ь всплыли эсеры и меньшевики, взявшие на себя роль бешеных псов контрреволюции. Кадеты скромно отодвигались в тень, руководя всеми действиями эсеров и меньшевиков. Удар нужно было направить в политический центр контрреволюции. Таким центром была партия кадетов.
«Когда говорят, что кадетская партия не сильная группа, — говорят неправду, — заявил Ленин. — Кадетский центральный комитет, это — политический штаб класса буржуазии. Кадеты впитали в себя все имущие классы, с ними слились элементы, стоявшие правее кадетов»[728].
Партия, которая была сильна экономической мощью буржуазии, политической выучкой в хлеве третьеиюньской монархии, связью с кадрами государственного аппарата, — эта партия, глубоко враждебная народу, была крайне опасной для революции. Это разгадал Ленин.
В 10 часов 30 минут вечера 28 ноября по предложению Ленина Совнарком принимает «Декрет об аресте вождей гражданской войны против революции».
«Члены руководящих учреждений партии кадетов, как партии врагов народа, подлежат аресту и преданию суду революционных трибуналов, — гласил декрет. — На местные Советы возлагается обязанность особого надзора за партией кадетов ввиду её связи с корниловско-калединской гражданской войной против революции. Декрет вступает в силу с момента его подписания»[729].
Декрет был подписан Лениным, Сталиным, Петровским, Менжинским, Шлихтером и др.
О это время лидеры кадетов — Шингарёв, Кокошкин, Долгоруков находились под арестом в 56-й комнате Смольного, где помещалась канцелярия следственной комиссии.
Пользуясь недостаточной организованностью нового аппарата, кадеты проникали в Смоленый и поддерживали Связь с арестованными.
«Целый день заходило к нам много посетителей, — записал Шингарёв в дневнике. — Приходили гласные городской думы, представители «комитета общественной безопасности» и другие».
Около 12 часов ночи в комнату к арестованным кадетам вошёл комиссар Военно-революционного комитета и прочитал им декрет. Кадеты были немедленно окружены вооружёнными красногвардейцами. В эту же ночь Шингарёв, Кокошкин и Долгоруков были отправлены в Петропавловскую крепость.
Кадеты и эсеро-меньшевики после июльских дней 1917 года грозили объявить большевиков врагами народа.
«Мы им говорили тогда: — рассказывал Ленин на заседании Всероссийского центрального исполнительного комитета 1 декабря. — «Да, если вы это можете сделать, то попробуйте. Попробуйте сказать народу, что партия большевиков, как партия, как направление, враг народа»[730].
Но кадеты и эсеры не посмели это сделать. Они направили свою классовую ненависть против отдельных членов большевистской партии.
Большевики же смело и открыто объявили партию «Народной свободы» партией врагов народа. В представлении масс «кадет» и «корниловец» слились в одно понятие ещё в августовские дни 1917 года. Декрет Ленина закрепил в государственном порядке эту народную ненависть. На весь период гражданской войны за красновцами, деникинцами, колчаковцами, врангелевцами прочно сохранилась единая кличка «кадеты».
Народная ненависть к кадетской партии накапливалась издавна, задолго до Октябрьской революции. Кадет Милюков, кадет Шингарёв, кадет Львов были олицетворением антинародной политики Временного правительства. Кадеты, организаторы саботажа, вдохновители калединщины, стояли на дороге могучего народного движения и грозили вернуть ненавистное прошлое.
«Все завоевания народа, и в том числе — близкий мир, поставлены на карту, — гласило правительственное сообщение. — На Юге — Каледин, на Востоке — Дутов» наконец, в политическом центре страны, в Петрограде — заговор Центрального комитета кадетской партии, которая непрерывно направляет на Юг помощь Каледину — корниловцев-офицеров. Малейшая нерешительность или слабость народа может окончиться крушением Советов, крушением дела мира, гибелью земельной реформы, новым всевластием помещиков и капиталистов».
«Совет народных комиссаров, — говорится далее в сообщении, — обязуется не слагать оружия в борьбе против кадетской партии и её калединских войск. Политические вожди контрреволюционной гражданской войны будут арестованы. Буржуазный мятеж будет подавлен, чего бы это ни стоило»[731]. 30 ноября отряд матросов прекратил незаконные «частные совещания» депутатов Учредительного собрания в Таврическом дворце.
Во всех комиссариатах борьба с саботажем ускоряла создание нового аппарата и слом старого. Введённый сначала контроль над банками, как переходная мера к национализации, был встречен в штыки чиновниками банков. Для того чтобы получить по требованию Совета народных комиссаров из Государственного банка 10 миллионов рублей, понадобилось арестовать директора банка Шипова и пригрозить чиновникам Красной гвардией. Саботаж заставил ускорить переход к национализации банков. На заседании Всероссийского центрального исполнительного комитета 8 ноября по докладу товарища Менжинского была вынесена резолюция, предлагающая «Совету народных комиссаров принять самые энергичные меры для немедленной ликвидации саботажа контрреволюционеров Государственного банка»[732].
