Контрреволюционных офицеров провожали с трибуны шиканьем, свистом, руганью. Когда дело дошло до уничтожения знаков различия и полетели кокарды и нашивки, — офицерство потянулось из залы под гул улюлюканья и свиста.
В день окончания съезда был арестован начальник дивизии генерал Е. Ф. Новицкий. Движение, начавшееся на съезде 48-й дивизии, закончилось переворотом во всей IV армии. Командующий армией генерал А. Ф. Рагоза был арестован, комиссар армии эсер Алексеевский дал обязательство выехать за пределы Румынского фронта. Освобождённый через несколько часов генерал Рагоза опубликовал в «Вестнике IV армии» заявление, в котором просил освободить его от командования армией. «Никакой новый начальник сейчас с армией не справится»[634], — заявил он.
В армии был создан большевистский военно-революционный комитет. Старый армейский комитет, скрывавший от солдатской массы распоряжения новой власти, был разогнан. На последнем заседании этого комитета, в присутствии огромной солдатской аудитории были оглашены скрытые телеграммы:
— Известна ли вам, товарищи, вот эта телеграмма? — спросил солдат-большевик, оглашая телеграмму с предложением начать мирные переговоры.
— Нет, не знали. Мерзавцы! Долой их, вон!
— А известна ли вам вот эта телеграмма? — И солдат прочёл распоряжение главковерха о приостановке на всём фронте военных действий.
— Нет, не знали. Скрыли, предатели! Пулю им в лоб, довольно подурачили!
Меньшевик председатель упал в обморок.
Старый комитет кончил своё существование.
Заседание полкового комитета на фронте в Октябрьские дни.
Рисунок С.С. Бойм.
Так подходила к Октябрьскому перевороту на Румынском фронте солдатская масса. Её сочувствие было целиком на стороне советской власти. Но тем не менее здесь, как и на Юго-западном фронте, в силу указанных выше обстоятельств, окончательное торжество советской власти задержалось. Выступления Украинской центральной рады и румынских властей создали на этих фронтах сложную обстановку гражданской войны.
На Кавказском фронте находилось 5 армейских корпусов:
I Кавказский, IV Кавказский, V Кавказский, VI Кавказский и II Туркестанский. Вместе с мелкими подразделениями к октябрю 1917 года здесь было в общей сложности около 200 тысяч человек.
Эта армия стояла на Турецком фронте.
Кроме неё в Персии находился особый экспедиционный корпус. Весть о Великой пролетарской революции быстро всколыхнула солдатские массы и на этом далёком фронте. С первых же дней восстания в Петрограде секретные сводки штаба Кавказского фронта с тревогой начали отмечать это.
«Выступление большевиков Петрограда большинством частей на фронте и в тылу встречено спокойно», — сообщали сводки за время с 21 по 28 октября. Но те же сводки с тревогой указывали:
«Настроение 4-й Кавказской стрелковой дивизии в связи с выступлением большевиков и последним приказом о дисциплинарной власти резко ухудшилось. 25-й Кавказский стрелковый полк под влиянием агитации отдельных лиц быстро разлагается… В 6-й Кавказской стрелковой дивизии настроение возбуждённое»[635], — и т. д.
Затем сводки штаба Кавказского фронта начале отмечать усиленный рост влияния большевиков. Влияние большевиков особенно заметно в Кавказской армии в 506-м Почаевском и 508-м Черкасском полках, — говорилось в сводке за время с 28 октября по 4 ноября. О значительном усилении влияния большевиков, лозунги которых приобретают в солдатской среде все больше и больше симпатий, отмечалось в последующей сводке. В более поздних сводках ещё определённее подчеркивалось растущее влияние большевиков.
Об этом же говорили и донесения начальников отдельных частей и укреплённых районов. Командир 5-й Туркестанской стрелковой дивизии доносил в штаб фронта, что в полках преобладает большевизм. Начальник эрзерумского укреплённого района генерал-майор Зигель, характеризуя влияние политических партий в подчинённых ему частях, сообщал об увеличении числа большевиков. Это увеличение шло с такой скоростью, что в следующей сводке, в графе «влияние политических партий», генерал Зигель уже отмечал: преобладают большевики.
В тылу Кавказского фронта события развёртывались с той же последовательностью. Секретная сводка штаба Кавказского военного округа от 27 октября отмечала:
«В Туапсе 26 октября Совет солдатских депутатов вынес резолюцию о захвате власти».
Дальше в сводке говорилось, что в остальных гарнизонах Кавказского — военного округа солдатские комитеты работают «в контакте с войсковыми начальниками» и что «наибольшим влиянием пользуются социалисты-революционеры»[636].
Однако «влияние» социалистов-революционеров скоро начало выдыхаться. В сводке от 18 ноября говорилось:
«В Пятигорске, Ботлихе, Темир-Хан-Шуре, Кутаисе, Туапсе и Новороссийске наибольшим влиянием пользуются большевики».
