Земский собор или казачий круг? Избирательный собор 1613 г
После освобождения Москвы войсками Второго ополчения изменники-бояре, сидевшие в осаде вместе с поляками, побыстрее разъехались из Москвы по вотчинам. Михаил Романов с матерью поспешили в Кострому, где устроились в Ипатьевском монастыре, который на протяжении нескольких лет был оплотом сторонников Лжедмитрия II, а в апреле-сентябре 1609 г. даже выдержал при их помощи осаду войск Василия Шуйского. Поэтому в Ипатьевском монастыре, «среди братии», насмерть стоявшей за «царя Димитрия и патриарха Филарета»,[189] Михаилу Романову и его матери опасаться было нечего.
Еще в ноябре было известно, что «казаки в Москве стоят за избрание на трон кого-нибудь из русских людей, «а примеривают Филаретова сына [Михаила Романова] и воровского калужского [Ивана Дмитриевича]», тогда как старшие бояре стоят за избрание чужеземца».[190]
«После московского очищения, – пишет С. Ф. Платонов, – во главе временного правительства почитался казачий начальник боярин князь Трубецкой, главную силу московского гарнизона составляли казаки: очевидна мысль, что казакам может и должно принадлежать и решение вопроса о том, кому вручить московский престол. Стоя на этой мысли, казаки заранее «примеривали» на престол наиболее достойных, по их мнению, лиц. Такими оказались сын бывшего тушинского и калужского царя «Вора», увезенный Заруцким, и сын бывшего тушинского патриарха Филарета Романова».[191] В случае избрания и первого, и второго кандидата тушинцы (а большинство казаков были тушинцами) получали гарантию, что их не будут преследовать за многочисленные преступления на русской земле.
Л. В. Черепнин подчеркивает огромное влияние казаков на ситуацию с избранием нового московского царя: «В Москве в это время сложилась обстановка, благоприятствовавшая казачеству, которое получило значительное влияние. Пленный смоленский сын боярский Иван Философов в конце 1612 г. рассказывал, что после освобождения Москвы от поляков многие дворяне и дети боярские «разъехалися по поместьям, а на Москве осталось дворян и детей боярских всего тысячи с две», в то время как казаков было 4500, «да стрельцов с тысячу человек да мужики чернь». Казаки, по свидетельству Ивана Философова, «бояром и дворянам сильны, делают что хотят». Другой очевидец, Богдан Дубровский (бывший послом из Новгорода в Москве и вернувшийся в Новгород 18 января 1613 г.) называл еще большую, чем Философов (явно преувеличенную), цифру находившихся в Москве казаков: 11 тысяч «лучших и старших» и, кроме того, «несколько тысяч» человек, составлявших «беспорядочные отряды». Что касается «бояр (служилых людей)», то, по словам Дубровского, в начале их было около 4000, но затем «большая их часть была отпущена на некоторое время по своим поместьям и в города, где можно дешево покупать себе пропитание». В рассказе ливонского дворянина Георга Брюнно говорится о 6000 казаков, бывших в столице. В расспросных речах неизвестного дворянина (выехавшего из Москвы в августе, попавшего в плен под Тихвином и допрошенного в Выборге в сентябре 1613 г.) содержалось утверждение: «бояре… должны согласоваться с волей казаков, потому что они слишком сильны».
Все эти в ряде случаев друг с другом расходящиеся высказывания нельзя принимать целиком на веру, тем более что они даны в записях (не лишенных тенденциозности) других лиц. Но в приведенных высказываниях есть много общего и, очевидно, достоверного. Казаки оказывали определенное воздействие на направление деятельности избирательного собора 1613 г.»[192]
6 декабря 1612 г. состоялось первое заседание Земского собора, который должен был избрать нового царя. Но оно оказалось немноголюдным. Тогда было решено вызвать в Москву «всех бояр и дворян московских, которые живут по городам» – то есть, как раз тех изменников, отсиживавшихся в Кремле вместе с поляками и разбежавшихся после взятия города войсками Второго ополчения. Но, наряду с ними, вызвали на собор и представителей от других сословий: духовенства, стрельцов, горожан, черносотенных крестьян. Ожидая их, отложили на месяц открытие собора.
7 января 1613 г. Собор, наконец, смог собраться. На нем сразу обозначилось противостояние нескольких партий. Особую активность проявляли Мстиславский и его сторонники. Тогда Минин, Пожарский и Трубецкой провели «референдум» среди москвичей, на котором был задан только один вопрос: пускать ли на собор князя Федора Мстиславского со товарищи? И, опираясь на полученный ответ, изгнали Мстиславского не только с собора, но и из Москвы. После чего Земский собор постановил не звать на трон «ни польского, ни шведского королевичей, ни служилых татарских царевичей, ни других иноземцев».
К концу января осталось два основных кандидата: князь Дмитрий Трубецкой и Михаил Романов. За последнего активно агитировала вся романовская родня: князь Иван Борисович Черкасский, Борис Салтыков, князь Иван Федорович Троекуров, дворяне Михалковы.
Но главным центром проромановской агитации было подворье Троице-Сергиева монастыря, где находился келарь Авраамий Палицын, имеющий большое влияние на казаков. Он и стал идейным вдохновителем казачьей партии, требующей посадить на престол Михаила: «Организационным центром движения стало московское подворье Троице-Сергиева монастыря, а его деятельным вдохновителем келарь этой обители Авраамий Палицын, лицо весьма влиятельное среди ополченцев и москвичей. Упоминание о происходивших на монастырском подворье совещаниях сохранилось в одном из русских хронографов третьей редакции: «И приходили на подворье Троицкого монастыря х келарю старцу Авраамию Палицыну многие дворяне и дети боярские, и гости многие разных городов, и атаманы, и казаки и открывают ему совет свой и благоизволение, принесоша ж и писание о избрании царском». На них решено было провозгласить царем 16-летнего Михаила Федоровича Романова-Юрьева, сына плененного поляками ростовского митрополита Филарета, тесно связанного в прошлом и с антигодуновской оппозицией, и с «тушинцами».[193]
Р. Г. Скрынников считает, что за спиной А. Палицына стояли князь Иван Черкасский, князь Афанасий Лобанов, Константин Михалков, Владимир Вешняков.
