В 4 часа 30 минут дня Дана телеграфировал Стэнтону: «Слава Богу, день решительно за нами»; а спустя пару часов – «наши люди обезумели от радости и энтузиазма и встречали Гранта, проезжавшего по передовой после победы, бурными криками». На следующий день он констатировал: «Брэгг отступает повсюду, сжигая склады и мосты».
Результат этой кампании всерьез показал, что фортуна отворачивается от южан. Известие о сражении за Мишенери-Ридж пришло на Север в последний четверг ноября. Впервые после начала Гражданской войны стало возможно по-настоящему отметить День благодарения.[614]
Осенние выборы 1863 года были благоприятны для администрации. 17 октября состоялось голосование, а через четыре дня президент выпустил прокламацию, призывающую 300 000 добровольцев «на три года или до окончания войны, которая не продлится дольше»; если такого количества волонтеров не наберется, следует прибегнуть к новому обязательному призыву. Конгресс собрался в обычное время и предпринял активные действия по пополнению армии для кампании 1864 года. Законом от 24 февраля 1864 года президент наделялся полномочиями «призвать на военную службу столько людей, сколько потребует государственная необходимость»; если достаточного количества волонтеров не наберется, он может объявить дополнительный призыв.
Конгресс обеспечил президента деньгами, повысив пошлины, приняв всеобъемлющий закон о внутреннем налогообложении и санкционировав займы.[615]
Растущая неприязнь к воинской службе и повышение стоимости рабочей силы дома затрудняли привлечение достаточного количества волонтеров-новобранцев надлежащего качества. Конгресс, президент и военное министерство действовали очень хорошо, возможно, настолько хорошо, насколько можно было ожидать в демократической стране, где каждый человек имеет свое мнение и право голоса, который нельзя не учитывать на предстоящих осенью президентских выборах. Но результаты оказывались гораздо скромнее, чем были при прусской системе. Тем не менее воинский призыв шел «без нарушений или с незначительными нарушениями общественного порядка»; «народ научился смотреть на призыв как на военную необходимость». Правительство, штаты, округа и разнообразные политические структуры были необычайно щедры на премии. Самым ярким примером может служить объявление комитета по набору добровольцев округа Нью-Йорк: «Требуется 30 000 волонтеров. Предлагается денежное вознаграждение: премия округа – 300 долларов наличными, премия штата – 75 долларов, премия Соединенных Штатов новым рекрутам – 302 доллара, ветеранам дополнительно 100 долларов». В сумме получалось 677 или 777 долларов за службу, которая не превысит трех лет и, как предполагалось, будет короче, а в итоге ее продолжительность едва превысила год. Кроме того, рядовые получали по 16 долларов в месяц с полным обмундированием и питанием. Премия в округе Нью-Йорк была выше, чем обычно платили по стране, но в некоторых районах предлагали еще больше. Система была неудачной, так как породила целый класс маклеров, чей бизнес заключался в привлечении волонтеров без учета моральных и физических качеств людей, а цель – в получении комиссионных. Это, в свою очередь, породило новый вид преступления – баунти-джампинг. Воры, карманники, бродяги записывались в добровольцы, получали наличными причитающиеся им премии, дезертировали при первой возможности, отправлялись в другой округ или штат, записывались в добровольцы под новым вымышленным именем, опять получали премии, опять дезертировали и повторяли этот трюк до тех пор, пока их не ловили или когда уже нельзя было воспользоваться таким шансом. Начальник военной полиции отмечал в последнем докладе, что «мужчина, находящийся в тюрьме Олбани, осужденный на четыре года, признался, что совершил баунти-джампинг 32 раза». Там же было отмечено, что «из отряда в 625 рекрутов, направленных на пополнение Нью-гэмпширского полка Потомакской армии, 137 дезертировали по дороге, 82 – сбежали за вражеские пикеты, 36 – в тыл, и в итоге осталось всего 370 человек».
