[365] Несомненно, Ли выполнил бы свое обещание, но Макклеллан не смог ни подобающим образом подкрепить Портера, ни воспользоваться мужественным сопротивлением своего генерала, чтобы атаковать Ричмонд. Обмен сообщениями между Макклелланом и его подчиненными на южном берегу реки в течение всего дня сражения показывает, что они были парализованы агрессивными и смелыми действиями войск, обороняющих столицу Конфедерации. Некоторые специалисты полагают, что пока Портер противостоял основным силам конфедератов, Макклеллан мог легко занять Ричмонд, но, поскольку общая численность армии Ли равнялась численности армии Макклеллана, трудно оценить подобное действие иначе, чем крайне опасное. Благоразумнее было направить подкрепление Портеру; более того, общие потери, которые понесла армия Северной Виргинии, как и предполагал Линкольн, дали не менее эффективный результат, чем взятие Ричмонда.
Для объяснения успеха конфедератов не требуется глубоких рассуждений. Их победа была достигнута благодаря способностям Ли и Джексона. Подполковник Хендерсон, полный энтузиазма по поводу кампании Джексона в долине, написал, что мозги Ли и Джексона сделали для Конфедерации больше, чем 200 000 солдат – для Союза.[366] Хотя это заявление и не следует воспринимать буквально, в нем есть зерно истины. Генералы-южане значительно превзошли своего противника и в стратегии, и в тактике. Макклеллан никогда не появлялся на поле боя, и не из-за отсутствия личного мужества (поскольку, проводя рекогносцировку, он сохранял спокойствие и под огнем), а из-за того, что не выносил вида крови. Джексон, как писал подполковник Хендерсон перемещался «вдоль линии фронта с таким хладнокровием, словно град пуль для него не более чем летний дождик».[367] Ли любил бои и жаждал в них участвовать. Его собственный сын, президент Дэвис и друзья генерала упрекали его за то, что он подвергает себя опасности. Как-то он лично возглавил атаку и его солдаты кричали: «Генерала Ли – в тыл!» Однажды он заметил: «Действительно, война ужасна, но мы должны постепенно сжиться с ней».[368]
Сравнение между Ли и Джексоном, с одной стороны, и Макклелланом – с другой, явно не в пользу последнего. В споре между ним и друзьями Линкольна, касающемся изъятия части войск из-под его командования и, соответственно, невозможности должным образом укрепить его армию, не нужно заходить глубоко, достаточно вспомнить одно замечание, сделанное еще генералом. Если бы не ошибочный приказ военного министра, войск хватило бы на все. Вдохновленный успехами армии Союза, он 3 апреля распорядился прекратить набор в армию, хотя в этот момент было нетрудно получить новых солдат, да и от волонтеров не было отбоя.[369] Но сколько бы дополнительных сил не было бы придано Макклеллану, он все равно не смог бы распорядиться ими лучше, чем Ли и Джексон. Наверняка можно сказать, что Линкольн и Стэнтон желали ему успеха столь же горячо, как и он сам.
Макклеллан не сумел организовать наступательные действия армии численностью в 100 000 человек, но сумел провести грамотное отступление.[370] Он выполнил указание Линкольна («сохраните вашу армию»), хотя менее способный потерял бы ее. Ли надеялся захватить в плен или уничтожить войска Союза, но не смог проникнуть в планы Макклеллана, пока не оказалось слишком поздно, чтобы их нарушить. Убежденный, что северяне будут отступать к оконечности полуострова, он не принял во внимание возможности противника, имевшиеся в распоряжении Макклеллана на тот случай, если линия коммуникаций с Белым домом окажется перерезанной. В ночь перед сражением при Гейнс-Милл он отдал необходимые распоряжения командующим корпусами, которые на следующее утро начали подготовку и занимались ею весь день без помех. Шестьсот тонн боеприпасов, продовольствия, фуража, медикаментов и других припасов – столько составляли ежедневные потребности его армии,[371] и смена базы перед лицом победоносного противника равной численности представляла собой огромную сложность и не могла быть осуществлена, если бы Соединенные Штаты не обладали господством на море. На рассвете 29 июня конфедераты обнаружили, что армия Союза ушла по направлению к реке Джеймс, немедленно бросились в погоню и дали бой у Сэвидж-Стейшн, в котором потерпели поражение. На следующий день произошло упорное сражение при Глендейле (или Фрейзерс-Фарм), но в нем ни одной из сторон не удалось одержать верх, и силы Союза продолжили организованный отход. Считается, что если бы Джексон появился в тот момент, как ожидалось, часть армии Макклеллана была бы разбита или взята в плен.[372]
Утром 1 июля вся армия Союза расположилась на Малверн-Хилл, укрепленной позиции близ реки Джеймс. К полудню появились конфедераты, смело пошли в наступление, но были остановлены отличными действиями артиллерии и грамотно расположенной пехотой армии Союза. В сражении участвовал Портер, проявив в высшей степени умелое руководство войсками. Атака конфедератов была отбита на всех ее направлениях. Они потеряли вдвое больше людей, чем федералы.[373] Макклеллан не был среди сражающихся ни в одном из боев в ходе отступления, а занимался инженерными работами по подготовке позиции на следующий день. В Семидневной битве, как позже стали называть серию сражений, произошедших с 25 июня по 1 июля включительно, потери Макклеллана составили 15 849 человек, Ли – 20 614 человек.[374] Естественно, потери конфедератов оказались значительнее, потому что Ли постоянно вел атакующие действия, но победа осталась за ними, поскольку они оттеснили противника от Ричмонда. За эти семь дней солдаты Ли полюбили своего командующего и пришли к убеждению, что он непобедим; это убеждение сохранялось почти до самого окончания войны.