7 февраля 1613 года казаки выступили с составленным под редакцией Палицына «наказом» к собору, в котором потребовали избрания Михаила. «Все очевидцы единодушно свидетельствовали, что почин выдвижения Романова взяли на себя выборные от казаков. Феодальные землевладельцы опасались санкций правительства и из осторожности избегали высказываться первыми. Казакам же терять было нечего. Они занимали низшую ступень в иерархии соборных чинов. Но за их спиной стояла большая часть столичного гарнизона, и их мнение власть имущие должны были выслушать волей-неволей. Москвичи четко помнили, что на соборе говорили «паче всех казаки, что быти Михаилу царем».[194]
21 февраля 1613 г. Земский избирательный собор провозгласил царем и великим князем Михаила Федоровича Романова. Все происходило отнюдь не в соответствии с благостным описанием проромановских источников.[195] Л. В. Черепнин пишет о спорах на этом соборе: «…заседания были многодневные, на них сталкивались разные мнения, и принятое решение было результатом шумных прений, борьбы противоречивых интересов. На соборе, очевидно, обсуждались кандидатуры и других лиц (помимо Романова) на российский престол, ибо в Утвержденной грамоте зафиксировано постановление: не принимать на царство польского и шведского королей и королевичей и никого «из ыных ни ис которых государств, и из московских родов, и из ыноземцов, которые служат в Московском государстве…»».[196]
О той борьбе, которая шла за кандидатов на престол между членами земского собора, рассказал в своем донесении Делагарди 14 февраля 1613 г. ливонский дворянин Георг Брюнно. Он вернулся в Новгород из Москвы, куда его посылали со служебным поручением и где он был задержан. Брюнно сообщил, что «риксдаг или собор заседает теперь в Москве для выбора великого князя и других дел, связанных с попечением о стране, и хотя он заседает уже несколько времени, однако ни к какому соглашению между земскими чинами или решению еще не пришли».[197]
Как отметил P. Г. Скрынников, «три избирательные кампании Романовых закончились поражением. Но каждая новая неудача понемногу приближала их к заветной цели. Москва привыкла к их имени. Шестнадцатилетние усилия принесли плоды с запозданием, когда многим казалось, что звезда Романовых с пленением Филарета навсегда закатилась».[198]
Плоды эти были сорваны Романовыми вооруженной рукой. И шведская, и польская разведки в один голос доносили своим правительствам: чтобы добиться избрания Михаила, казаки в день избрания напали на дворы князей Пожарского и Трубецкого. Пятьсот вооруженных казаков, сломав двери, ворвались к Крутицкому митрополиту Ионе, исполнявшему в то время обязанности местоблюстителя патриаршего престола, требуя от него в цари Михаила. Стольник Иван Чепчугов, дворяне Н. Пушкин и Ф. Дуров, попавшие в 1614 году в плен к шведам и которых допрашивали каждого в отдельности и поочередно, сообщили о казацком перевороте в Москве: «Казаки и чернь не отходили от Кремля, пока дума и земские чины в тот же день не присягнули Михаилу Романову». Их показания о казацком мятеже совпали во всех подробностях.
Пожарский и Трубецкой, освободители Москвы от польских интервентов (а Трубецкой еще и конкурент Михаила) сидели в осаде, а Романовы тем временем окончательно забрали инициативу в свои руки и добились того, чтобы члены Земского собора проголосовали за избрание на трон «казацкого» кандидата. Приказные наспех составили крестоцеловальную запись. Члены думы и собора тут же утвердили ее и приняли обязательство верно служить Михаилу, его несуществующей царице и гипотетическим детям. Они поклялись, что никогда не передадут трон ни литовским, ни шведским королям либо королевичам, ни боярам «из русских родов», ни, главное, Маринке и ее сыну.
В далекой Польше Лев Сапега сообщил Филарету: «Посадили сына твоего на Московское государство одни казаки донцы» – то есть те силы, которые поддерживали Тушинского вора.
О происходивших в те дни в Москве событиях говорится также в «Листе земских людей Новгорода Великого к королевичу Карлу Филиппу»: «…Но мы можем признать, что в Московском государстве воры одолели добрых людей; мы также узнали, что в Московском государстве казаки без согласия бояр, воевод и дворян, и лучших людей всех чинов, своим воровством поставили государем Московского государства Михаила Романова».
Это была победа, в первую очередь, тушинцев и тех изменников, которые преданно служили полякам при Семибоярщине. Летописец прямо говорит об этом: «И московских боляр, и всяких чинов людей, которые сидели в Москве в осаде с литовскими людми и которые были в Литве у Короля и в Тушине, и в Колуге при воре лживом Дмитреи и тех государь всех для своего царского венца пожаловал наипаче свыше первого по их достоинству честию и пожитком…» Тушинцы и коллаборационисты не просто вернулись при Михаиле во власть, они стали занимать самые высшие в государстве должности, вплоть до руководства Посольским приказом – министерством иностранных дел.
Зато патриоты стали не в чести. И первым подвергся остракизму спаситель Отечества князь Дмитрий Пожарский. Для начала его обвинили в том, что он истратил 20 тысяч рублей, «докупаясь государства», то есть, пытаясь стать царем. Быть может, князь-Рюрикович и хотел стать русским государем, во всяком случае, прав на престол у него было несравненно больше, чем у безродного по княжеским меркам Михаила. Умом же, харизмой и военным талантом он превосходил не только 16-летнего мальчишку, но и всех других кандидатов. Видимо, именно поэтому все участвовавшие в соборе партии – Мстиславского, Трубецкого, Романовых – объединили свои усилия против него.
Накануне избрания Михаила, 20 февраля 1613 года, Д. М. Пожарский предложил Собору избрать царя из числа претендентов, имеющих царское происхождение, то есть из родственников последнего Рюриковича – Федора Ивановича, сына Ивана Грозного. Впоследствии историки стали трактовать это предложение как поддержку кандидатуры Михаила, который приходился Федору Ивановичу двоюродным племянником. Однако, представляется более вероятным, что Пожарский имел ввиду именно то, что сказал – на престол должен сесть представитель рода Рюриковичей. Иначе не пришлось бы казакам срочно собирать ночное совещание на Троицком подворье и брать на другой день в осаду двор Пожарского.
