одорожали и стали исключительно дефицитны. Блокада преподавала уроки экономии, вынуждая молодых светских дам из Чарлстона обходиться домоткаными материями, а джентльменов из Ричмонда – носить прошлогодние одежды. Недоставало метел, щеток, кресел, корзин, ведер, бочек, грифельных карандашей, швейных игл. В домашних примитивных условиях стали изготавливать чернила. В чарлстонской газете Courier появилось объявление о том, что некто из округа Касуэлл (Северная Каролина) производит чернила для письма, которые может поставлять в любом количестве тем, кто предоставит свои бутыли. Один ричмондский аптекарь сообщал, что не сможет поставлять лекарства, если те, кто в них нуждается, не будут приносить свои флаконы. Но многие распространенные лекарства было просто трудно достать. Один производитель снадобий из Ричмонда обращался к женщинам Виргинии с просьбой разводить мак, чтобы получать опиум, необходимый для больных и раненых военнослужащих. Вместо хинина и подобных средств предлагалось использовать самые разные препараты. Начальник медицинской службы официально распространил рецепт настойки сушеного кизила, коры тополя и ивы на виски «для использования в качестве тонизирующего и жаропонижающего, действующего не хуже хинина». Хинин и морфий – на них был самый большой спрос в торговле с Севером. Для приобретения этих и других лекарств применялись все возможные способы. Одно время в Цинциннати большое количество мужчин и женщин, преданных делу Конфедерации, активно занимались контрабандой. В октябре 1862 года, когда генерал Шерман командовал в Мемфисе, стража разрешила переправить через линию фронта солидный городской катафалк с покровом и плюмажем; гроб, находившийся на катафалке, был заполнен тщательно отобранными лекарствами для армии конфедератов. Из Нового Орлеана в дорожном сундуке переправили через линию фронта большую куклу, набитую хинином; когда багаж осматривали, хозяйка со слезами на глазах поясняла, что куклу везет для несчастной хромой девочки. Эта уловка также сработала, и драгоценный груз обнаружен не был.
Но никакие лишения не ощущались так остро, как отсутствие чая и кофе. «Чай недоступен никому, кроме самых богатых», – писала чарлстонский Courier в апреле 1862 года. «Я больше года не пил чая или кофе», – отметил в своем дневнике Джонс 4 февраля 1864 года. Состоятельные люди даже сознательно воздерживались от употребления чая, чтобы сэкономить небольшое количество для больных. Госпитали некоторое время были обеспечены кофе, но 2 декабря 1863 года начальник медицинской службы распорядился временно исключить его «из рациона питания больных. Вследствие очень ограниченных поставок его необходимо использовать исключительно по медицинским показаниям в качестве стимулятора». Люди прибегали к разного рода суррогатам. Вместо аравийских ягод стали использовать сушеные зерна ржи, пшеницы, кукурузы, батат, каштаны, арахис, цикорий, семена хлопка. В качестве чая пили отвары из сушеных листьев смородины, ежевики и шалфея, из корней или цветков сассафраса, и старались убедить себя, что эта замена не хуже китайского чая. Фримантл во время своего путешествия по Югу не пил чая с 6 апреля до 17 июня 1863 года, когда в доме президента Дэвиса ему предложили «необычайно хороший».
В 1862 году стал наблюдаться дефицит соли и появились опасения за ее дальнейшие поставки, особенно для армии, поскольку солонина была важной составляющей армейского рациона. Губернатор Миссисипи написал Дэвису, что «нехватка соли вызывает опасения», а губернатор Алабамы в письме военному министру отметил, что «более всего удручает острый дефицит соли. «Земляные полы коптилен, пропитанные каплями с бекона, срывали и кипятили», чтобы не пропадали и крупицы соли. Для покрытия дефицита в больших объемах использовалась морская вода, но более ценным ресурсом считались соляные минеральные источники на юго-западе Виргинии. Штат Виргиния начал производство соли и ввел ограничения на ее публичное распределение. Другие штаты последовали его примеру, и таким образом дефицит соли был в известной степени ликвидирован.