Обширная территория страны, лихорадочное стремление властей каждого города и муниципального образования заполнить полагающиеся квоты вместе с недостатками административной системы делали поимку баунти-джамперов достаточно трудным делом. Наибольший вред деятельность псевдовербовщиков приносила в крупных городах на востоке, в результате чего в армейские ряды попадали преступники, буяны и бродяги. Вместо того чтобы сидеть под стражей в тюрьме, они оказывались на фронте. Однако долю отбросов общества среди рекрутов в 1864 году тоже не надо преувеличивать. В округах, деревнях и небольших городках набор осуществлялся усилиями способных деловых людей, которые добровольно вызывались заниматься деятельностью по привлечению волонтеров, уделяя пристальное внимание личности каждого желающего пойти на службу. Тем не менее в целом рекруты физически, нравственно и интеллектуально значительно уступали тем, кто шел в армию в 1861–1862 годах; теперь это были обычные наемники, хотя значительную часть из них составляли суровые канадцы и крепкие иммигранты из Европы, которых соблазняло высокое жалованье, предлагаемое в армии. Качество рядового состава ухудшалось, но зато шел процесс отсеивания политических назначенцев среди генералов и офицеров ниже рангом, которые занимали свои должности по протекции, а не по заслугам; на их место приходили более способные командиры, оттачивающие мастерство непосредственно на полях сражений. «Я предвижу, – писал генерал Шерман 5 апреля брату, – что к 1 мая у меня в Теннесси будет одна из лучших армий в мире». Результат его кампании полностью оправдал его ожидания. Самое лучшее – то, что у северян появилось четыре великих полководца – генералы Грант, Шерман, Томас и Шеридан, и в этом отношении они превосходили южан. В смертельных схватках, как мы увидим, Грант ни в чем не уступал Ли, Шерман – Джозефу Э. Джонстону, который сменил Брэгга. За исключением Ли и Джонстона, никто из конфедератов не демонстрировал такого умения управлять отдельной армией, как Томас, никто не мог сравниться с Шериданом, чье необычайное мастерство заставило Ли горько пожалеть о потере Джексона Каменная Стена.[616]
IX
«С военной точки зрения, слава Небесам, “грядущий человек”, которого мы так долго ждали, судя по всему, наконец пришел». Так писал Мотли, так думали президент, конгресс и народ. Актом от 29 февраля конгресс восстановил воинское звание генерал-лейтенанта и уполномочил президента поручить командующему, которому он должен присвоить это звание, полное руководство армиями Соединенных Штатов на неограниченное время. Все понимали, что человеком, которому народные представители собирались оказать такую честь и на которого они хотели взвалить все бремя военных действий, должен стать Грант. Эта акция полностью совпадала с пожеланиями Линкольна. С самого начала он был бы рад иметь генерала, которому мог бы доверить ответственность за ведение военных действий. Скотт был слишком стар; Макклеллан не обладал требуемыми способностями, Халлек, не подходящий по той же причине, после катастрофы Поупа утратил всю «смелость и мужество» и стал, как говорил Линкольн, «немногим лучше первоклассного клерка».[617] Президент с удовольствием направил в сенат представление Гранта к званию генерал-лейтенанта, и назначение было тотчас же утверждено.
Грант появился в Вашингтоне и впервые встретился с президентом на многолюдном приеме в Белом доме. Аудиенция генералу была дана на следующий день (9 марта). В присутствии членов кабинета, генерала Халлека и еще трех президент поздравил Гранта с присвоением звания генерал-лейтенанта и сказал: «Высокая честь, оказанная вам, предполагает соответствующую ответственность. Страна доверяет вам и, с Божьей помощью, будет поддерживать вас». Грант отвечал: «Я сознаю груз ответственности, которая легла на мои плечи, и понимаю, что если оправдаю ее, то лишь благодаря мужественным армиям, которые провели множество сражений за нашу общую страну, и, сверх того, судьбе, которая благосклонна к народу и его воинам».[618]
На следующий день Грант официально вступил в должность командующего армиями Соединенных Штатов. До своего визита в Вашингтон он намеревался оставаться на Западе, но теперь понял, что его место – в Потомакской армии. Он отправился на фронт и провел совещание с Мидом, в ходе которого, после обмена мнениями, делающими честь обоим, решил, что Мид должен сохранить за собой нынешний пост. Затем он направился в Нашвилл, обсудил с Шерманом, который сменил его на посту командующего Западной армией, план операций в Теннесси и Джорджии, и 23 марта вернулся в Вашингтон. Он уже, несомненно, стал самым популярным человеком в Соединенных Штатах. Обе партии и все фракции соревновались в славословии ему. Гранту пришлось преодолеть много препятствий, чтобы подняться до нынешнего положения, и претерпеть много страданий от наветов, но Виксберг и Чаттануга стали победами, которые не только похоронили все сомнения, но и покрыли славой генерала, который их одержал. На самом деле мало кто из людей действия получил при жизни столько похвал, как Грант зимой и ранней весной 1864 года; ворчания было почти не слышно, немногие хулили его успехи. Скромная и естественная манера держаться вызывала уважение к его личности, а крупные достижения заставляли восхищаться полководческим талантом. Поразителен контраст между почти всеобщим одобрением Гранта и нападками на Линкольна со стороны демократов, резкой его критикой со стороны некоторых радикально настроенных республиканцев и высказываниями прочих, отзывавшихся о президенте в обидно-снисходительном тоне.
Грант обладал обаянием прямодушия, так же, как и Линкольн, сознавал себя выходцем из простого народа и хотел сохранить с ним контакт. Но это достоинство порой оборачивалось против него. Слишком часто он демонстрировал излишнюю открытость, слишком часто был готов проводить время в кругу сомнительных лиц, слишком часто ему не хватало чувства собственного достоинства и сдержанности, того, что совершенно естественно было бы ожидать от командующего полумиллионной армией, на которого нация возлагала все надежды на спасение. Незадолго до начала майской кампании Ричард Дана видел его в вашингтонском отеле «Уиллардс» и описал как «невысокого, круглоплечего человека в очень потертой генерал-майорской форме»; «внешне он никак не выделялся» – «обычный не очень опрятный мужчина слегка потертого вида». Дана отметил свое изумление тем, как Грант «курил и разговаривал в нижнем вестибюле отеля среди толпы. В такие времена – генералиссимус наших армий, от которого зависела судьба империи. Но, – продолжал Дана, – вид у него был суровый и жесткий, взгляд был ясен и решителен, он был совершенно естественен и производил впечатление полной уверенности в себе». Пораженный превосходством Гранта и его влиянием на страну, Дана внезапно восклицает: «Как война, как все великие кризисы подталкивают нас к единовластию!»