За свои заслуги князь Пожарский был награжден боярским саном и земельным наделом. Сначала 2500 четей, потом еще 3500. Всего 6000. Восхищаются певцы Романовых царской щедростью. Еще бы, спаситель Отечества князь Пожарский стал «одним из самых богатых дворян Подмосковья»! А вот князь Трубецкой – тушинец, заговорщик, интриган против Шуйского – был награжден Важской областью, самой богатой землей в России, которой владели до него царский шурин Борис Годунов и царский брат Дмитрий Шуйский. Как написал Н. Коняев, «пожалование Важской области знак, что главным человеком в Москве стал боярин Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, служивший у тушинского вора, а не спаситель Отечества, Дмитрий Михайлович Пожарский. Это знак, что ревизии итогов «приватизации» Смутного времени не будет…»[199]
В грамоте об избрании царя подпись Пожарского стоит только десятой. Во время миропомазания Михаила на царство царский венец на золотом блюде держал родной дядя царя боярин Иван Романов, сидевший в Кремле вместе с поляками, скипетр – князь Д. Т. Трубецкой, получивший боярский чин от Тушинского вора. Державу держал князь Дмитрий Пожарский, единственный из четверых (включая Михаила, присягнувшего Владиславу на кресте и теперь урвавшего с помощью воровских казаков у королевича царство) избежавший греха измены Родине. Он мог спокойно «бросить камень» и в Михаила, и в Ивана Романовых, и в Дмитрия Трубецкого. Мог, но не стал.
«В самые первые месяцы нового правления освободителю Москвы князю Дмитрию Пожарскому было решительно указано на его место. Дума тогда сделала расчет, который, как говорит В. О. Ключевский, велся просто: «Пожарский родич и ровня кн. Ромодановскому – оба из князей Стародубских, а Ромодановский бывал меньше М. Салтыкова, а М. Салтыков в своем роде меньше Б. Салтыкова – стало быть, кн. Пожарский меньше Б. Салтыкова»… То, что Салтыковы все последние десять лет усердно предавали Россию,[200] бояре не рассчитывали… Дмитрий Пожарский, когда его «учли» перед Б. М. Салтыковым, возражать не стал, однако царского указа и боярского приговора не послушался. И тогда Салтыков вчинил против него иск о бесчестье, и царь Михаил выдал его головою своему родственнику. Стражники провели Дмитрия Пожарского от царского дворца к крыльцу Б. М. Салтыкова, с которым освободитель Москвы вздумал тягаться».[201]
Быть может, в том числе и поэтому в 1615–1617 гг. Пожарского удаляют из Москвы под самыми благовидными предлогами: сначала воевать с отрядами Лисовского, который все еще грабит русскую землю, затем – заниматься очень непопулярной среди населения работой налогового инспектора, собирать «пятую деньгу» (т. е., 1/20 всего имущества) в казну, и, наконец, наместником в Коломну (должность, в которой он служил еще при Шуйском) и воеводой в Калугу, воевать с королевичем Владиславом, который решил что лучше поздно, чем никогда и все-таки направился в Москву занять обещанный престол. Так продолжалось, пока Пожарский не заболел. До конца жизни Романовы используют князя там где труднее – в администрации, на войне, в дипломатии, но всегда на вторых ролях. Умер спаситель Отечества после 1640 г. Даже точная дата его смерти неизвестна.
Земский собор 1613 года стал вершиной манипуляций власть имущих мнением народа, когда эти манипуляции не ограничились интригами и подкупом, но вылились в открытое вооруженное насилие над противниками избрания Михаила Романова. Этот собор знаменовал начало новой эпохи в деятельности Земских собор, когда из выразителя народного мнения и советника власти, Земские соборы превратились в «карманный парламент» первых царей из династии Романовых, потеряли свое значение и сошли к концу XVII в. с исторической сцены, знаменовав завершение проекта «народной монархии» и очистив место для новой социально-политической конструкции – абсолютистской монархии западного образца.
Под пятой первых Романовых. Земские соборы в XVII в
XVII век – «эпоха первых Романовых» – стал и эпохой заката Земских соборов, которые прекратили свою деятельность уже ко времени воцарения сыновей Алексея Михайловича (правил в 1645–1676 гг.). Чем объяснить, что народное представительство, еще недавно правившее страной и утверждавшее высшее государственное руководство, потеряло свое значение и тихо, незаметно ушло в историческое небытие?
В. О. Ключевский, например, считает, что все дело в «отсутствии потребности» в таком социально-политическом институте: «Простое хронологическое сопоставление первого и последнего собора отнимает возможность оспаривать, что земские соборы вызывались потребностями, не имевшими продолжительного действия: соборы не созывались до 1550 г. и перестали собираться полтораста лет спустя. Отсюда же можно заключить, что эти временные потребности не были и настолько настойчивы, чтобы самое соборное представительство сделать политическою потребностью, ввести его в состав устойчивого обычая, способного держаться самим собою, без поддержки первоначальных условий, его создавших».[202]
Нельзя не согласиться с Василием Осиповичем в том пункте, что Земские соборы были вызваны к жизни определенными «потребностями» и перестали собираться после того, как потребности эти исчезли из политической жизни страны. Но надо уточнить, что имя этим «потребностям» – народная монархия, построенная Иваном Васильевичем Грозным. Пока существовала эта социально-политическая конструкция, нуждающаяся в земском представительстве как средстве единения царской власти и народа, существовали и Земские соборы. Более того, вопреки выводам В. О. Ключевского, можно указать на тот факт, что Земские соборы существовали даже без поддержки «первоначальных условий, создавших их», т. е. в условиях отсутствия царской власти в России в период Смуты. И не просто существовали, но и принимали активное участие в восстановлении недостающего элемента народной монархии – самодержавного царя, заменяя его на определенном этапе. Что само по себе указывает на равноценность двух основных составляющих народной монархии – самодержавия и Земского собора, объединявшего в себе все активные элементы тогдашнего российского социума – от черных крестьян и посадских людей до поместного дворянства, купечества и духовенства.