На следующий после Малверн-Хилл день армия Макклеллана отошла к Харрисон-Лэндинг, на надежные позиции у реки Джеймс, где уже могла получить поддержку канонерок, а флот обеспечил бесперебойное сообщение с Севером. Но после того как генерал видел крыши Ричмонда, он оказался в 20–25 милях от города. Кампания на Полуострове завершилась неудачей. Макклеллан, как спустя полгода упомянет Мид в частном письме другу, «всегда жаждал получить все желаемое еще до начала наступления, но прежде чем он успевал организовать все, как ему хотелось, противник наносил удар и разрушал все его планы… Такой генерал никогда не добьется успеха, хотя может избежать катастрофы».[375]
8 июля Ли вернулся на свои старые квартиры поблизости от Ричмонда. «Наш успех, – написал он жене, – оказался не столь велик или полон, как нам бы хотелось, но лишь Бог знает, что для нас лучше».[376] Тем не менее все обстоятельства укрепляли надежды Юга. Призывная кампания, которая проводилась очень энергично, показала, что народ реагирует на нее с энтузиазмом, подогреваемым успехами армии.[377]
IV
Общеизвестно, что война – это расточительство, человек более ценен, чем доллар, и главное зло войны – гибель людей. У Гомера, когда он говорил о сраженном насмерть цветущем юноше, не могла не возникнуть мысль:
…Но за заботы
Милым родителям он не успел отплатить…[378]
Трагедия войны в том, что бодрые и смелые – на фронте, а нерадивые и трусливые – в тылу; что душа большинства людей не расположена к войне, и они избегают опасности, повторяя вслед за Фальстафом: «Главное достоинство храбрости – благоразумие, и именно оно спасло мне жизнь».[379]
В ходе этой истории мы видели, как гражданские лица превращались в солдат, чтобы участвовать в кровопролитных сражениях – предвестниках еще бо́льших жертвоприношений следующих трех с лишним лет. Теперь мы должны рассмотреть другой фактор, влияющий на ситуацию, – деньги, движущие силы войны. Соединенным Штатам было жизненно необходимо сохранять хорошую кредитную репутацию среди других стран, а с учетом того, что ежедневные расходы увеличились с 178 000 долларов до полутора миллионов долларов,[380] это было делом, требовавшим высочайшей финансовой ловкости. До 31 декабря 1861 года война велась на средства, получаемые от займов, размещаемых при сотрудничестве министерства финансов Соединенных Штатов с банками, и от выпуска казначейских беспроцентных облигаций на сумму примерно 25 миллионов; все операции производились звонкой монетой. Но займы исчерпали банковские ресурсы, и к концу 1861 года банки были вынуждены приостановить выплаты металлическими деньгами, поставив государство в трудное положение. И дома, и в Англии считали, что стране грозит банкротство. В январе 1862 года накопленная задолженность составляла 100 миллионов долларов, а к 30 июня должна была вырасти до 250–300 миллионов. Общественное мнение и конгресс склонялись к введению обременительных прямых и косвенных налогов, но было понятно, что никакой налоговый закон не может быть подготовлен и введен в действие в такие сроки, какие требовала крайняя необходимость. Способ, к которому в итоге прибегли, оказался поразительным финансовым новшеством. Конгресс уполномочил министра финансов выпустить беспроцентные казначейские билеты на предъявителя на сумму 150 миллионов долларов и объявил эти облигации законным платежным средством для всех государственных и частных долгов.