Другая серьезная трудность возникла в связи с нехваткой бумаги. Многие газеты постепенно сокращали размер и в конце концов начали выходить на половине листа. Иногда один лист мог печататься на оберточной бумаге, другой – на обойной. Даже писчая бумага часто оказывалась очень грубой. И это, вместе с ухудшением качества печати, делало сами новостные листки ежедневным свидетельством исчезающего материального благосостояния Конфедерации. Ричмондская газета Examiner признавала, что редакторские колонки пишутся на «оберточной бумаге, на макулатуре, на оборотах старых писем и корреспонденций, на неоплаченных счетах, страницах, выдранных из школьных прописей и бухгалтерских книг». Один редактор из Алабамы использовал кровельную дранку; сдав одну статью, он стирал текст и писал на ней же новый. Другой редактор для этих же целей пользовался школьной грифельной доской. Объявление в чарлстонской газете гласило, что заказы на альманах Миллера на 1863 год не могут быть выполнены до тех пор, пока не появится возможность приобрести хотя бы сорок-пятьдесят стоп типографской бумаги. Миссис Макгуайр не смогла приобрести новую конторскую книгу, чтобы продолжить дневник, и была вынуждена пользоваться оберточной бумагой, чтобы продолжать яркие записи своих ежедневных впечатлений. Миссис Патнэм отмечала, что письма к членам семьи и друзьям приходилось писать на такой бумаге, которую до войны вряд ли использовали бы в качестве оберточной. Почтовые конверты полученных писем часто выворачивались наизнанку и использовались для ответа. Иавис Карри свидетельствует, что налоговые квитанции, которые он получал за продукцию своей фермы в Алабаме, были написаны на коричневой оберточной бумаге и имели «выцветший архаичный вид». Граждан призывали – в виде «благодеяния для прессы и общества, не говоря уж о самом правительстве», – собирать ненужное тряпье и отправлять на бумагоделательные фабрики. Существовала опасность возникновения дефицита железа; запасы некоторых других металлов тоже были ограничены. В арсенал Чарлстона поступила информация, что многие патриотично настроенные граждане готовы отдать свои свинцовые оконные переплеты на военные нужды; капитан артиллерийского корпуса предложил сделать им взамен железные. Редактор чарлстонской газеты Courier просил принять свинцовые водопроводные трубы из своего поместья как дар «моей любимой стране, находящейся в опасности». Делались и другие предложения подобного рода; предлагались даже церковные колокола для переплавки в пушки.
Документы того времени полны жалоб на отсутствие хлеба и мяса. «Голод, – писал профессор Гилдерслив, – был главным мотивом жизни в Конфедерации». Это справедливо для Виргинии, которой в основном приходилось кормить армию Ли и которая больше всех страдала от опустошительных действий армий северян, но вся остальная Конфедерация в целом не испытывала проблем с продовольствием, хотя в 1862 году из-за суровой засухи во многих штатах случился неурожай зерновых. Если бы железные дороги поддерживались в нормальном состоянии для осуществления перевозок, все территории Конфедерации были бы снабжены хорошо. В этом же 1862 году в Техасе урожай зерна был богатым и тот мог бы обеспечить прилегающие штаты и зерном, и говядиной, и бараниной, но на следующий год коммерческая деятельность такого рода уже была невозможна, поскольку Грант захватил Виксберг и установил контроль над рекой Миссисипи. В то время как Виргиния жаловалась на дефицит, Шерман в январе 1863 года сообщал об избытке провианта в штате Миссисипи. «Мы обнаружили мирно пасущийся довольно упитанный скот, – писал он. – Здесь везде полно кукурузы». Отрыв Гранта от своей базы в мае 1863 года и содержание армии за счет местных ресурсов – хорошо известный эпизод. Осенью 1864 года армия Шермана вовсю пировала в Джорджии, в то время как солдаты Ли в Виргинии едва ли не голодали. Вся проблема упиралась в перевозки.
В 1861 году состояние железных дорог стало ухудшаться, и со временем оно становилось все хуже и хуже. Износ дорог был огромен, противостоять ему можно было только постоянным ремонтом и обновлением, что в данном случае не представлялось возможным. В мирное время все оборудование для железных дорог приобреталось на Севере. Товарные вагоны изготавливались и на Юге, но «каждый болт и гайка, каждое колесо и ось, каждый гвоздь, каждый костыль, каждый винт, каждый лист жести, каждая унция олова, каждый галлон масла и каждый фунт краски» поступали с северных мастерских и заводов, также как пассажирские вагоны и локомотивы (если их иногда и делали на Юге, эта уступка местному патриотизму или соображениям удобства очень дорого обходилась). Одновременно с обветшанием происходила активизация перевозок на большие расстояния продовольствия для армии и городов. В 1862 году хороший урожай кукурузы в Южной Джорджии и Флориде и неурожай везде к востоку от Луизианы потребовали выравнивания ситуации, для чего нужны были железные дороги. По ним перевозилось огромное количество продовольствия и иных грузов, но и в 1862-м, и в последующие годы они совершенно не могли удовлетворить потребности правительства и народа. В апреле 1863 года в Конфедерации протяженность железных дорог превышала 6300 миль (без учета оставшихся на территории, занятой противником), и этого было достаточно, учитывая удобство их пролегания, для обеспечения государственных перевозок и в известной степени для пассажирского сообщения, если бы они использовались на полную мощность. Но из-за износа и отсутствия запчастей на ходу оставалась лишь небольшая доля подвижного состава, и общий объем грузоперевозок по сравнению с деятельностью железных дорог Севера в тот же период был гораздо ниже. Отовсюду доносились жалобы. Рассказывали, что в январе 1864 года в Юго-Западной Джорджии кукуруза стоила 1–2 доллара за бушель,[693] а в Виргинии – от 12 до 15 долларов. Один чиновник из Ричмонда в конце войны говорил, что при правильном распределении продовольствия никто бы не голодал.