Однако пришедшая к власти, по существу, путем военного (казачьего) переворота новая династия Романовых ставила перед собой первоначально весьма узкую задачу: удержаться у власти. Первоначально интересы династии и страны совпадали (наведение порядка внутри государства, отражение внешней агрессии, восстановление экономики) и Романовы активно использовали при этом т. н. «Долгий» Земский собор, который, как считают некоторые исследователи, продолжался фактически 10 лет – с 1613-го по 1622 год.[203] Опираясь на него, и прикрываясь его авторитетом при принятии непопулярных решений (а только за пятилетие 1613–1618 гг. пять раз с подданных собиралась «пятина» – 20-процентный налог со всего имущества населения и без того разоренной России. Кстати, Земские соборы собирались Романовыми для утверждения сбора «пятинного» налога и в дальнейшем, например, в 1632 и 1634 гг.).
Возможно, такая продолжительная деятельность Земского собора объясняется договоренностью важнейших его деятелей с новым царем. Секретарь прусского посольства в России Иоанн Готтгильф Фоккеродт в своем сочинении о России (1734 г.) рассказано, что когда в 1613 г. приступили к избранию царя, то «многие из самых знатных лиц» «напали на мысль, что им нет надобности уступать больше власти, нежели сколько захотят они сами, будущему их государю, который не в состоянии похвалиться никаким преимуществом над ними, и что они вправе предписать ему законы, по которым он должен царствовать». Был образован «род сената, который назвали собором: не только бояре, но и все другие, находившиеся в высшей государственной службе, имели там место и голос и единодушно решились не выбирать себе в цари никого, кроме того, который под присягой обещается предоставить полный ход правосудию по старинным земским законам, не судить никого государского властью, не вводить новых законов без согласия собора, а тем менее отягощать подданных новыми налогами или решать что бы то ни было в делах войны и мира… царь Михаил не колеблясь принял и подписал вышеупомянутые условия».[204]
В свою очередь, как указывает Л. В. Черепнин, Земский собор организовал привод к присяге Михаилу Романову населения городов Русского государства, собором, «по приговору всеа земли», отписывались на государя розданные в частное владение дворцовые, пашенные и оброчные села, наказывались уклонисты от государственной службы.[205]
В тени Земского собора Романовы смогли укрепить свою власть и, при необходимости использовать собор как дубинку против своих политических противников.
В 1619 г. из польского плена вернулся глава рода Романовых Филарет (в миру – Федор), которого в Москве ожидало место патриарха и фактического правителя Российского государства при молодом царе Михаиле. В отличии от сына он никаких обещании Земскому собору не давал (ряд исследователей, например, Б. Н. Чичерин,[206] считают, что договоренности царя Михаила с Земским собором носили личный характер и не являлись государственным актом) и потому повел свою политику, направленную на укрепление его личной власти (в 1619 г. по настоянию Филарета были приняты меры по усилению контроля над бюрократией, повсеместно были «переменены штаты и сменены служащие», а в 1620 г. на церковном Соборе была разгромлена церковная оппозиция Филарету), сравнявшейся по значению с царской.
Филарет Романов счел для себя возможным управлять без апелляции к Земским соборам. «Великий государь», как стали назвать в официальных документах московского правительства Филарета, решил, что сам знает, «чем Московскому государству полниться и как устроить его, чтобы «пришло все в достоинство». Намеченный на конец 1619 г. Земский собор для решения внутренних дел государства отменили по его распоряжению за ненадобностью, а решение соборов 1621 и 1622 гг., которые, учитывая удачную внешнеполитическую конъюнктуру, выступили за начало войны с Речью Посполитой, проигнорировал.[207] Говоря о последней «сессии» «Долгого» Земского собора, Л. В. Черепнин отмечает полное отсутствие голоса выборных от народа в обсуждении поставленных на соборе вопросов: «Как проходил собор 1622 г.? Из довольно краткого текста грамоты от 14 марта видно, что собор был созван «по совету» царя и патриарха, которые обратились («говорили») к людям «всяких чинов», а затем последовал царский «указ». В этой схеме совещания отсутствует весьма существенный элемент – мнения соборных представителей (выделено мной. – В. М.). Может быть, это намеренный пропуск, ибо важно было сказать о том, к чему пришел собор, а не как проходило обсуждение. Но, может быть, обсуждения вообще не было».[208]
В 1622 году Долгий собор был распущен и Земские соборы не собирались десять лет, до 1632 года – то есть, почти до смерти московского патриарха и царского соправителя, потеснившего на престоле сына. Это было вызвано, по мнению Л. В. Черепнина, тем, что укрепившейся на троне династии Земский собор стал ненужен: «…разорение, причиненное стране Смутой, постепенно изживалось, основные очаги крестьянского и казацкого движения были хотя бы на время потушены, дворянство добилось от правительства ряда земельных пожалований и усиления крепостничества, в ответ на требования посадских людей начались сыски закладчиков, было несколько исправлено еще недавно бедственное положение с государственными финансами, восстанавливался ослабленный в годы гражданской войны и иностранной интервенции аппарат власти, заметно упрочилось внешнеполитическое положение Русского государства. В таких условиях правительство уже переставало испытывать потребность в земском соборе как постоянно действующем органе».[209]
И только с обострением социально-политической ситуации внутри страны и на ее границах правительство Романовых вновь вспомнило о народном представительстве:[210] «Земские соборы возобновили свою деятельность с начала 30-х годов XVII в. Это было связано с осложнением внутриполитической обстановки в стране и ухудшением ее внешнеполитического положения. В 1632–1634 гг. опять разразилась война между Россией и Польшей. Русская армия под предводительством М. Б. Шеина была брошена под Смоленск. Международные отношения складывались неблагоприятно для позиции Русского государства в этой войне. Расстраивался его союз со Швецией против Речи Посполитой. Нападения на русские границы крымских татар отвлекали военные силы России от сосредоточения всего внимания на задачах, стоявших перед смоленским фронтом.
