[654] Можно было усомниться, что для завершения дела покорения Юга найдется достаточное количество людей и денег. Ухудшение финансового положения страны можно проиллюстрировать колебаниями на рынке золота: 2 января золото продавалось в Нью-Йорке по 152, а в апреле достигло 175 долларов, после чего министр финансов решил затормозить рост цены продажами примерно на одиннадцать миллионов, но эффект оказался лишь временным. Золото вскоре снова стало расти в цене и к 17 июня перевалило за 197 долларов. В этот день президент одобрил акт конгресса, нацеленный на предотвращение спекуляций золотом, который оказался столь же эффективен, как усилия человека, пытающего остановить наводнение. После этого решения спекуляции стали еще яростнее, чем раньше, и в силу военных неудач и отставки Чейза с поста министра финансов в последний день июня золото достигло отметки 250 долларов. 2 июля акт о предотвращении спекуляций золотом был аннулирован. 11 июля, когда Эрли подошел к Вашингтону и коммуникации с городом оказались перерезаны, золото взлетело до 285 долларов – самого высокого уровня за все время войны. В день перестрелки у форта Стивенс и появления в Филадельфии слухов о том, что столица пала, оно продавалось по 282 доллара. Такие цены означали, что имеющие хождение бумажные деньги стали стоить менее 40 центов за доллар. Поскольку государственные облигации продавались за эти деньги, Соединенные Штаты при цене золота 250 долларов (за такую или более высокую цену оно продавалось в течение большей части июля и в августе) платили 15 % по своим займам. Тем не менее деньги были необходимы. Продолжающийся выпуск казначейских билетов вызывал инфляцию. Бизнес, хотя его и лихорадило, чувствовал себя хорошо; многие состояния наших дней своим происхождением обязаны 1863–1864 годам – периоду возбужденного делового климата, когда продавать было просто, большинство транзакций совершалось наличными и почти каждый, вовлеченный в торговлю или производство, казалось, мог стать богачом. Сохранялись значительные финансовые резервы и, поскольку стоимость собственности в первую очередь зависит от стабильности правительства, в момент чрезвычайного кризиса на ее поддержание расходовались огромные средства. Даже в тот момент некоторую уверенность можно было почерпнуть из того, что немцы постоянно и в больших количествах покупали наши облигации.
Гораздо серьезнее стоял вопрос о людских ресурсах для армии. Несмотря на массовую иммиграцию, рабочих рук не хватало, так что даже с учетом роста стоимости жизни труд считался хорошо оплачиваемым. Тех добровольцев, которые ушли в армию в 1861–1862 годах, больше не было; ряды солдат пополняли наемники, часть из которых составляли европейские иммигранты, часть – крепкие канадцы, которые заключали контракты с оговоренными суммами вознаграждения. Несмотря на эти источники пополнения, физически годных к службе людей в необходимом количестве найти было трудно. Ветераны, военнослужащие всех званий в армии Шермана, офицеры всех армий, народные ополченцы из западных штатов, изначально входившие в отряды местной самообороны, а теперь принимающие участие в обороне Вашингтона – все это были представители лучших слоев общества; теперь почти в каждом доме поселилось горе потерь среди этих контингентов, усиливая общую подавленность и мрачные настроения.[655]
Действия Шермана не могли подбодрить упавшую духом страну. Несмотря на успехи, им не хватало яркости. Шерман методично шел к разгрому армии Джонстона и взятию Атланты, но пока не преуспел в решении ни одной из задач. 17 июля Шерман перешел реку Чаттахучи и начал наступление непосредственно на Атланту. В тот же день Джефферсон Дэвис фактически сыграл ему на руку, освободив от командования Джонстона. Как говорилось в приказе, «вы не сумели остановить продвижение противника к Атланте… не уверен, что вы в состоянии оттеснить его или нанести поражение».[656] Джонстон столь мастерски продумал стратегию отступления, что его замена стала большим облегчением для Шермана и его подчиненных. С новым командующим – Д. Б. Худом – Макферсон, Скофилд и Ховард были лично знакомы по Вест-Пойнту, и все трое, как и Шерман, решили, что «замена означает сражение».[657] Смысл смещения Джонстона заключался в предпринятии конфедератами атакующих действий, и Худ не замедлил с выполнением задачи, поставленной Дэвисом. Трижды он атаковал и навязывал бой; трижды ему приходилось отступать с тяжелыми потерями. Главной особенностью второго сражения за Атланту, которое происходило в двух с половиной милях от города, стала решительная и умелая атака конфедератов на один из участков армии Союза с тыла, которая могла вызвать панику у всех, но не у мужественных ветеранов. Солдаты Теннессийской армии оставили свои траншеи, развернули боевые порядки и открыли огонь по наступавшим. В этом столкновении погиб их командующий Макферсон. Он только что покинул Шермана, чтобы выяснить причины стрельбы в тылу и отдать соответствующие распоряжения, успел отдать несколько приказов, после чего заехал в лес и наткнулся на группу вражеских стрелков. Они потребовали сдаться, но генерал пришпорил коня и попытался скрыться. Последовал ружейный залп, и один из доблестных воинов армии Союза упал замертво. Шерман в телеграмме отметил, что эта неожиданная потеря «стала для меня тяжелым ударом».[658] Это несчастье, а равно заявления конфедератов о своей победе, несомненно, в определенной степени повлияли на недооценку достижений июля: складывалось впечатление, что Шерман завяз под Атлантой. На самом же деле после третьего сражения армия Худа потеряла боеспособность и больше месяца приходила в себя.
