Но при всех оговорках Чанселорсвилль остается блестящей победой Ли. Одолеть со своими голодными, плохо экипированными войсками армию, вдвое превосходящую их численно и прекрасно снабженную, мог только человек покоряющего людей интеллектуального и духовного величия. На стороне конфедератов были трезвость суждений, неустанная бдительность и необыкновенное самопожертвование; ничего подобного у армии Союза не оказалось. Джексон в ночь перед своим фланговым обходом устроился спать под сосной. Адъютант накрыл его накидкой от своей шинели. Когда адъютант заснул, генерал очнулся от дремы, переложил на того накидку, продрог и простудился. Затем, отказавшись от домашнего завтрака, который ему приготовили, уделил все внимание движению своих войск.[511] Ховард же, которому было всего 33 года, накануне «нелепого и дурацкого сюрприза»[512] не мог отказать себе в послеобеденном сне.
Спокойно ожидая результатов фланговой атаки Джексона и на всякий случай сохраняя полную готовность, Ли написал примечательное письмо Дэвису, давая оценку риску, на который он пошел, и своим возможностям в случае неудачи. «Если бы у меня были все мои силы, – написал он, – и я мог снабжать их провизией и фуражом, мне было бы легче, но, насколько я могу судить, преимущество в численности и диспозиции в огромной степени на стороне противника».[513] В то время как Джексон крушил правый фланг армии Союза, «Хукер с двумя помощниками сидел на веранде Чанселлор-хаус, наслаждаясь летним вечером».[514] Первым знаком происходящей катастрофы стала беспорядочная толпа беженцев из Одиннадцатого корпуса.[515]
Вести с полей сражений, доходившие до военного министерства и президента, были скудными и неудовлетворительными. Четвертого мая Уэллс записал в дневнике: «Сегодня днем встречался с президентом в военном министерстве. Он говорил, что крайне желает получить факты, то вставал, то садился, но с фронта не поступало ничего достоверного. По общему мнению, нашей армии сопутствует успех, но была страшная бойня, а впереди сражения еще более яростные и ужасные».[516] Когда президенту вручили телеграмму с сообщением об отходе армии на северный берег Раппаханнока, он воскликнул: «Боже мой, боже мой! Что скажет страна! Что скажет страна!»[517] В этот же день, 6 мая, Самнер пришел от «крайне расстроенного» президента в кабинет Уэллса и, «воздев руки, воскликнул: “Потеряно, потеряно, все потеряно!”»[518]
Благодаря цензуре военного министерства на телеграфе весть о катастрофе при Чанселорсвилл достигала Севера медленно. Когда стал известен ее истинный масштаб, воцарилось глубокое уныние. Многие, искренне поддерживавшие войну, утратили всякую надежду, что Юг может быть побежден. Ничто так болезненно не демонстрирует неспособность Севера найти достойного главнокомандующего, как серьезное и, можно сказать, выстраданное предложение газеты Chicago Tribune, чтобы Авраам Линкольн лично принял командование Потомакской армией. Мы искренне верим, писал автор статьи, что «Старина Эйб» сможет привести нашу армию к победе. «Если не он, то кто?»[519]
Тем не менее общее настроение после Чанселорсвиля даже приблизительно нельзя сопоставить с подавленностью и душевными терзаниями, проявленными после первого и второго сражений при Булл-Ран, поражения Макклеллана у Ричмонда и сражения при Фредериксберге. Действительно, газеты стали с гораздо меньшей точностью отражать общественные настроения, чем на первых стадиях войны. Значительное количество редакционных статей писалось, разумеется, с целью сохранить в читателях надежду; но даже после того, как газетные сообщения стало возможно корректировать воспоминаниями современников, никак не отделаться от мысли, что в этот момент общественная депрессия была уже иного рода, а падение духа – не столь глубоким, как в предыдущих случаях. Бизнес, состояние которого стало улучшаться с осени 1862 года, теперь резко оживился. Началась эра роста прибылей, что проявилось в диких спекуляциях на фондовых биржах, в росте финансовых оборотов и накоплений, которые делали люди, инвестируя в государственные облигации. Также широко распространено убеждение, что война способствовала развитию торговли и промышленного производства. Правительство в больших объемах закупало сырье; один вид деятельности порождал другие, люди честно, а в некоторых случаях и нечестно, извлекали прибыль, хотя государство находилось в опасности. Когда весть о поражении при Чанселорсвилле достигла Нью-Йорка, временно подскочили цены на золото; акции железных дорог, поначалу просевшие, вскоре продолжили расти в цене, государственные облигации остались стабильными, а подписка публики на «5–20» продолжалась. То, что стало меньше добровольцев, явилось признаком не только усталости от войны, но и появления множества возможностей доходной деятельности. Война, по крайней мере в части набора призывников в армию, стала профессией. Людей заманивали под ружье премиальными от национального правительства, штатов, городов и городских районов.
