениям и овощам, которых не было в Перу.
Глава XXVIII. О фруктах из Испании и сахарном тростнике
Случилось так, что не было [там] ни фиг, ни гранат, ни цедратов, [ни] апельсинов, ни сладких и горьких лимонов, ни яблок, [ни] груш, ни кальвилей, айвы, персиков, абрикосов, ни каких-либо сортов сливы из многих, которые имеются в Испании; был только один вид сливы, отличный от здешних, хотя испанцы называют его слива (ciruela), а индейцы усун; а это я сказал, чтобы ее не смешивали со сливами Испании. Не было ни дынь, ни огурцов Испании, ни тыкв, которые едят тушеными. Все эти названные плоды и многие другие, [названий] которых нет, ибо они не приходят мне на память, в настоящее время имеются [там] в таком изобилии, что они, как и скот, уже не ценятся, и они такие огромные, гораздо больше, чем в Испании, что вызывают восхищение у испанцев, которые видели и те и другие.
В Городе Королей, после того как [там] стали расти гранаты, во время праздничной процессии в честь священнейшего таинства на носилках несли такой большой гранат, что он вызывал восхищение у всех, кто его увидел; я не рискую назвать его размеры, как они были мне описаны, чтобы не оскандалить несведующих, которые не верят, что в мире могут существовать вещи, более крупные, чем в их деревне; а с другой стороны, вызывает сожаление, что из-за страха перед простаками не пишут о чудесах, которые на той земле были сотворены природой; и возвращаясь к ним, мы скажем, что они были удивительных размеров, особенно первые [плоды]; что гранат был больше, чем кувшины, которые делают в Севилье для перевозки растительного масла в Индии, а многие грозди винограда весили восемь и девять фунтов, а айва была с голову человека, а цедраты – с половину большого кувшина; и на этом хватит о величине плодов из Испании, ибо дальше мы расскажем об овощах, которые вызывали не меньшее восхищение.
Очень интересно узнать, кем были те любознательные, что привезли эти растения, и в какое время и годы это случилось, дабы оставить здесь их имена и [родившей их] земли, чтобы каждому воздали хвалу и честь, которых достойны их благодеяния. В году тысяча пятьсот восьмидесятом один испанец, именовавшийся Гаспаром де Алькосером, богатый торговец из Города Королей, где у него было очень красивое поместье, привез в Перу вишню и черешню; позже здесь мне сказали, что они погибли из-за излишнего усердия, которое проявляли к ним, добиваясь, чтобы они пустили [там] корни. Фисташки [также] привезли; я не знаю, привезли ли ореховое дерево. В Перу не было также сахарного тростника; сейчас, в настоящее время, благодаря большим стараниям испанцев и огромному плодородию земли, все это имеется в таком изобилии, что уже вызывает отвращение, и там, где в начальный период эти растения пользовались таким уважением, сегодня они обесценены, и стоят мало или ничего.
Первый сахарный завод [с плантацией] построили в Перу на земле Вануку; он принадлежал одному кабальеро, с которым я был знаком. Его слуга, человек благоразумный и хитрый, видя, что в Перу привозят много сахара из королевства Мексики, а сахар его хозяина из-за большого количества, которое привозилось, не подымается в цене, посоветовал ему загрузить сахаром корабль и направить его в Новую Испанию, чтобы там, узнав, что из Перу присылают сахар, посчитали бы, что он имеется в избытке и не направляли бы его больше [в Перу]. Так он и сделал, и предприятие оказалось правильным и полезным; по этой причине позже здесь построили сахарные заводы, которые существуют [и] которых много.
Имелись также испанцы, такие любознательные в сельском хозяйстве (согласно тому, что мне рассказывали), что они стали прививать фруктовые деревья Испании к фруктовым деревьям Перу и что получают они замечательные плоды к величайшему удивлению индейцев, когда они видят, что одно дерево заставляют в году давать два, три, четыре вида разных плодов; они поражаются этим и любым другим меньшим курьезам, потому что не знают подобных дел. Земледельцы могли бы также (если они этого еще не сделали) привить оливковое дерево к деревьям, которые индейцы называют кисвар, чьи листья и древесина очень похожи на оливковое дерево, ибо я помню, что в мои детские годы испанцы говорили мне (при виде кисвара): «Оливковое масло и маслины, которые привозят из Испании, собирают с таких, как эти, деревьев». Это правда, что то дерево неплодоносное; оно дает [лишь] цветок, подобный цветку оливкового дерева, а затем он опадает; в Коско его молодые побеги мы использовали для игры в каньяс из-за отсутствия тростника, ибо он не растет в том районе, поскольку земля [там] холодная.