Всеобщая апатия и разочарованность вылились в определенных кругах в стремление к заключению мира. «Все торговцы просто жаждут его», – писал Лоуэлл. Хорас Грили в июле думал о том, что следовало бы начать мирные переговоры, санкционированные президентом, и прикладывал к этому усилия. Линкольн был готов заключить мир на основе «восстановления Союза и отмены рабства». Два самозваных деятеля в надежде остановить войну отправились с незаконной миссией в Ричмонд и провели беседу с Джефферсоном Дэвисом. Обе попытки оказались тщетными.[659]
Хотя военная обстановка была уже достаточно гнетущей, несчастья для Севера на этом не закончились. Многообещающая попытка захватить Питерсберг путем подрыва части укреплений конфедератов с помощью мощного порохового заряда провалилась из-за бездарности командующего корпусом и некомпетентности и трусости командира дивизии, который не смог воспользоваться возможностью после того, как заряд сделал свое дело. Потери были огромными, ошибка – бесспорной. Этот случай усугубил подавленные настроения как в Потомакской армии, так и по стране в целом. «Хожу как в воду опущенный, – писал Лоуэлл Нортону 1 августа. – Эта война, постоянные ожидания и тревоги действуют угнетающе. Я не в состоянии думать».[660]
Другим проявлением всеобщей подавленности стало растущее недовольство Линкольном. «Я прошу вас, умоляю, – написал Грили Линкольну 9 августа, – незамедлительно инициировать самому или пригласить кого-то сделать предложения о заключении мира. А если мира сейчас не достичь, согласиться на годичное перемирие». В этом частном письме Грили выразил мысли очень многих. Спустя девять дней он писал: «Линкольн иссяк. Он не может быть избран. Мы должны искать другой вариант, который спасет нас от полного краха». Влиятельные деловые люди в Нью-Йорке, Бостоне и на Западе искренне полагали, что Линкольн должен уйти и уступить место другому кандидату. Этой идеей оказался заражен и национальный исполнительный комитет Республиканской партии, председатель которого Генри Д. Реймонд 22 августа писал президенту: «Общее течение строго против нас… Ничто кроме самых решительных и твердых действий со стороны правительства и его друзей не может спасти страну от падения в чужие руки… Этот сильный поворот в общественных настроениях» связан с «отсутствием военных успехов» и сложившимся впечатлением, что Линкольн пойдет на заключение мира только при условии отмены рабства. Члены комитета пришли в такое возбужденное состояние, что приехали в Вашингтон лично уговаривать президента. В частном письме Хэю от 25 августа Джон Д. Николай описал это событие: «Нью-йоркские политики в панике, которая может захлестнуть всех. Сегодня здесь Реймонд и национальный комитет. Р. считает, что делегация в Ричмонд – единственное, что может нас спасти. Магнат [Линкольн] думает и говорит, что это обернется полнейшим крахом. Вопрос подлежит обсуждению. Малодушные глупцы в поисках нового кандидата, чтобы выжить Магната. Сплошной мрак, сомнения и растерянность».[661] Сам Линкольн считал, что есть «огромная вероятность» того, что его не переизберут на второй срок,[662] но не выражал намерения уходить и признавался, что готов изменить свою политику только в одном аспекте – он мог бы заключить мир на основе «воссоединения, ни словом не упоминая о рабстве», поскольку был убежден, что рабство уже не сможет существовать в том виде, как до войны, и что постепенное освобождение неизбежно.[663]
Хэй, отправившись в поездку по западным штатам, проникся там некоторым оптимизмом и в частном письме Николаю дал аккуратную оценку общественных настроений в регионе: «Здесь повсеместно, имею в виду сельские районы, здоровое благосклонное отношение к Союзу и пожелания успеха в военном и политическом противостоянии; но в городах всюду медноголовые[664]