VI
Чанселорсвилль продемонстрировал некомпетентность Хукера в командовании большой армией, и это станет поводом для его смещения. То, что он держался на своем месте лишь благодаря интригам Чейза и его сторонников, имеет слишком мало (на мой взгляд) подтверждений. Действительно, Чейз был верен своему генералу, но, если Линкольн мог прислушиваться к советам, то Халлек в военных вопросах имел больший вес, к тому же известно, что главнокомандующий не доверял Хукеру и, возможно, военный министр был солидарен с ним в этом. Верным другом Хукера был сам президент. Он посетил армию вскоре после сражения, пришел к выводу, что никто не виноват и избегнуть катастрофы было невозможно, поэтому подбодрил Хукера настолько, что у того сложилось впечатление о крепости своего положения и возможности не обращать внимания на преобладающее в частях недоверие к его способностям. «Думаю, Хукер избавлен от трудности подбора себе преемника, – записал Мид, – и от нелепого положения, в котором мы сейчас находимся, меняя генералов после каждого сражения».[520] «Президент, – записал Уэллс в дневнике, – испытывает личную симпатию к Хукеру и держится за него, когда все остальные отворачиваются».[521] Рейнолдс, побывав в Вашингтоне, получил от друга информацию, что его называют следующим командующим Потомакской армией; он «немедленно отправился к президенту и сказал, что не хочет командования и не возьмется за это дело». Но в ходе беседы он откровенно высказался о недостатках Хукера, на что Линкольн отвечал: «Я не расположен выбрасывать ружье, из которого сделан один промах».[522]
После сражения при Чанселорсвилле Ли дал возможность войскам несколько недель отдохнуть. Он использовал это время для реорганизации, разделив армию на три корпуса (по три дивизии в каждом), которыми командовали Лонгстрит,[523] Юэлл и Э. П. Хилл. Полагая, что, «находясь спокойно в обороне», армия ничего не приобретет, он задумал план вторжения в Пенсильванию. В любом случае эта операция, создающая угрозу Вашингтону и вынуждающая Хукера начать преследование наступающего противника, избавит Виргинию от вражеской армии. Но после таких побед, как при Фредериксберге и Чанселорсвилле, он показался бы слишком скромным, чтобы не строить планы, простирающиеся намного дальше столь небольшого достижения. Он надеялся дать Потомакской армии бой в благоприятной обстановке. Со своими дисциплинированными войсками, исполненными боевого духа и уверенными в своем вожде, он вряд ли мог сомневаться, что такое сражение завершится чем-то иным, нежели победой конфедератов. Он мог рассчитывать даже разгромить армию Союза, что передало бы Вашингтон в его полную власть и позволило бы вести переговоры о мире на территории северян. В это время высшее руководство южан ничто не беспокоило больше, чем действия Гранта против Виксберга. Предлагались различные варианты спасения города, но никакой отвлекающий маневр в его пользу не был бы столь эффективным, как захват федеральной столицы. Если когда и начинать наступательную операцию с такими далеко идущими целями, то сейчас – самое подходящее время. Конфедератам необходимо было оставаться на волне военных успехов. Кроме того, промедление могло снизить эффективность наступления. «Наши людские ресурсы постоянно сокращаются, – писал Ли Дэвису, – и диспропорция в этом отношении между нами и противником, если он продолжит объединенные усилия, чтобы покорить нас, постепенно увеличивается». Невероятное прилежание Ли и внимание к деталям включало регулярное и тщательное чтение газет, выходящих на Севере; из массы новостей, комментариев и рассуждений он делал много полезных выводов и редко упускал из виду обстоятельства, существенные для ведения войны. Он размышлял над усталостью от войны, очень сильно ощущавшейся на Севере, и нарастающим после Фредериксберга и Чанселорсвилля влиянием демократов. «Мы не должны пренебрегать ни одним честным способом расколоть и ослабить противника, – писал он Дэвису. – Настойчиво и искренне мы должны всячески поощрять и поддерживать поднимающуюся на Севере партию мира».[524]
3 июня Ли начал передислокацию своей армии из-под Фредериксберга, а через неделю дал приказ Юэллу выдвигать свой корпус в долину Шенандоа. Юэлл оттеснил войска Союза от Винчестера и Мартинсберга; 15 июня некоторые части его корпуса перешли Потомак, остальные вскоре последовали за ними. Хилл и Лонгстрит продвигались вперед, и 26 июня их корпуса тоже переправились через реку и оказались в Мэриленде.