Внутри страны было неспокойно. Снова выявились социальные противоречия: между боярами и рядовыми служилыми людьми, между феодалами и посадом. Сословные требования становились определеннее и настойчивее. В то же время опять вылился наружу основной классовый антагонизм между землевладельцами и крепостными крестьянами, поддерживаемыми городским плебсом».[211]
Противодействие претензиям Владислава IV на русский престол и очередной сбор «пятой деньги», на этот раз на ведение войны с Польшей – вот основные вопросы, которые должен был решить собор 1632 г. Карманный собор, разумеется, «приговорил» так, как было угодно власть предержащим, однако его решения не вызвали энтузиазма в народе. Черепнин отмечает, что «из приведенных текстов [документов собора – В. М.] создается впечатление, что «соборное уложение» 1632 г. явилось результатом свободного волеизъявления сословий. В действительности дело обстояло не так. Из материалов по сбору пятины видно, что сборщики наталкивались на сопротивление населения, старавшегося избежать платежа».[212] Еще больше обострил ситуацию новый сбор «пятины», «приговоренный» Земским собором 1634 г. В течении двух лет народ был вынужден отдать на ведение войны 40 % (!) своего имущества. А в течении 20 прошедших лет каждая семья рассталась с «пятой деньгой» семь раз. То есть, выплатила 140 % от всей своей собственности. Это никак не способствовало социальному миру в стране. Пути народа и власти расходились все дальше по трагической развилке 1613 г., что выльется вскоре в череду народных восстаний при Алексее Михайловиче Тишайшем, чье прозвище можно рассматривать как гримасу истории, учитывая и вспыльчивый характер царя, и название века, в который он правил – «Бунташный».
Романовы все больше теряли популярность в народе. Это подтверждал и тот факт, что на Соборе 1634 г., в отличии от Собора 1632-го, в официальном выступлении упор делается не на защите династии от врагов, а на защите Православной веры от иноверцев: «В правительственном выступлении 1634 г. гораздо большее внимание, чем в речи 1632 г., уделено религиозному вопросу. Если в 1632 г. главное внимание было сосредоточено на борьбе с Польшей за «государеву честь», то теперь подчеркивается опасность искоренения польскими захватчиками «православной христианской веры греческого закона»».[213]
Особняком стоит Земский собор 1642 г. по вопросу Азова, захваченного у турок донскими казаками. Не имея сил удержать город самостоятельно, они предложили включить его в состав Российского государства. Значительная часть выборных, участвовавших в этом Соборе, либо уклонились от определенного ответа на вопрос о необходимости принять Азов «под государеву руку», либо ответили на него положительно, аргументируя это тем, что после включения Азова в состав России южные границы Московского государства значительно укрепятся, потому что «с тех мест, как Азов взят, татарской войны не бывало, а государевы украинные городы были от них безмятежно в покое и тишине немалое время». Дворяне и дети боярские разных городов предлагают «Азов у донских атаманов и казаков принять, и с турским и с крымским царем велеть разрывать…». Другая группа дворян и детей боярских указывает, что Азов защитит Русское государство от Ногайской орды: «а Нагаи, государь, кочуют ныне на твоей, государеве, земле, от Азова недалече; а за кем будет Азов, тому они и будут и служить». То же самое говорили гости и торговые люди, когда Азов принадлежал Турции: «турские, крымские и нагайские татарове ходили войною по вся годы безпрестани, и кровь крестьянскую проливали многую и в полон сводили крестьянского народа много же, а в том Азове тех полоненых людей продавали в свою и в иные во многия земли…». Большинство предложений сводилось к тому, чтобы «государь велел быть в Азове тем же донским атаманам и казакам, а к ним бы в прибавку указал государь послать ратных людей из охочих вольных людей».
Однако представители низших сословий подняли совсем другой вопрос: об оскудении народа под правлением Михаила Романова. Сотские, старосты и все тяглые люди черных сотен и слобод рассказывали на Соборе о своем «оскудении» и «обнищании» «от великих пожаров, и от пятинных денег, и от даточных людей, от подвод… и от поворотных денег, и от городового землянаго дела, и от… государевых великих податей, и от многих целовальничь служеб…». В «сказке» говорится, что «от тое великия бедности» многие тяглые люди «из сотен и из слобод розбрелися розно и дворишка свои мечут».[214]
Гости и люди гостинной и суконной сотен жаловались, что они «оскудели и обнищали до конца» от «государевых безпрестанных служеб и от пятинныя деньги». Особенно подчеркивали они притеснения воевод, которые мешали проезду торговых людей по городам, задерживая их и чиня им «насильства». Торговые люди вспоминали, что при прежних государях города ведали губные старосты, воевод в городах не было и посадские люди «судилися сами промеж себя».[215]
Таким образом, выборные Земского собора 1642 г. прямо указывали на причины обнищания народа и неурядиц в государстве – это замещение Романовыми системы земского самоуправления системой воевод и в целом – системой военной диктатуры, установленной Романовыми в завоеванной ими в результате Смуты стране.