В той же сводке указывалось, что в Баку большевики назначили своих комиссаров во все военные учреждения. «Последнее мероприятие, — говорилось в сводке, — вызвало сочувствие среди большинства солдат»[637].
В дальнейшем сводки штаба Кавказского военного округа регистрировали усиливающееся влияние большевиков в гарнизонах Тифлиса, Владикавказа, Георгиевска, Петровска, Эривани, Сарыкамыша и других городов. Великая пролетарская революция и здесь находила горячий отклик. Как отмечает одна из сводок, солдаты чутко прислушивались к происходящим в столицах событиям.
Вместе с тем особенности Кавказского фронта налагали свой отпечаток на развитие здесь революционных событий. Обстановка, в которой находились русские солдаты на этом фронте, была иная, чем на других фронтах. Население прифронтовой полосы и глубокого тыла принадлежало к разным национальностям. Быт и язык этого населения были чужды русским солдатам. В прошлом самодержавие разжигало вражду как среди национальностей этого края, так и русских к ним. Русские солдаты чувствовали себя здесь чужими. Да и местное население не питало к ним доверия. В лице русской военщины оно видело лишь гнёт и порабощение. Среди солдат Кавказской армии родилось требование: «Скорее домой!» — в Россию, где шёл последний бой с помещиками и другими эксплуататорскими классами. Туда спешили и солдаты. Даже нестроевые части вооружались. «В армии появился новый вид психоза, — сообщал командующий Кавказской армией генерал Одишелидзе главнокомандующему фронта генералу Пржевальскому, — повальное требование оружия всеми нестроевыми частями и командами»[638].
11 ноября в Тифлисе образовался «Закавказский комиссариат» — контрреволюционное объединение грузинских меньшевиков и других мелкобуржуазных партии Закавказья. С помощью большевиков, солдаты фронта быстро разобрались в классовом характере комиссариата. «Требующими оружие командами обыкновенно выставляется следующий мотив: закавказское правительство отделилось от России, оружие же русское, а потому его нужно вывозить в Россию»[639], — так говорили со слов солдат офицеры. Командующий VI Кавказским корпусом доносил в штаб фронта, что 18-й Кавказский стрелковый полк явно стал на сторону большевиков. Он постановил:
«Не признавать Кавказский краевой Совет (Закавказский комиссариат), а подчиняться Ленину, которому идти на помощь»[640].
Таково было настроение солдат Кавказского фронта. Контрреволюция и здесь не могла найти себе опоры.
Ставка принимала лихорадочные меры, чтобы приостановить победное шествие революции на фронте. В Ставку стекались руководители разбитых в Петрограде соглашательских партий.
4 ноября в Могилёв прибыли бывший военный министр Временного правительства Верховский и члены Центрального комитета партии эсеров Чернов, Фейт, Шохерман, Несколько позднее сюда же явились Гоц, Скобелев и др. К этому времени «Ставка кишмя кишела разного рода бывшими, будущими и жаждущими быть…» государственными деятелями. Непрерывно являлись то члены общеармейского комитета, то представители организаций, то всякие прочие «люди с планом»[641].
Там же находились и представители иностранных миссий. Союзные дипломаты диктовали свои условия Ставке. Отказавшись признать советское правительство, они начали сноситься непосредственно с Духониным, подчёркивая этим, что Ставка является для них единственным органом власти.
Общеармейский комитет и приехавшие в Ставку эсеро-меньшевистские главари в единении с контрреволюционным генералитетом решили противопоставить Совету народных комиссаров новое правительство, организованное в Ставке.
В ночь на 8 ноября из Ставки от имени общеармейского комитета армейским организациям фронта была разослана телеграмма с предложением «действующей армии в лице её фронтовых и армейских комитетов взять на себя инициативу создания власти»[642]. Комитет предлагал наметить кандидата на пост министра-председателя.
«Со своей стороны, — говорилось в телеграмме, — общеармейский комитет выдвигает на этот пост кандидатуру вождя партии социалистов-революционеров Виктора Михайловича Чернова»[643].
Вечером 8 ноября Чернов уже выступал в здании Могилёвского Совета, как кандидат на пост премьера. Могилёв готовился стать вторым Версалем.
«Министерский».
Карикатура В. И. Дени.
Но без поддержки армии нечего было и думать о борьбе с советской властью. Солдатские массы не хотели воевать за чужие интересы. Они готовы были продолжать борьбу с немцами, если этого потребуют интересы народа. Они готовы были грудью стать за советскую власть, но не продолжать войну за интересы капиталистов. Контрреволюция решила сыграть на этой жажде солдат кончить антинародную войну. Ставка попыталась взять в свои руки инициативу заключения мира с Германией. Дело, таким образом, шло вовсе не об удовлетворении народных чаяний, а о том, чтобы, обманув со