[283] Против него выдвигались обвинения самого разного рода. Стэнтон телеграфировал Халлеку в Питтсбург-Лэндинг: «Президент желает знать… не было ли проявлений небрежности или халатности со стороны генерала Гранта или иных офицеров, что могло привести к столь большим потерям, понесенным нашими войсками в воскресенье».[284] Первоначально Халлек дал весьма уклончивый ответ; в донесении от 2 мая многое оказалось опущено,[285] но, насколько мне удалось выяснить, в опубликованных источниках нет ни одного свидетельства, говорящего о халатности Гранта.[286] Трагедия всей его карьеры: как только появлялся случай обвинить генерала в чем-либо, в сознании публики сразу всплывали ранние годы его службы и один из его недостатков – злоупотребление алкоголем.[287] Многие на Севере полагали, что именно этим объясняется его беспечность при Шайло, и оказывали большое давление на президента, требуя его отставки. А. К. Макклюр рассказывал, что, будучи захваченным ошеломительной «волной общественных настроений» и опираясь на «почти всеобщую убежденность друзей президента», он пытался донести эту мысль до Линкольна. Однажды поздно вечером, в частной беседе в Белом доме, которая длилась два часа (говорил преимущественно Макклюр), он очень серьезно говорил об отставке Гранта как необходимом условии сохранения веры страны в президента. «Когда я высказал все, что можно было сказать с моей точки зрения, – продолжал рассказ Макклюр, – мы погрузились в молчание. Молчание Линкольна, мне показалось, длилось очень долго. Затем он… произнес таким серьезным тоном, который я никогда не забуду: “Я не могу обойтись без этого человека; он воюет”».[288] По одному из его частных писем к Уошберну видно, что Грант опечален и в то же время решительно настроен защищать свое поведение во время сражения и свои действия, предшествовавшие атаке конфедератов. Он пишет: «Сказать, что меня не задевают все эти нападки, было бы ложью, поскольку у меня есть отец, мать, жена, дети, которые их читают и сильно расстраиваются, и я вынужден разделять их чувства. Читают и те, кто выполнял мои приказы, и нападки подрывают их веру в меня и ныне ослабляют мою возможность с полной отдачей исполнять свой долг… Те, кто полагают, что можно в течение дня находиться на поле боя с тридцатитысячным войском, состоящим в большинстве своем из необстрелянных солдат, противостоять пятидесятитысячной армии, как было при Питтсбург-Лэндинг, отчаянно нуждаться в подкреплении и не потерять при этом ни одной жизни, ничего не понимают в войне… Оглядываясь назад, я не вижу в собственной жизни ничего важного, что следовало бы сделать по-другому».[289]
Генерал Халлек прибыл в Питтсбург-Лэндинг 11 апреля, но только 30 апреля, в процессе реорганизации армии, отстранил Гранта от непосредственного командования войсками, назначив его своим заместителем. У Гранта это вызвало сильное раздражение. Он неоднократно обращался с просьбой освободить его от службы под Халлеком и даже помышлял расстаться с действительной службой, сказав генералу Шерману: «Вы знаете, в каком я здесь положении. Я останусь, насколько хватит терпения, но не больше». Шерман, с которым у него быстро сложились дружеские отношения, сохранившиеся до конца жизни Гранта, призывал его передумать. Если вы уйдете, сказал он, события пойдут своим чередом, но вы уже будете в стороне, а если останетесь, какой-нибудь счастливый случай поможет вам вернуть благосклонность фортуны и занять достойное вас место.[290] Грант прислушался к этому разумному совету и остался в армии.
За этим разговором последовало занятие Коринфа армией Союза. Халлек сосредоточил стотысячную группировку войск и медленно, осторожно продвигался к Коринфу, отдавая распоряжения окапываться при каждой остановке, так что Шерман назвал это выступление «маршем с киркой и лопатой».[291] Противника вынудили эвакуировать Коринф, имеющий стратегически важное значение, но разгром армии Борегара, который был вполне возможен, стал бы гораздо более плодотворным достижением.[292]
Флот в начале войны был невелик, и многие корабли находились в дальнем плавании, так что приказы о возвращении доходили до них очень долго. Благодаря неустанным усилиям министра военно-морского флота Гидеона Уэллса и его превосходного помощника Густава В. Фокса и приобретению и фрахту торговых судов, флот был модернизирован и стал достаточно сильным, чтобы осуществить вполне эффективную блокаду. Требовались базы для размещения флота, организующего блокаду, и совместными действиями армии и флота были захвачены бухта Гаттерас, Порт-Ройал и остров Роанок.[293] «Англичане, – писал Адамс из Лондона, – должны смириться с блокадой, если она будет действенной. Они не обратят на нее внимания, если смогут обнаружить в ней серьезный изъян».[294] В умах англичан и американцев постоянно присутствовала мысль об урожае хлопка 1861 года, который был нужен Англии и Франции и который Юг жаждал обменять на пушки, винтовки, военное снаряжение, разнообразные железные изделия и различные промышленные товары. Преградой этой торговле являлась блокада, и она просто обязана была быть эффективной. В один из дней марта 1862 года блокада была прорвана у Норфолка, что вызвало опасения по поводу возможного повторения этого во всех атлантических портах.