С другой стороны, на Соборе присутствовали и городовые дворяне и дети боярские, которые, как указывает П. П. Смирнов,[216] еще летом 1641 г. были созваны правительством на военный смотр в Москве и, воспользовавшись этим, стали добиваться от царской власти удовлетворения ряда своих требований (об отмене урочных лет для сыска беглых крестьян, о защите от «сильных людей» – бояр, о реформе суда и т. д.). Дело дошло в то время до прямого военного мятежа, в Москве «смешение стало великое», служилые люди «завели… рокош», «с большим шумом» ворвались во дворец и подали там челобитье «о всяких своих нужах и обидах». При этом «шла мирская молва» о том, что «боярам от земли быть побитыми». На собор 1642 г. «была перенесена вся атмосфера» «летнего движения 1641 г.», и правительство «должно было выслушать на нем «суровый приговор над своей политикой» и со стороны дворян и детей боярских, и со стороны посадских людей.[217]
Несмотря на настроения участников собора, в большинстве своем желающих удержать Азов за Россией, правительство продавило решение сдать город и летом 1642 года казаки ушли из крепости, разрушив оставшиеся укрепления. Быть может, в таком решении московских властей сыграло свою роль не только опасение увязнуть в войне с Турцией в момент, когда оставалась возможность новой войны на западных границах, но и нежелание увидеть вновь на российской земле героических защитников Азова – беглецов из-под пяты романовского режима, которые сами свидетельствовали о себе так: «Ведаем, какие мы в Московском государстве на Руси люди дорогие, ни к чему мы там не надобны… А государство Московское многолюдно, велико и пространно… А нас на Руси не почитают и за пса смердящего. Отбегаем мы ис того государства Московского из работы вечныя, ис холопства невольного, от бояр и от дворян государевых… Кому об нас там потужить?.. А се мы взяли Азов город своею волею, а не государским повелением».[218]
Б. Н. Чичерин назвал Земский собор 1642 года «последним памятников нашего древнего земства»: «В Азовском соборе, последнем в царствование Михаила Федоровича, нельзя не видеть упадка соборного устройства. По своей чисто совещательной форме, по разрозненности поданных мнений он напоминает времена, предшествовавшие междуцарствию; по отсутствию всякой политической мысли, по наивно высказывающимся эгоистическим стремлениям сословий он не делает чести тогдашнему обществу. Грустно смотреть на этот последний памятник нашего древнего земства!»[219]
И это действительно так. Уже Земский собор 1645 г., который должен бы был утвердить на царстве второго царя из династии Романовых – Алексея Михайловича – вызывает недоуменные вопросы у большинства исследователей, которые сомневаются в самом факте созыва такого собора (П. П. Смирнов) или считают, что он имел вид чисто церемониальный, был собран для проформы (И. Д. Беляев, В. Н. Латкин). Так падало высокое некогда значение Земского собора как источника власти – вместе с обрушением всей земской конструкций народной монархии.
Дальнейшая история романовских Земских соборов, вернее, история их угасания, растянувшаяся на полвека, связана с изменениями социальной системы Русского государства, проведенной Романовыми в целях укрепления личной власти. Как и Годунов, Романовы искали опору своей новой династии не в социальном мире, основанном на равновесии интересов всех сословий русского общества, а в вычленении только одного сословия – дворянства, как обладающего военным и экономическим потенциалом, достаточным для удержания власти в стране. Как и Годунов, первые Романовы взяли курс на ограничение прав боярско-княжеской аристократии в пользу дворянства, как и Годунов, Романовы пытались решать возникшие при этом социальные проблемы за счет крестьянства. Если Годунов прикрепил крестьян к земле, то Романовы пошли дальше и, в конечном счете, сделали их лично зависимыми от владельца земли, превратили их из прикрепленных к земле в прикрепленных к хозяину, в его одушевленное имущество, которое тот мог обменять, продать, а то и казнить.
Крепостное право привело сначала к тому, что человек стал продаваться с землей, а в 30-х годах XVII века этот процесс завершился продажей крепостных без земли. Человек из образа и подобия Божия превратился в товар на рынке. Впервые в Московском государстве христианин стал продавать христианина. В XVIII веке – золотом веке дворянства – стали говорить: «он имеет 100 душ», «купить пять душ», «продать 10 душ». И никого это не смущало. Мертвые души. Продавцы и «хозяева» душ даже не задумывались, на Чье место они покушаются, и кому в этом случае уподобляются.
Сословие земледельцев превратилось в эксплуатируемый, лишенный человеческого достоинства класс крепостных крестьян. Но и сословия воинов и чиновников трансформировались в единый, сплоченный общим интересом класс владельцев душ человеческих и земли (которая Божия, и претендовать на владение ею – опять, как и в случае с «душами», посягать на Божие). Как тут не вспомнить апокалиптических купцов, торговавших с Вавилонской блудницей «…телами и душами человеческими» (Откр. 18, 13).
О какой единой цели и о каком можно было говорить согласии между теми, кого обменивают на собак, и теми, кто этот обмен совершает? В редкие годины великих испытаний (как, например, в 1812 г.) нация объединялась. Но буря стихала, и все возвращалось на круги своя. Раскол общества лишь углублялся из века в век. От одной исторической вехи к другой можно проследить этот скорбный путь и ответ русского народа на потрясшую его несправедливость.
Введенное при царе Федоре Ивановиче фактическим правителем государства Борисом Годуновым в середине 90-х гг. XVI века прикрепление крестьянина к земле (крепостное право) вызвало к жизни такое небывалое ранее в Московском царстве явление как массовое восстание против центральной власти – восстание Болотникова, а затем стало одним из катализаторов Смутного времени.
А продажа крестьян без земли (1630-е гг.) и Уложение 1649 г., законодательно закрепившее личную зависимость крестьян от хозяина привели к целому ряду крестьянских восстаний («Соляной» и «Медный» бунты в Москве, «Ржаной» бунт в Пскове и Новгороде), стали отличной социальной подпиткой таким явлениям как Раскол и последовавшим за ним Соловецкому восстанию и крестьянской войне Степана Разина.
Теперь зададимся вопросом: если закрепление в Уложении 1649 года крепостного права повлекло за собой череду народных восстаний, не прекращающихся более четверти века (от Соляного бунта 1648 г. до поражения Соловецкого восстания в 1676-м), то можно ли назвать Земский собор, утвердивший это Уложение и, следовательно, зафиксированное в нем крепостное право, народным представительством? Очевидно, что нет, решения его были антинародными, и более того, противными тем христианским нормам морали, которые укрепились в Московской Руси.
Начавший работу 16 июня 1648 года и продолживший ее с начала сентября и по январь 1649-го, Земский собор утвердил Соборное уложение, ставшее вплоть до XIX века основным законом Российского государства. Подлинник этого документа, состоящего из 25 глав, имеет в длину 309 метров. Дворяне добились включения в Уложение давно требуемых ими законодательных норм об отмене сроков сыска беглых крестьян, что обозначало установление крепостной зависимости. Посады получили удовлетворение своих требований об изъятии беломестных слобод и дворов в городах и передаче их в тягло. Детально было разработано законодательство о поместном и вотчинном землевладении, а также о судопроизводстве. Особое место отводилось охране жизни и достоинства царствующих лиц.