Арест саботажников Государственного банка.
Рисунок А. М. Ермолаева.
Такое же положение было и в Наркомпочтеле. Эсеро-меньшевистский Центральный комитет союза почтово-телеграфных служащих возглавил саботаж в министерстве. По его инициативе была создана «деловая» тройка по руководству министерством из чиновников-монархистов. Чтобы сломить саботаж почтовиков, из Кронштадта были вызваны матросы телеграфисты. Овладев телеграфом, матросы к середине ноября выгнали саботажников из министерства.
В министерстве труда саботаж возглавлялся меньшевиками. В Мраморном дворце, где помещалось министерство труда, было совершенно пусто — столы все заперты, чиновников нет. По коридорам, как тени, ходили князья — сыновья Константина Константиновича. При Скобелеве и Гвоздеве они оставались хозяевами дворца. Спустя несколько дней после Октябрьской революции князей выгнали, ибо они начали растаскивать ценности дворца. Чиновники-гвоздёвцы не отставали от них, они украли кассу и отчётность. Несмотря на саботаж, комиссариат взялся за осуществление социального страхования и рабочего контроля. В Народный комиссариат труда были направлены рабочие петроградских заводов.
Одной из важнейших задач советской власти было создание революционного порядка в столице. Народный комиссариат внутренних дел создал комитет по охране порядка. Во главе комитета стал К. Е. Ворошилов.
Контрреволюция пыталась организовать в столице погромные, анархические выступления. Организация Пуришкевича разбрасывала по городу листовки с указанием адресов винных складов. По улицам Петрограда шмыгали специальные наводчики, переодетые «под рабочих», и организовывали анархистствующие элементы на разгром винных складов. «Допьём романовские остатки» — под этим лозунгом контрреволюция пыталась внести дезорганизацию и анархию в революционный Петроград.
У разгромленных винных складов образовались очереди. В Зимнем дворце были замурованные погреба, в которых хранились ценные вина. Чиновники нарочито указывали охране Зимнего местонахождение этих погребов, желая споить части. Солдаты, стоящие на посту, штыками вытаскивали кирпич за кирпичом и проникали в погреба Зимнего и Эрмитажа. Вокруг Зимнего стояли огромные толпы людей, пытавшихся проникнуть в погреба. Очередь за вином тянулась от Зимней канавки до Литейного моста и по Миллионной улице до Марсова поля. Почти одновременно было разгромлено более двадцати винных складов. Пьяные погромы, происходившие в разных концах города, серьёзно угрожали революционному порядку столицы. В некоторых местах пьяные погромы превращались в антисоветские демонстрации. В Зимнем ставили одну охрану за другой — солдаты спивались. Порядок удалось восстановить, создав отряды из коммунистов, революционных матросов и красногвардейцев.
В деле охраны революционного порядка большую роль сыграла рабочая милиция.
Милиция Временного правительства носила в себе все черты старой царской полиции.
В первые же дни Октябрьской революции эта важнейшая часть старого государственного аппарата была разрушена. Декрет от 28 октября установил, что все Советы рабочих и солдатских депутатов учреждают рабочую милицию, состоящую в полном ведении Советов.
Ни меньшевики, ни их вдохновители в своих расчётах на саботаж, о который должны были обязательно споткнуться большевики и «провалиться в пропасть», не были оригинальны. В 1871 году, во время восстания французских рабочих, этот же приём употребил руководитель контрреволюции министр Тьер. Коммунары, пришедшие в думу и мэрии, застали пустые помещения. Когда Артур Арну пришёл в министерство иностранных дел, единственными его проводниками были сторож и полотёр.
Но российские саботажники просчитались. Они полагали, что пролетарская революция поступит с буржуазным государством так же, как и все предшествующие революции.
Большевистское отношение к государственному аппарату было построено на гранитной теории Маркса — Ленина, теории, проверенной в дни Парижской коммуны и революции 1905 года. Опыт Февральской революции 1917 года ещё раз подтвердил непоколебимость этой теории.
«Возьмите то, что произошло в России за полгода после 27 февраля 1917 г.: — писал Ленин, — чиновничьи места… стали предметом добычи кадетов, меньшевиков и эсеров. Ни о каких серьёзных реформах, в сущности, не думали, стараясь оттягивать их «до Учредительного собрания», а Учредительное собрание оттягивать помаленьку до конца войны! С дележом же добычи, с занятием местечек министров, товарищей министра, генерал-губернаторов и прочее и прочее не медлили и никакого Учредительного собрания не ждали! Игра в комбинации насчёт состава правительства была, в сущно