До 1858 года мировой флот состоял исключительно из деревянных судов, но в этом году французы обшили паровой фрегат «Ла Глуар» бронированными плитами. Британское адмиралтейство в спешном порядке распорядилось построить цельнометаллический броненосец «Уорриор» водоизмещением 9200 тонн. Хотя глубокие перемены в кораблестроении были очевидно и насущно необходимы, министерство военно-морского флота Соединенных Штатов не спешило двигаться в данном направлении. Ричмонд в этом отношении опережал Вашингтон. Восьмого мая 1861 года министр военно-морского флота Конфедеративных Штатов написал: «Я считаю обладание бронированным кораблем вопросом первой необходимости».[295] В июле он распорядился поднять паровой фрегат «Мерримак» (один из кораблей, который частично сгорел и затонул при уничтожении военно-морской судоверфи в Госпорте[296]) и превратить его в броненосец. Это было сделано так быстро, как нельзя было и ожидать при несовершенстве производственных и инженерных ресурсов Юга.
Актом от 3 августа 1861 года конгресс Соединенных Штатов учредил военно-морской совет; через четыре дня военно-морское министерство объявило о приеме планов и предложений поставки бронированных пароходов «малой осадки, пригодных для плавания по мелководным рекам и бухтам Конфедеративных Штатов».[297] Джон Эрикссон выступил с идеей, которая была отвергнута; тогда он по настоянию друга отправился в Вашингтон и продемонстрировал «к полному удовлетворению совета» свой «проект, чрезвычайно практичный и основанный на строгой теории».[298] Предложение было одобрено, и министр Уэллс посоветовал начать строительство, не дожидаясь заключения официального контракта, поскольку известие о темпах строительства «Мерримака» произвело большое впечатление на морское ведомство, осознавшее необходимость действовать быстро. Броненосцем Эрикссона стал «Монитор». Киль был заложен 25 октября 1861 года; спуск на воду состоялся 30 января 1862 года, а 6 марта корабль отправился из Нью-Йорка в форт Монро.
Ясным и безветренным субботним днем 8 марта флот, осуществлявший блокаду Хэмптонского рейда, нес обычное дежурство. У Ньюпорт-Ньюс стояли на якорях пятидесятипушечный фрегат «Конгресс» и военный шлюп «Камберленд», вооруженный 24 орудиями; оба корабля были парусными. Вскоре после полудня со стороны Норфолка показался изрыгающий клубы дыма монстр, «напоминающий полупогруженного в воду крокодила». Ничего подобного еще не видели в американских водах; никому из моряков-северян не доводилось видеть ничего подобного, но все поняли, что это «Мерримак». На «Конгрессе» и «Камберленде» объявили боевую тревогу. «Мерримак» произвел выстрел из носового орудия по «Конгрессу», получил в ответ бортовой залп, но продолжил огонь. «Камберленд» и береговые батареи открыли огонь по монстру, но их ядра отскакивали от его металлических бортов как резиновые. Миновав «Конгресс», «Мерримак» полным ходом направился к «Камберленду», обстреливая шлюп из пушек. С каждым выстрелом на борту корабля северян росло число убитых и раненых. Затем корабль южан протаранил «Камберленд», вспоров борт так, что в отверстие «вполне могла бы проехать лошадь с телегой». Вода хлынула в трюм. Корабль «накренился на левый борт», его мачты угрожающе закачались. Шлюп произвел последний залп и пошел ко дну «с американским флагом на мачте».[299] Все произошло за полчаса. Видя судьбу своего собрата, «Конгресс» поднял якорь, поставил кливер и топсели и с помощью буксира направился к берегу в надежде, что мелководье даст возможность оторваться от «Мерримака», осадка которого составляла 6,7 метра. Но ему не удалось уйти за пределы дальнобойности орудий корабля конфедератов. «Мерримак» осыпал его «нос и корму снарядами».[300] На борту вспыхнул пожар; фрегат спустил цветной и поднял белый флаг. Противник не разглядел сигналов о сдаче и продолжил расстреливать «Конгресс», что довершило его уничтожение.