Этот Земский собор сложно назвать народным представительством и потому, что около трехсот пятидесяти его участников представляли высший и средний слой российской элиты того времени: дворян столичных и провинциальных, приказных чиновников, боярство и высшее духовенство, московский и городские посады, столичные стрелецкие (читай – гвардейские) полки. Крестьянских выборных не было, отсутствовали также представители из Сибири и Нижневолжского края. Л. В. Черепнин отмечает заинтересованность большинства участников романовских Земских соборов в поддержке нового антинародного курса правительства: «Участники соборных совещаний – представители дворянства и посада, поддерживавшие политические акции правительства, получали за это удовлетворение сословных нужд и привилегий: дворяне – в виде расширения прав на землю и крепостных крестьян, посадские люди – в виде мероприятий по ликвидации запустения городов, по ограничению «белого» землевладения на посадах».[220]
В одно время с Земским собором 1648–1649 гг. в Москве произошло народное восстание, которое можно назвать последним всплеском земского движения на Руси. Дело началось 1 июня 1648 г. с попыток подачи возвращавшемуся с богомолья из Троице-Сергиева монастыря царю челобитной с жалобами «на неправды и насилия», которые учиняют власть имущие над народом. Современники отмечают, что восстанию предшествовали мирские сходки, на которых говорилось о тяжелом положении народа и о том, что надо искать из этого положения выход. По словам Олеария, «из-за этих больших тягот и невыносимых притеснений простой народ стал выражать недовольство. Утром и вечером у церквей происходили сборища, причем совещались, как быть с той невзгодою».[221] «Сборища у церквей» как раз и были земскими мирскими собраниями, пытавшимися установить связь с властями, чтобы донести до них свои требования.
Л. В. Черепнин так же отмечает мирской, организованный ход восстания: «Интересно, что, несмотря на стихийный характер восстания, посадские люди действуют в его ходе не как мятежная разнузданная толпа, а в определенных формах мирской общественной организации. В этом отношении показательна терминология источников. Произошло «в миру великое смятение» («ее всей земле великое смятение»), люди «миром и всею землею возмутились» на Траханиотова и Морозова, «миром и всею землею государю царю челом ударили», «учели миром просити» об отставке и выдаче народу этих лиц… «На том миром и всею землею государю царю челом ударили и в том во всем договорились».[222]
«Мир» – черные посадские и иные земские люди (П. П. Смирнов), «посадская общественная организация» (Л. В. Черепнин), то есть именно то земство, которое создавал Иван Грозный и которое спасло Россию в Смутное время. Именно оно выступило против готовящегося на «Земском» соборе 1648–1649 гг. закабаления русского народа. Народное движение 1648–1649 гг. в Москве стало подлинным Земским собором, который встал против самозваного романовского лже-собора. Как пишет Л. В. Черепнин, «Некоторые формулы, употребляемые летописцами при описании московского восстания 1648 г., воплощают идею земского собора как органа, выступающего с петициями перед государем. «И того числа была смута великая на Москве и били челом великому государю всем народом посадцкия и всяких чинов люди во всяких налогах и в разоренье…», – читаем в одном сборнике. Или там же: «Того же году на завтрее приходили к великому государю всяких чинов люди на дворец бить челом великому государю з большим собранием…».[223] Челобитная к царю содержит развернутую критику государственно-административной системы, построенной Романовыми и требует ее реорганизации на основах земского самоуправления (выборности ответственных должностных лиц, прежде всего, судей).[224] Для восстановления земства предлагалось созвать Земский собор. Это была одна из последних попыток земства вернуть ход русской истории на колею народной монархии, проложенной Иваном Грозным.
Однако попытка «всем миром» решить вопрос не удалась. Представители власти в лице Б. И. Морозова, П. Т. Траханиотова, Л. С. Плещеева не стали слушать народ и попытались подавить брожение силой. Но стрельцы не захотели выступить против народа, а часть их даже присоединилась к недовольным москвичам. В результате, 2 июня, при попытке вновь вручить царю челобитную, во время крестного хода в Кремле, произошли столкновения между народом и царским окружением. В результате беспорядков в столице 2 и 3 июня были разгромлены дворы ряда бояр, членов правительства и купцов: Б. И. Морозова, П. Т. Траханиотова, Л. С. Плещеева, Назария Чистого, Василия Шорина, Василия Гусельникова и др. 4 июня царь выдал восставшим Плещеева, и его казнили на Лобном месте. 5 июня был казнен Траханиотов, а 12 июня сослан в ссылку очень близкий царю человек – боярин Морозов.[225]
Однако далее восстание пошло на спад. Правительство Романовых сделало все, чтобы расколоть народное движение. Недовольных стрельцов успокоили выдачей жалованья, посадскому населению простили недоимки, мелкопоместным дворянам раздали земли казненных во время восстания или попавших в опалу людей. В середине сентября 1648 г. подкупленные правительством стрельцы пишут новую челобитную – с просьбой вернуть в Москву опального боярина Морозова. И вскоре уже ничто не мешало утвердить Уложение, которое содержало комплекс норм, регулирующих важнейшие отрасли государственного управления: статус царя как главы государства, вопросы, связанные со статусом вотчин и поместий, режим въезда и выезда из страны, но, что важнее всего – закрепощение крестьян. Это было ответом правительства на требования дворянства о юридическом оформлении крепостничества. В царской грамоте в Звенигород от 24 января 1649 г. говорится о челобитье служилых людей «всех городов» с просьбой об отмене «урочных лет» для сыска беглых крестьян. Это челобитье было «доложено» царю боярином кн. Н. И. Одоевским с товарищами и рассмотрено «Освященным собором», Боярской думой, Земским собором, принявшими решение, вошедшее в Уложение: беглых крестьян и бобылей отдавать их господам по писцовым книгам без «урочных лет». В грамоте звенигородской приказной администрации предписывалось руководствоваться этим новым законом. Такие грамоты были разосланы и в другие города. Как подчеркивает Черепнин, все 34 статьи девятой главы Уложения (Суд о крестьянах) «были составлены в интересах поместного дворянства и в соответствии с его запросами».[226]
В главе XIX Уложения («О посадских людех») говорится об отчуждении частновладельческих слобод и вотчин в пользу посада с прикреплением к посаду их торгово-промышленного населения и к сыску беглых посадских людей – закладчиков (должников).
«Уложенный» Земский собор подвел черту под проектом народной монархии, лишив смысла самое себя как народное представительство и став собственным антагонистом. Не удивительно, что вскоре начался окончательный закат эпохи Земских соборов.
В 1650 г. Земский собор был собран, казалось бы, по частному поводу: в Пскове началось восстание. Однако если учесть, что власть в городе перешла в руки местного самоуправления – «Земской избы», что на фоне все большего игнорирования властью значения «земства» могло бы вызвать аналогичные восстания и в других городах и землях Московского царства, то центральной власти было не до шуток. По сути, шло противостояние московского «Земского» собора, выхолощенной имитации народного представительства, с подлинным земским движением в лице псковской Земской избы и сочувствовавшей ей земской власти на местах, в том числе и в столице, где еще были слышны отголоски Соляного бунта.
Как и бывает обычно в таких случаях, земское движение снизу было подавлено центральной властью всеми возможными методами: с колеблющимися работала делегация от московского «Земского» собора (собственно, для посылки этой делегации он и был созван), а для подкрепления мирных переговоров Псков окружили войска князя Хованского. После «замирения» Пскова в стране началась реакция, которая привела к тому, что восторжествовала государственная система воеводств – по существу, введение военного положения на всей территории государства, которое просуществовало до начала XVIII века, когда всякое земское движение было окончательно подавлено. Для народного представительства в виде Земских соборов в этой системе места предусмотрено не было. Можно сказать, что Романовы не только сели на престол в 1613 г. с помощью военной силы и закулисной интриги, но теми же методами изменили и социально-политическое устройство Российского государства, отодвинув народ на задворки истории и фатально изменив вектор государственного развития от сословно-представительской монархии к чиновничье-бюрократической, направив страну в омут крепостного права западноевропейского образца, которое в самой Европе к этому моменту уже находилось при смерти (к XVIII в. в Западной Европе, в отличии от Восточной и Центральной элементы крепостного права исчезают полностью). Этот романовский переворот и стал истинным 200-летним тормозом в развитии страны, а не мифическое «татаро-монгольское иго».
Последний собор в полном составе собирался в 1653 г. по вопросу о принятии Запорожского Войска в состав Московского государства. С 1653 г. роль Земских соборов неуклонно падала, и в 1684 году состоялся последний земский собор, который решал вопрос о «Вечном мире» с Речью Посполитой. После этого земские соборы больше не собирались. А в начале XVIII века Петр I завершил разгром социальной системы Рюриковичей, увенчав старания своих отца и деда построением абсолютизма, чуждого для русской почвы, ведущего к расколу нации и трагедии февраля-октября 1917 года.
Постистория Земских соборов
«Прочел с любопытством…»
Александр II и несостоявшийся собор
«После полутора векового прерывистого существования Земские соборы прекратились, не оказав заметного действия на дальнейший рост правительственных учреждений; видеть в кодификационных комиссиях XVIII в., даже в самой шумной и нарядной из них, в комиссии 1767 г., прямое продолжение земских соборов, слышать в них отзвук замиравшего соборного предания едва ли не значит преувеличивать некоторые наружные признаки сходства в учреждениях, построенных на совершенно различных началах и вызванных совсем не одинаковыми побуждениями».[227]
В Российской империи идея созыва земского собора предлагалась (дабы «покончить прежде всего с этой бедой, со смутой и со смутьянами»[228]) славянофилом П. Д. Голохвастовым в его письме от 10 декабря 1879 года члену Государственного совета (впоследствии обер-прокурор Святейшего Синода) К. П. Победоносцеву; письмо было передано Цесаревичем Александром Александровичем императору Александру II, который оставил отметку: «Прочёл <…> с любопытством и нашёл много справедливого».[229]
В начале мая 1882 года министр внутренних дел граф Н. П. Игнатьев представил императору Александру III проект (Б. Б. Глинский писал, что проект был составлен Голохвастовым при содействии И. С. Аксакова[230]) Высочайшего манифеста (помечен 6 мая 1882 года), предлагавший созыв земского собора одновременно с коронацией императора в Москве;[231] проект в мае 1882 года был отвергнут Александром.[232] Имевший тогда значительное влияние на императора Победоносцев писал Александру III в письме от 11 марта 1883 года: «<…> Кровь стынет в жилах у русского человека при одной мысли о том, что произошло бы от осуществления проекта графа Лорис-Меликова и друзей его. Последующая фантазия гр. Игнатьева была ещё нелепее, хотя под прикрытием благовидной формы земского собора. Что сталось бы, какая вышла бы смута, когда бы собрались в Москве для обсуждения неведомого чего расписанные им представители народов и инородцев империи, объемлющей вселенную <…>».[233]
Приамурский Земский Собор 1922 г.
Собор открылся 23 июля 1922 года во Владивостоке; его целью было восстановление монархии и учреждение нового органа Верховной власти в Приамурском крае – последнем оплоте Белой Армии. Инициатором созыва собора был генерал-лейтенант Дитерихс и Приамурское Временное правительство. В состав Собора вошли представители духовенства и прихожан, армии и флота, гражданских ведомств и городского самоуправления, земства и общественных организаций, городских домовладельцев, сельских жителей, купечества и предпринимателей, казаков (как местных, так и пришлых), высших учебных заведений, русского населения полосы отчуждения КВЖД.
Собор принял решения о признании власти Дома Романовых, обращении к Романовым с просьбой указать Верховного правителя, и избрании генерала Дитерихса в качестве временного правителя. Заключительное заседание Собора состоялось 10 августа 1922 года, но уже в октябре атаки красноармейцев и партизан привели к поражению Белой армии.